Сережа! Как зеленая нива полно твое бедное сердце Страданьем по весьма привлекательной барышне в белом во всем. Сережа! На ее белоснежном плече будет можно погреться. А дальше – она будет твоей, и никто уж тебя не спасет. Когда б ты согрелся оранжевым уличным светом, Когда б ты увидел над городом вечный покой, Когда б ты лежал на снегу и страдал за планету, Планета тебе рассказала бы, кто ты такой.
Сережа! Твоя барышня станет большой аппетитной супругой В лиловых полосатых трико, а по праздникам – в белом во всем. Сережа, даже если ты бросишь ее, ты поедешь по кругу, Работа и паленая водка – ничто уж тебя не спасет. Когда б ты поехал с работы не так, как бывает, Когда б ты сошел на конечной и вышел к воде, То в зеркальце мутном бедовый водитель трамвая Глядел бы тепло – так никто на тебя не глядел.
Сережа! Для таких раздолбаев, как я, ты – нормальный художник, И город - этот город хранит, как умеет, тебя от машин. Сережа, через год ты подаришь ей фен и рецепты пирожных, А дальше – она будет гордиться тобой и гонять в магазин. Когда б ты гонялся в трусах по рязанской метели,
Когда бы ты плакал один от любви к красоте, Тогда б твои белые птенчики – раз – и запели Под белой луной на твоем знаменитом холсте.

@темы: нотабене

---

У меня такое же непонимание собственных слов, как и у тебя, и давно уже. Поглупели ли мы, или, наоборот, просветлились и достигли Айи - разве важно? Было время, когда экзистенциальные вопросы мы увлечённо обвешивали соплями и повязывали бантиками, тщась выдать их за ответы; теперь это время прошло. Вопрос, сделало ли это нас счастливее - риторический, разумеется.
Вот смотрю сериал про доктора Хауса, и там полно всяких многозначительных высказываний на эти темы, после которых собеседник с умным видом вылупляет глаза в камеру и - постигает. Сижу и хихикаю, а внутри идёт дождь.

Мы сами знаем ответы на все вопросы, даже на те, которых у нас ещё нет. Подобные приёмы - записки, молитвы, запросы - играют роль консервного ножа, которым вскрывается это запечатанное до поры знание. И, да, я отдаю себе отчёт, что это неокончательное убеждение. Просто оно сейчас мне соответствует. Тебе, наверное, нет.

@темы: Сестра

---

На моём старом мобильнике стоит мелодия "Тореадор". Когда мне звонят в дороге и она начинает играть, пассажиры в общественном транспорте начинают волноваться. До последнего времени я не понимал, в чем дело, пока сегодня утром какая-то бабка, судя по акценту - из Курдистана, не сказала, что это напоминает сигнал воздушной тревоги. "Спрячь, милый, спрячь ее скорее, не спорь, у людей и так нервы на взводе".
О господи.

---

Обама лидирует с размером.

(Из новостей. Диктор читает по заранее приготовленному тексту, причем третий раз уже.)

бля

---

А вот это подарок так подарок, всем подаркам подарок. Мне с утра на работу принесли литр шотландского виски "Лорд Гленарван" двадцатипятилетней выдержки, так я вам скажу, что подарок, который сделала  Carnivora, куда лучше.

Это она год назад сфотографировала комнату, в которой я рос и жил, и учился, и читал, и писал, и любил, и смотрел из окна, и всё такое прочее. Самодостаточная ценность подарка состоит в том, что этой комнаты, так же как и квартиры моих родителей, в которой она находилась, больше уже не существует. Теперь в ней живут чужие люди.



Это как его прощальный поклон, или как последняя любовь, или как снег идёт в холодном нашем храме, или как город, которого нет, или я даже не знаю как ещё.
Спасибо, Света.

@темы: фотографии

---

Поиск предназначения

- О сэр, - вскричал я, - когда же мы отплываем?
- Отплываем? - переспросил он. - Мы отчаливаем завтра.

Сегодня день рождения одной маленькой девочки. Это её первый день рождения. Её зовут именем симпатичного персонажа одного из ранних романов Стругацких, хотя тот персонаж был мужчиной. Мы все надеемся, что девочка эта вырастет и будет читать книжки. Много книжек. Море книжек. Океан. Этого не может не быть, потому что мы так хотим. Можно рассуждать о культурном коде, с помощью которого обмениваются информацией, чувствами и предпочтениями те нормальные люди, для которых сперва – книжки, а потом всё остальное. Можно не рассуждать, а просто посмотреть на эту девочку и подумать, что с такими глазами (чуть не сказал – и с такой походкой) ей прямая дорога – в интеллектуальном плане – в бабушку. Извините за выражение. Когда на ребёнка с первого дня его пребывания на этой планете наваливается ментальное сопереживание такого поэта, как Б. Камянов, можно не сомневаться, что. Я бы даже сказал, что вышеупомянутый Председатель являлся – исключительно в ментально-духовном, хотя и в перманентном, подчёркиваю, плане – крестным отцом нашей именинницы. То есть я бы так сказал, если бы не пришлось ещё раз извиняться за выражение. "Прошу прощения, благородная дона, и ещё раз прошу прощения". Я не знаю, что это вырастет, но у меня нет ни капли сомнения, что вырастет нечто необыкновенное. Что – ещё раз почему? Потому. Я уже всё сказал. Ну хотя бы потому, что девочка эта ровно в пятьдесят раз моложе меня, а число "50" суть библейское понятие "йовеля", то есть юбилея. Я не о себе сейчас, а о Писании. Не может такой ребёнок, вокруг которого с момента прозрения вьются писания, председатели и мистические совпадения, не вырасти необыкновенной личностью. И вырастет, смею вас уверить. Ей ещё предстоит искать свою Дорогу дорог. Не могу сказать, что в этом я ей завидую, но мне не остаётся ничего другого, кроме как констатировать Факт.



Вы, конечно, слышали старую талмудическую майсу об ангеле, спускающемся с горних высот во время рождения человека. Ангел хлопает ребёнка по губам в момент, когда Мировой Свет впервые ударяет его по глазам, и ребёнок забывает всё, что знал до рождения. А знал он многое – например, как создавался этот мир. На память об утраченном знании ему остаётся ямочка между носом и губами – след касания ангельских пальцев. Посмотрите, сколько ямочек у рождённых на этой планете, и вы представите, скольких мудрецов лишилась Вселенная, мудрецов, которым всё, всё, всё предстоит начинать с самого начала. Жаль? Я бы сказал – ничуть, хотя, на самом деле жаль, конечно. Даже не то слово – жаль. Почему? А вы возьмите и прочтите (перечитайте, разумеется) последнюю страницу почти последнего совместного романа тех же Стругацких. Про лоб, прижатый к стеклу окна, про поленницу дров в колодце тёмного двора и про мысль, что всё пережитое предстоит вновь. Впрочем, пустое. Всему своё время. Время расти и время разбрасывать камни. "Одной только любви сколько им предстоит! – В толпе захлопали" (так всегла и хотелось добавить – "как на профсоюзном собрании". Но никогда не добавлял. Это означало бы покуситься на святое. Я всегда был сторонником сохранения священных коров. Из принципа).
Опять вы меня совершенно сбили.

Да, изначально я только хотел сказать, что девочка вырастет нашим человеком. Я жду, надеюсь и верю. То есть не сомневаюсь.
Виу, Либе Полли! Виу, мама Таня Тинькамурка, виу, бабушка Чайная ложечка, виу, прабабушка Татьяниванна!
Виу-вирулли.

Йовель, то есть юбилей, сегодня не только у девочки, всего год назад благополучно пережившей ангельский хлопок, но и у меня. Собственно, день рождения сегодня ещё у массы народа – у актёров Леонова и Гафта, у фантаста Казанцева (чтоб последнему земля была пухом, - в чём, впрочем, сильно сомневаюсь), но юбилей – лишь у двух. У Либе Полли и у меня. Вы спросите, наполняет ли меня эта непривычное, но описанное во многих произведениях событие, чувством законной гордости? Вовсе нет. С одной стороны, это как бы водораздел между прошлым и будущим, который к чему-то обязывает (хорошо бы ещё кто объяснил мне, к чему и перед кем?). "Земную жизнь дойдя до половины". Нет, больше, чем до половины – вы, как и я, понимаете, что традиционное пожелание "биз hундерт ун цванцик" – "ад меа ве-эсрим" – "до ста двадцати (лет)" – не более, чем красивая сентенция. Хрен я доживу до ста двадцати. Либе Полли – та, возможно. Тем более если за время её пребывания на этой несчастной планете явится-таки долгожданный Мессия.

Я спросил у ясеня.
Я спросил у дворника.
Я спросил у Игоря.
Я спросил у Бореньки.

Вы напрасно думаете, что это стихи. Это не стихи, и даже не мои.
Я спросил у Игоря, чьё имя настолько часто упоминается здесь всуе, что великолепная Осень однажды не выдержала и пошутила.
Я спросил его:
- Игорь, вы помните ваши ощущения, когда у вас был последний круглый юбилей? Скажем, семьдесят лет.
На самом деле, семьдесят лет – не юбилей. Юбилей – это когда пятьдесят. Или один, что кратно пятидесяти. Вы спросите – как это может быть, и я вам не отвечу.
Он ответил мне по-хасидски, по-масонски, на чистом древнебиблейском жаргоне:
- Хер его знает. По-моему, когда мне стукнул юбилей и ко мне приходили сотни поздравлений со всех концов (не правда ли, смешно – "со всех концов"? Гы, гы), я как раз лежал в клинике и помирал.
Я не спросил его деликатно, от чего он помирал, когда на семидесятилетие к нему приходили сотни поздравлений со всех концов, - я знал. "Но мы-то знаем", как сказано на главной странице безумной энциклопедии Луркморья.
Я спросил Камянова:
- О Председатель, что чувствовал ты, когда тебе исполнился юбилей? Шестьдесят.
- Ты специально говоришь одессизмом? – осведомился он, но тут же с готовностью ответил эхом:
- Хер его знает. Я не помню. Я тогда ругался с женой.
- Ты не помнишь, что чувствовал в юбилей, однако то, что ругался в юбилей с женой, ты помнишь, - подумал, но не сказал я.

Вы и вправду думаете, что я понимаю то, что именуется ответственностью за даты? Чёрта с два. Мне исполнилось пятьдесят. Я старый хрен. Я чувствую себя мальчиком. Я гляжу в старые издания и вижу на фотографиях лица сверстников или даже тех, кому тогда исполнилось куда меньше, чем мне сейчас, - на страницах все они выглядят древними стариками. Или, как у Гомера, по крайней мере, зрелыми мужами со значительными лицами. А я вот – мне пятьдесят, а чувствую я себя на двадцать три. Мне хочется схватить мир и притянуть небо к земле за гимнастические кольца, как Бене Крику. Я смотрю на пятидесятилетних женщин, моих сверстниц – и вижу в них четырнадцатилетних девочек. Они обвиняют меня – я оправдываюсь и краснею, как двенадцатилетний мальчик. Одиссей в двадцать восемь лет брал Трою. Максимум, на что я был способен в двадцать восемь лет – это взять две бутылки водки в рукопашном бою в толпе у прилавка винного магазина. Долговязый Джон Сильвер, когда он вышел в море на "Испаньоле" к Острову сокровищ, был всего на три года года старше меня ("мне пятьдесят три года, заметь…") . Могу предположить, что через три года у меня не будет ни сквернословящего Капитана Флинта на плече, ни чёрнокожей жены в постели. Тем более не будет рассказов на ночной палубе, воздетых дул пистолетов и фразы, с угрюмой усмешкой брошенной перед лицом смерти: "копайте, копайте, ребята – авось выкопаете два-три земляных ореха, составляющих, как известно, любимую пищу свиней".
Ангел щёлкнул над губой и меня, и Джона Сильвера, и Беню Крика, и Уллиса, но лишь Высоцкому пришло в голову сформулирвать дату, при упоминании которой с него в момент слетал хмель, как будто ветерком подуло. У меня эта дата проскочила уже тринадцать лет назад. "На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо, - а нынешние как-то проскочили". Возможно, все вышеназванные герои имели своё предназначение, которое осознавали. Водку пить, морды бить, баб любить, стихи писать. Стоя навытяжку перед безглазым Пью, я могу твердить, как заклинание, фразу о том, что скептицизм стал проклятием века – но в ответ законно рассчитываю получить лишь порцию свинца или гомерический хохот Берегового братства. Паллада, прикоснувшись волшебной палочкой к грязному плащу из козьей шкуры, превращает укутанного в него восьмидесятилетнего сгорбленного Агасфера в сорокалетнего свирепого мужика, в вернувшегося домой Лаэртида. "И горе будет ждать тебя дома". Я всё дивлюсь на Джулиана Ассанжа, – на пятом десятке у него лицо постаревшего подростка, ибо не ведает, что творит. Наверно, и у него, и у прочих – джентельменов удачи, воров в законе, алкашей поезда Москва – Петушки, Лёвы Задова, с которым шутить не надо, тёзок Аяксов, Патрокла и Ахиллеса, было своё предназначение.
"И, вы знаете, – я всё ищу его здесь, ищу, и всё никак не могу найти".
Лэхаим, бояре.

------------------

В поисках Предназначения вместе с поэтом Владимиром Хананом на свадьбе дочки прозаика Игоря Городецкого.


Председатель в поисках не участвует, ибо, написав стих и выпив семьсот граммов, своё Предназначение уже обнаружил.




-------------------

Мой папа сделал к этому дню рождения нечто вроде фильма:
docs.google.com/file/d/0B8EfEXVqft6IbVdHOUVfZ0l...

@настроение: иногда вечерами, у знакомой графини

@темы: Сестра, фотографии, содружники, ДР ПЧ

---

29.08.2012 в 12:31

Пишет  Холька:

хочу без анкеты, просто так
Подумала, что иногда меня комментируют люди, ну, совсем незнакомые. И как было бы здорово представлять за этим словом-ником и вот этой маленькой картинкой живое человеческое лицо.
Поэтому я прошу фотографий, да, с лицами. Выбирайте самые лучшие, пусть даже старые будут, но лишь бы свои))). Тех, кого не видела, с радостью поразглядываю, теми, кого уже видела, с удовольствием полюбуюсь.
Только давайте, пожалуйста, без этого лукавого кокетства, без превьюшек и тега "more", простокартинки, форматом, как в сообщество посылаете, ага? Ведь так же будет красивее.
Если хотите, комментируйте картинку, не хотите, ну, вывешивайте так.

Мне эта идея внезапно понравилась. Хочу.

@темы: фотографии

---

Фигура директора Института Востоковедения, члена ЦК КПСС Б.Г. Гафурова, заслуживает подробного упоминания. Уроженец таджикского кишлака, он дорос к 1937 г. до секретаря райкома, но когда вся партийная верхушка Таджикистана была перехватана, он вознесся до положения первого секретаря ЦК компартии республики. Единственный из всех первых секретарей, он понял, что это положение может быть не вечным, и благоразумно опубликовал собственную книгу «История Таджикистана». Кто ее готовил, я не знаю. Мой брат М.М. написал на нес довольно отрицательную рецензию, не принимая во внимание того, что ему еще придется и в будущем, как археологу, работать в Таджикистане. Но и Гафуров не обиделся, а выпустил новое издание книги с поправками, после чего был избран действительным членом в республиканскую академию. Когда с приходом нового руководства все сталинские первые секретари полетели и исчезли из поля зрения, Гафуров остался на поверхности в качестве республиканского академика и сохранил членство в ЦК в Москве. Когда первоначальных директоров Института востоковедения АН СССР пришлось снять – первого, В.И., за безделье и преувеличенное внимание к своим материальным выгодам, а второго, А.А. Губера – по его желанию (и нежеланию возиться с этим весьма громоздким учреждением), новым директором был назначен Б.Г. Гафуров, который на этой почве был избран во Всесоюзную Академию. Он оказался энергичным и способным организатором. Единственным его недостатком была любовь к почету; из-за нес он позже разлюбил меня, так как я, приезжая в Москву, не всегда заходил поклониться ему.

Когда ему стало ясно, что жить ему оставалось недолго, он пошел в Политбюро и обратил внимание на то, что Саудовская Аравия приобретает сейчас все большее политическое значение, а мы не имеем никаких сведений о том, что там происходит. Он предложил, что, будучи мусульманином, может поехать туда как паломник и посетит Медину и Мекку. Это ему разрешили и дали переводчика-мусульманина же. По прибытии в Мекку он не стал собирать сведения о Саудовской Аравии, которые могли бы представлять интерес для Политбюро, а сразу же направился к Каабе. Он был уже в таком слабом состоянии, что его обнесли вокруг святыни на носилках. Вернувшись в Москву, он созвал ближайших людей в свой кабинет в Институте и сказал так:

– Что я был академиком - ерунда. Что я был первым секретарем ЦК компартии Таджикистана – чепуха. Что я был членом ЦК КПСС – тоже чепуха, причем вообще никому не нужная. А вот что я хаджи и раз в жизни сделал хоть что-то полезное – это в моем кишлаке оценят. – И уехал на родину умирать.

(Из воспоминаний И.М. Дьяконова)

*восхитился*

---

Культуртрегер всегда должен быть убеждён в ценности несомой им информации. И преисполнен сочувственной жалости к тем, кто её (информацию) не в состоянии оценить в полной мере. (с)

Обнаружил на работе неизвестную ранее переписку знаменитого идишского поэта Авраама Суцкевера, редактора не менее (в своё время) знаменитого литературного журнала "Ди голдене кейт", с книгоиздателями и редакторами на предмет перевода его поэзии на иврит. Нервно потираю руки, как дон Диего де Эспиноса-и-Вальдес, думавший, что перехитрил капитана Блада.

— Ваша радость при виде этой земли по меньшей мере непонятна, — сказал Блад.
— Да, конечно! — Испанец потёр руки, и Блад заметил, что они дрожали. — Это радость моряка.

Открытие такого рода неопубликованных и ранее незакаталогизированных материалов в литературе на идиш равноценно обнаружению русскими литературоведами неизвестных писем... ну, не знаю... Бунина или, скажем, Гумилёва.

Сделал то, чего в жизни не делал - поместил информацию с моим комментарием на эту тему в Фейсбук. Идишисты всего мира уже виртуально слетелись, аки пчёлы на мёд.



Даю сигнатуру S83/552.

איך האָב געפונען אַן אומבאַקאַנט קאָרעספּאָנדענץ צווישן אברהם סוטזקעווער און ארויסגעבן "מאָסאַד ביאַליק" אויף טעמעס פון "די גאָלדען קייט" און איבערזעצונגען פון סוצקעווערס-פּאָעזיע פון ייִדיש צו העברעיש. אויב איר זענט אינטערעסירט, איך האָב געגעבן דעם ענין אַ כסימע S83/552 (Central Zionist Archives in Jerusalem, S83/552). אַ דאַנק

Заболекарь, хоть ты зацени.

@темы: Central Zionist Archives in Jerusalem, идиш

---

Если говорить начистоту, что я в последнее время позволяю себе реже и реже, объяснить, почему дети должны читать, очень трудно. Это даже трудней, чем показать, чем верующий в моральном плане отличается от атеиста. Мало мы видели верующих, позорящих род человеческий, и атеистов на грани святости? Этот вопрос — какие нравственные качества отличают верующего? — я задал как-то философу Константину Крылову, у которого способность к формализации интуитивно угадываемых, но неопределимых вещей чрезвычайно высока.
— Любопытство,— сказал Крылов.— И благодарность.
— Почему?
— Любопытство — потому что им скучно жить в познаваемом мире. А благодарность — потому что хочется кому-то сказать спасибо.

Что касается отличий читающих детей от нечитающих, все еще сложней. "Сколько ни читай, умнее не станешь",— говаривал председатель Мао, сам человек весьма начитанный; рискну заметить, что он ошибался, но прямой связи между интеллектом и количеством прочитанного в самом деле нет. Нет такой связи между прочитанными книжками и, допустим, добротой (хотя в доброго дурака мне в принципе не верится — как сказала однажды Новелла Матвеева, дурак не может быть добр, в лучшем случае безвреден). Наконец, способность начитанного человека к рефлексии, сомнениям в собственной правоте и смирению очевидна, но рефлексия, знаете, не всегда хороша. Иной скажет "Я знаю, что ничего не знаю" — и взятки с него гладки, хотя бы на его глазах публично упраздняли таблицу умножения.

И все-таки, видя читающего ребенка, я умиляюсь, а нечитающего — интуитивно опасаюсь; книжные школьники вызывают у меня приступ уважительной солидарности, а компьютерные или байкерствующие — недоверие.
И дело не только в том, что я вижу в этих книжниках себя,— не такой уж я и книжник, скажем, по сравнению с умниками Юрия Вяземского и с ним самим,— а в том, что некие драгоценные качества в них все-таки есть; и ради этих драгоценных качеств ребенка стоит приучать к чтению, да, через не могу, постепенно, хитрыми методами, без наскока и нахрапа, но стоит.

По трем причинам.

Во-первых, у такого ребенка есть навык преодоления сопротивляющегося материала. Адепты видеокультуры, у которых книга вызывает примерно такое же снисходительное презрение, как лапти, упускают из вида существенную разницу между книгой и любой визуальной информацией: фильм требует куда меньших усилий для восприятия. Видеокультура агрессивно лезет в глаза, музыка — в уши: чтобы слушать музыку, необязательно, слава богу, знать ноты (хотя чтобы понимать — желательно). Умение складывать буквы в слова, продираться через сложный текст, прячущий свои тайны, скрывающий главное за чередой описаний и отвлеченных рассуждений,— базовое. Читающий ребенок лучше мотивирован, умеет сопротивляться, продираться, раскапывать клады; добыча информации для него — не обуза, а увлекательная охота. Если он привык получать информацию готовой, как в телепрограмме или видеоигре,— он не умеет относиться к этой информации критично; ему лень протянуть руку за яблоком — он требует, чтобы оно падало само, причем не на голову, а в рот. И я не поручусь за его будущее — хотя в настоящем, очень возможно, он ориентируется лучше книжника.

Во-вторых, читающий ребенок умеет сам себя занять, а это для человека не последнее дело. Для любого другого носителя информации нужна масса условий, начиная с электропитания,— а книгу можно читать в любом шалаше, в безлюдной тайге, в плацкартном вагоне; читающего ребенка не надо развлекать — он сам найдет себе занятие, которое со временем будет увлекательней любой игры. Читатель самодостаточен: ему для проживания интереснейшей жизни не нужны партнеры, воспитатели и няньки; взял книгу с полки — и сам себя обеспечил приключениями и советами. Возможно, во мне говорит ленивый или, напротив, слишком занятой родитель, но что хотите со мной делайте, я не умею развлекать детей. Разговаривать с ними — да. Защищать, если понадобится,— естественно. А вот играть с ними — это мне и в детстве было трудно.

В-третьих... здесь, пожалуй, самое сложное. Читающий ребенок лучше коммуницирует с миром, поскольку у него есть к этому миру вопросы; он вообще лучше — вопреки штампу — укоренен в реальности, поскольку полнее и лучше ее видит. Навык чтения — это ведь еще и навык считывания, то есть наблюдения и интерпретации. Чтение — семиотическое занятие, поскольку оно — лишь проявление более общей потребности видеть знаки и приводить их в систему, читать пейзаж, лица в метро, новостную программу, в которой внешнее — всегда не главное. Чтение есть вчитывание, вглядывание, улавливание примет. Кто это умеет — знает о мире больше пассивного наблюдателя. Чтение — поиск вторых и третьих смыслов, диалог с автором, который далеко не всегда настроен выбалтывать свои тайны, куда чаще он говорит вовсе не то, что думает. Сейчас многие изучают каббалу — это мода, пошлая, как всякая мода; но ведь и каббалистика — частный случай все того же вычитывания смыслов отовсюду, и если не превращать его в безумие или способ легкой наживы на чужой глупости — это лучшее, что вообще можно сделать с миром. Его надо читать. И книжный ребенок — будь он эгоистом, сладкоежкой, даже и двоечником, что вообще-то часто случается с мономанами, хорошо знающими только что-нибудь одно,— в любом случае более открыт миру и собеседнику, лучше контактирует с ним, понимает его и в случае чего придет на помощь. Кто не читает — тот этих призывов о помощи, раздающихся каждую секунду и со всех сторон, просто не слышит.

Как заставить ребенка читать — я не знаю. То есть я в принципе это умею, но все мои рецепты не универсальны. Внушить мысль, что чтение способствует самоуважению, что это вообще престижно? — глупость, да и что нам делать с ребенком, стремящимся исключительно к престижу? Как его потом остановить? Начать читать вслух и остановиться на интересном месте? — но много ли вы знаете книг, с которыми проходит этот фокус? Объяснить, что в этой книге таится вся мудрость мира? — но ребенок может ее не понять и разочароваться в чтении на всю жизнь. Словом, из всех качеств любовь к чтению представляется мне наиболее врожденной, наименее внушаемой. Можно научить медведя ездить на велосипеде — да что там, я освоил соловил! (Объяснять долго, наберите в сети.) Но научить человека, которого воротит от чтения, глотать книги — задача почти неразрешимая. Разве что в нем сама собой произойдет некая нравственная подвижка, и он поймет, что чтение — это еще и самый легкий способ отличить своего человека в толпе. С ним можно обменяться паролями. Этих паролей не дает никакое видео — именно в силу его общедоступности.

Но как внушить человеку, что ему вообще нужен другой человек?

Дм. Быков, "Апология книжника. Чтение как оптимальный способ коммуникации с окружающим миром" - www.kommersant.ru/doc/1997972

Быков умеет порой изумительно свежо и азартно излагать самые махровые банальности, так, что они выглядят открытием. И поэтому им являются, да-с.
(с) Чайная ложечка

---

Трудно себе представить что-либо более нелепое, чем говорящий прозаик, все искусство которого и прелесть в молчании.

В стране, где газеты переполнены хорошими новостями, тюрьмы переполнены хорошими людьми.

@темы: цитаты

---

Уже старая @игрушка-опросник. Анкеты заполняли месяц назад, а я только что сподобился.

1. Родители назвали тебя так, как назвали. А какие еще имена они рассматривали?

В соответствии с тайной мечтой бабушки, меня должны были наречь именем её приёмного отца, расстрелянного в 37-м. Но у кого в 62-м поднялась бы рука испортить ребёнку жизнь, записав его Моисеем? Так что решили, что нехай уже будет Михаилом. Тем более, что Мойше и Миша звучат, как бы, адекватно; при этом никто не догадывался, что Моисей и Михаил - два совершенно разных имени.
Была ещё попытка бунта на корабле - мой русский дедушка Николай, как следует выпив на радостях, потребовал, чтобы меня назвали Васей. Однако это был глас вопиющего в пустыне. Пьющего и вопиющего.

2. С днем рождения какой известной личности совпадает твой собственный день рождения?

Навскидку помню фантаста Александра Казанцева, Валентина Гафта и Евгения Леонова. И наипаче - Полли, внучку Чайной ложечки.

3. Сколько тебе лет по твоим собственным представлениям?

23.

4. Если бы была возможность посетить себя-в-детстве, какой бы возраст ты выбрал и какой подарок себе сделал (в пределах своих сегодняшних возможностей)?

Подарком бы выбрал книжку (в качестве подарков я всегда только книжки и выбирал), а посетить себя-в-детстве отказываюсь категорически. Я очень не люблю своего детства. Я ничего вокруг не понимал и чувствовал себя стабильно несчастным. Я был "ботаником", как теперь бы сказали.

5. Назови хотя бы три абсурдные, странные или непопулярные профессии, которые могли бы тебе подойти.

Дворник. Клерк в маленькой конторе, где все друг друга знают и работают с окончания школы до пенсии. Писец (в данном случае я имею в виду переписчика).

6. К каким предметам твоей повседневной жизни ты испытываешь особенную привязанность?

К книжкам и карманному зеркальцу. Зеркальце ношу с собой постоянно - из-за необходимости закапывать глаза антиглаукомными каплями.

7. У тебя есть повторяющийся кошмарный сон или мотив сна? О чем он?

Падение с высоты и эшелон, уходящий то ли в Гулаг, то ли в Освенцим. Когда просыпаюсь, сучу ногами и кричу. Редко, но метко.

8. Если бы ты был не человеком, а персонажем романа, то каким писателем ты бы хотел быть придуман?

Гоголем, Кервудом, Конан-Дойлем.

9. Если бы ты писал роман, о чем бы он был?

О себе, естественно. Но всё время в мозгах колом стоит вычитанный в десять лет диалог героев Франсиса Карсака:
"- ...Я вижу, у вас очень мало современных писателей.
- А зачем они мне? На большинство и времени терять не стоит. Что может быть скучнее мелочного ковыряния в чувствах, а тем более в пороках городских людишек-муравьишек? Может быть, для вас и для всех, кто вырос в больших городах, в этом есть какая-то ценность. А для меня... Читать об интригах салонных хлыщей, которые и дня не прожили, если бы их вынуть из-под стеклянного колпака, - нет уж, увольте!"
Как ни смешно, это мешает.

10. Назови темы, мотивы или сюжеты, которые никогда не надоедают тебе в литературе и кино.

Созерцательно-описательно - Север. Психологически - проблема выбора и свободы воли в экзистенциальных ситуациях. Вопрос, задаваемый самому себе - "а как бы я поступил?" Ответ почти всегда не в мою пользу.

11. У тебя есть воображаемый друг? Кто он? Кого вообще ты берешь в воображаемые друзья?

Сказочные существа.

12. Какими качествами обладают женщины, в которых ты влюбляешься?

Начитанные, с юмором, не полные, в очках. Не уверен, правда, что очки - это качество. Но для меня - да. Как правило - сероглазые. Всегда хочется думать - добрые.

13. Может быть, у тебя есть какие-то фетиши? Расскажи про них.

Мужские клетчатые рубашки на женщинах. Обкатанная галька с берега Ладожского озера. Камешек, подобранный у основании стен Трои VII.

14. Какая песня о любви для тебя является самой честной и правильной?

Я никогда не вслушивался в тексты песен о любви. Предпочитаю стихи. Единственная песня, связанная с этим чувством - "Те Адор" Джоан Баэз, которую слушаю с семидесятых годов, не понимая ни единого слова. Кажется, текст совершенно не соответствует тому, что я ощущаю при прослушивании.



15. Если бы тебе довелось придумывать духи, какие ноты ты бы собрал вместе в уникальный аромат?

О, в этом я ничего не понимаю совершенно. : ) Если только пофантазировать - запах хвои и лесных озёр (если таковой вообще существует).

16. У тебя есть свой выдуманный мир?

Мои выдуманные миры повторяют уже известные, описанные другими авторами, только события, в них происходящие, связаны с моим пребыванием в них.

17. Какую из своих детских мечт ты смог воплотить в действительность, когда вырос?

Когда мне исполнилось семь лет, папа подарил мне на день рождения "Троянскую войну и её героев" Тудоровской и "Легенды и мифы древней Греции" Куна. Через пять минут чтения я решил, что, когда вырасту, стану историком. И стал.

18. Было ли в твоем детстве что-то, что казалось тебе непонятным и даже пугающим, но что неизменно приковывало к себе внимание и что ты смог понять и оценить, когда вырос?

Я не понимал взрослых. Я их и сейчас не особенно понимаю.

19. Какие реликвии детства ты хранишь до сих пор?

Фотографии, если можно их счесть за реликвии. Был ещё рыжий плюшевый медведь в штанах в горошек, но его разодрали на куски одноклассники ещё в детстве. Предварительно казнив - повесив за шею на скакалке. Я побоялся вступиться, а ночью заплакал. Так что даже этой реликвии у меня нет.
Есть у меня пара талисманов, но к детству они отношения, к сожалению, уже не имеют.

20. И - напоследок - опиши дом своей мечты.



(В данном случае - Куркиёки, Журавлиная река. Поклон Д., супругу Терву. В целом - любой лесной дом в Финляндии, Карелии или озёрной стране Атабаске. Только чтобы стены не разваливались от старости.)
Иногда, при особо мизантропическом настроении - Баскервилль-холл. Подальше от всех, с полным винным погребом, и не больше чем с одним-двумя слугами на территории поместья. На закуску согласился бы уж и с овсянкой Бэрримора. Ходил бы по болотам и курил. Главное - подальше от публики и нравоучений, преследующих меня всю жизнь.

---

Прислали на очередной отзыв вирши австралийского бизнесмена, в пространной сопроводительной записке именующего себя поэтом-мемуаристом. Именно что не через запятую, а через дефис. Я немедленно переправил записку с виршами Ханану, бо в литкритике он подлинная гиена пера. Но сперва пробежал глазами пару куплетов. Помнится, в одном романе Филипа Рота приводится народное тинейджерское двустишие "на стене висят часы, а у Джейн видны трусы". Так вот это - куда лучше, чем у поэта-мемуариста.
По неведомой ассоциации пришел на ум отрывок из романа Мориса Симашко:
"Поэт Евстропий Руфин в последний вечер читал поэму о несравненной Феодоре, уподобляя ее, по признанному порядку, всем эллинским богиням, начиная с Афродиты. Их было так много, что можно было понять его маленькую содержанку, дочь конюха прасинов при ипподроме. Десятилетняя красавица Феодора убегала в солдатские казармы, когда заставлял ее Евстропий слушать свои стихи..."

---

Мы, нижеподписавшиеся...



День Вав осеннего месяца Тишрей, год ТаШа, Тав, Шин, Алеф по библейскому клендарю - это будет, если немножечко не ошибаюсь, 9 октября 1940 г.

Два участника Союза ивритских писателей из Тель-Авива написали Исайе Клинову, крупному административному работнику предвоенного Сохнута, письмо, в котором жаловались на тяготы писательской жизни и трудности в добывании пропитания. Верхняя фамилия - так, ничего особенного, некто Ш. Ганс. Идентифицировал его с Семеном-Шимоном Ганом, малоизвестным публицистом и газетчиком времён Второй алии. Ну, жалуется. "Как же так? Ведь решением писательского собрания в Иерусалиме давно решено, что положено только нам... А нам не дают". Но вот вторая, нижняя подпись. Сперва прочёл как А. Фошкин. Не знаю такого писателя. "Нет, не знаю. Нет такого помещика". Потом вижу - не Фошкин, а Пушкин. Огласовок-то нет. А. Пушкин. Тоже жалуется. Пушкин - жалуется на недокорм и скандалит. Ай да арап Петра Великого. Полез в энциклопедии и лексиконы. Нет такого писателя. Но адрес в письме указан. А. Пушкин, Тель-Авив, ул. Раши, д. 15. Адрес есть, а писателя нет. Позвонил в архив тель-авивской мэрии, перекинулся парой комплиментов с Эстер-Либой. Когда-то она была счастлива узнать, что носит имя трагической героини романа Ицхокаса Мераса. Романа она не читала, про Мераса ничего не слышала, и откуда ей знать, если ни по-русски, ни по-литовски не читает; наша Эстер-Либа - из американских негров, из общины преподобного Джонсона в Кентукки, перекрестившихся в чёрных иудеев. Ну, неважно. Эстер-Либа, выручай, ищи по спискам А. Пушкина, проживавшего 70 лет назад по адресу: ул. Раши, дом 15. Нашла! Был такой тель-авивский житель, Александр Пушкин, член Союза ивритских писателей. Ай да Пушкин, ай да сукин сын. И знаете что? Он таки оказался ещё и Сергеевичем.

Вот только ничегошеньки из опубликованного этим членом я нигде не нашёл, как ни шарил.

Фонд книгоиздательства им. Бялика. Даю сигнатуру S83/443. В архив.

@темы: Central Zionist Archives in Jerusalem

---

"Израиль заявил о полной готовности к войне с Ираном". "По нашим данным, война будет вестись на несколько фронтов и продлится 30 дней", - отметил бывший глава министерства по защите тыла Матан Вильнаи в интервью газете "Маарив", добавив, что страна готова к военным столкновениям "как никогда прежде в истории государства". "60 подземных парковок в Тель-Авиве превращены в бомбоубежища, которые смогут вместить около 800 тыс. человек, сообщает Ynet. Кроме того, бомбоубежища в домах и общественных зданиях вместят около 50 тысяч". "В случае ракетного обстрела центра страны, особенно с применением неконвенциональных боеголовок, власти проведут эвакуацию населения Тель-Авива и окрестных городов. Об этом сообщил агентству France Press командующий службой тыла округа Гуш-Дан полковник Адам Зусман. "Если центр подвергнется ракетному обстрелу, особенно неконвенциональному, население Тель-Авива и других городов будут эвакуированы в другие районы страны. Массовая эвакуация будут проведена, и если ракеты разрушат жилые дома", - рассказал он. Он отметил, что в случае конфликта с Ираном и его сателлитами – "Хизбаллой" и ХАМАСом, на Тель-Авив упадут сотни ракет, в результате чего погибнут сотни израильских граждан. Он подчеркнул, что даже самая совершенная в мире израильская ПРО не обеспечивает герметичной защиты". "На заседании министерской комиссии был утвержден план "Пристанище" ("Малон орхим"), предусматривающий эвакуацию сотен тысяч израильтян в Эйлат, в палаточные лагеря и населенные пункты в пустыне Арава". "Франция готовится к эвакуации 200 тысяч своих граждан из Израиля".

Класс. Между тем цены на хлеб, мясо, овощи и вообще еду поднимаются каждую неделю скачками. Про бензин и сигареты я вообще уже не говорю. Население воспринимает происходящее совершенно фаталистически. На мобильники всего моего семейства пришли СМС-ки одинакового содержания: "внимание, ракетная атака. С территории противника выпущены ракеты. У вас есть четыре минуты, чтобы скрыться в ближайшем бомбоубежище". Никуда скрываться я, естественно, не собирался, только меланхолически спросил сотрудника, получившего одновременно со мной точно такую же СМС-ку: "что, уже началось?" Он пожал плечами и продолжил работать. Я вышел покурить - на улице какая-то тётечка смотрела на свой мобильник (не сомневаюсь, что и у неё высветилось то же сообщение) и озабоченно бубнила себе под нос: "надо бы в магазин, мама рассказывала, что в таких случаях почему-то нужно закупать соль, мыло и спички". Я позвонил в службу тыла и спросил - так началось или не началось, понять же невозможно; ой, - отвечают, - мы забыли сообщить, что это пока учебная тревога.
Я пережил здесь три войны, 10 лет ходил на военные сборы, и никогда ещё правительство не вело себя так, как сейчас - подобно сборищу конфузливо истерических гимназисток, утверждающих, что царских жандармов они шапками закидают. "За дубовым столом по кругу всё твердили они друг другу, что друг другу они верны".
Постоянно возрастающее желание пооткусывать носы у всех министров поочерёдно.

---

Умер Гарри Гаррисон.




isrageo.wordpress.com/2012/08/16/harry-harrison...
www.lechaim.ru/ARHIV/246/k3.htm

Вы читаете мои книжки, поэтому издатели их печатают, поэтому они платят мне деньги, а я могу ездить на конференции и пить водку!
(Гарри Гаррисон, Интерпресскон-98)

@темы: Гебуртстег ун йорцайтн

---

«Стой! Ты похож на сирийца»

Сириец
внутри красен темен и сыр
потроха голубы — видно — кость бела
он был жив
пока наши не взяли Тир
и сириец стал мертв
— инш'алла —

отношенья цветов — я считаю — верны
он
там
а здесь и напротив — напротив ты
и за то любили мы с ним войны
простоту
что вкусы у нас просты

и еще люблю я дела свои
обсуждать лишь с собой
и люблю как звенит
луч на хорах сосновых и запах хвои
в полдень
в тридцать два года
лицом в зенит.

* * *

Смерть и бессмертье два близнеца
эта усмешка второго лица
также
придурковата
и у сестры и у брата
с кем и кому я стелю на полу
кто мне по каменному столу
кружку подвинет и пишу
жителя
в нашем жилише

с войн возвращаются
если живой
значит и я возвратился домой
где на лицо без ответа
смотрит лицо до рассвета.

* * *

На русском языке последнем мне
я думаю
что
по себе есть сами
любовь война и смерть
как не
предлог для простодушных описаний
в повествовании о тьме и тишине.

www.gendelevm.com/

@темы: Михаил Самуэлевич

---

Нашёл, наконец, дату и место смерти прадеда, в начале прошлого века уехавшего искать счастья в Аргентину и пропавшего с концами. После революции связь прервалась окончательно. Больше ста лет семья гадала, что с ним стало. Мы знали только, как его звали и что был он рыжим.

Умер 25/01/1956, похоронен на кладбище Таблада, в Буэнос-Айресе, блок 1, участок 619, могила 44.

www.hebrewsurnames.com/GONCHAROK
www.hebrewsurnames.com/burial_records_GONCHAROK

Уехал молодым, там наверняка завел новую семью. Наверное, у меня есть аргентинские родственники. А может, они тоже сюда переехали.

---

Повесть о ходже Соломоне

Толстый и весёлый человек приходил ко мне на работу, падал на стул рядом с компьютерным столиком, тыкал в клавиатуру большим пальцем и начинал рассказывать анекдоты. Говорил он громко, иногда вскрикивал, хлопал себя по лысине и хохотал, не дожидаясь моей реакции. Хохотал он аппетитно, необъятное чрево его мелко тряслось, короткие ноги стучали каблуками стоптанных башмаков по каменному полу. Через минуту начинал смеяться уже и я, иногда - сам не зная над чем. Каждые пять минут он вскакивал и убегал в коридор в поисках туалета, потом заглядывал в кабинет и сообщал, что идёт курить. Я присоединялся к нему и выходил во двор, нащупывая в карманах пачку сигарет. Пока он бежал по коридору, стены содрогались от весёлых криков. Из своих комнат выглядывали сотрудники. Провожая его взглядами, они улыбались, не понимая ни слова. Во дворе он размахивал руками, в каждой держал по сигарете, обильно посыпал пеплом старый свой пиджак и неглаженные штаны, и рассказывал новости, часто вставляя цитаты из обожаемого им "Ходжи Насреддина". Иногда от избытка чувств он подкидывал в воздух свою тюбетейку.
- Соломон, зачем у вас тюбетейка? Наденьте лучше шляпу... А то вас могут принять за паломника в Мекку, - говорил я, пытаясь войти в унисон с его тоном. Он не давал мне вставить ни слова. Шутки, анекдоты и новости пузырились у него на губах.
- Я и есть паломник в Мекку! В Мекку духа. Я вечно в пути, вот оно что, да. Нет, ты лучше послушай. Вот я тебе и рассказываю, как этот поц... как бишь его... ну...

Он был членом иерусалимского общества библиофилов, общества друзей старинной книги, общества любителей русской словесности и еще тысяч других обществ. В мире не было книги, о которой он не знал. В любое время дня и ночи я мог позвонить к нему, и он давал мне справку. Иногда мне для работы требовалось установить, когда, каким тиражом и в каком издательстве вышел тоненький сборник дореволюционной Ахматовой, или какого формата издан талмудический трактат Альдом Мануцием в Венеции в 1516 году, или сколько страниц было в первом американском издании Фолкнера. Я звонил ему. Мне было лень шарить в интернете или блуждать в поисках библиографического справочника.

- Фестина ленте!- орал он в трубку. - Именно так, запиши быстро, а то забудешь! Торопись медленно!
Он имел в виду именной герб венецианского типографа шестнадцатого века. - Дельфин, извивающийся вокруг корабельного якоря! Запиши, ты же забудешь, поц мой дорогой!
И тут же сообщал в пространство:
"О болваны, подобные чурбакам!"
Я понимал, что он цитирует эмира бухарского, и не обижался.

- Соломон, вы были в Общинном доме на презентации последнего номера журнала? Что-то на этот раз я вас там не видел...
- "Это была самая убогая, самая грязная во всем Ходженте чайхана, посещаемая только нищими, ворами, бродягами и прочим городским сбродом". Я там был. Просто мне было лень выступать. А что?
- Так о вас спрашивали, а я не знал, что сказать.
- А, так было очень жарко, я забился в угол, пил пиво и думал. Ты знаешь, что я думал? "Познай свою веру, и тьма станет для тебя светом, путаница – ясностью, бессмыслица – соразмерностью". Очень жарко было.

Он коллекционировал эстампы, старые печати, образцы средневековых шрифтов, древние манускрипты на языках, которые не мог прочесть ни один специалист. Он писал о них статьи, издавал смешным тиражом книжки крошечного формата, выступал на конференциях, обзывал слушателей, показывал им язык, порывался курить прямо за кафедрой. Литературные критики, типографские рабочие и иерусалимские нищие обожали его.
- Поцы! - кричал он, брызгая слюной, во время заседания Академии языка иврит, куда был приглашён как специалист по уникальному изданию каталога вильнюсской выставки Бориса Шаца в 1902 году . - Поцы вы! Не специалисты, а поцалисты!
И добавлял:
- Имя вам - легион.
Академики рукоплескали ему.

Когда он собирался в Россию, или в Америку, или в Австралию, я просил его захватить с собой передачи с книгами, журналами, альманахами для моих друзей, родственников и знакомых. Я не полагался на почту.
- Если бы ты попросил меня взять для твоих жратву или шмотки, я бы не взял, конечно. Книги - это святое.
Я бессовестно пользовался этим, и навьючивал его, как верблюда, пакетами, и он никогда не спорил и уходил от меня, пыхтя, колыхаясь необъятным чревом, нагруженный килограммами бумажной продукции.
Вернувшись из очередной поездки, он звонил мне. Сперва, не здороваясь, он кричал в трубку традиционную фразу:
- Веселый бродяга шестидесяти лет от роду, в зените своей славы возвращается в Бухару!

Потом радостно рапортовал:
- Всё отдал!
- Спасибо... - начинал я, но он тут же перебивал:
- Молчи, гнусный прелюбодей, согрешивший вчера с обезьяной! В Москве, значит, я отдал книжки Ваньке...
- Таньке?.. - неуверенно говорил я, и он поправлялся:
- Ну да, - а какая разница? А в городе-на-Неве я отдал книжки Машке...
- Наташке?..
- Да какая разница-то? Ладно, пусть будет - Дашке.

- Соломон, дорогой, вы не представляете себе, как я вам благодарен. Вы единственный, кто соглашается брать с собой такие тяжёлые посылки. В следующий раз... - говорил я прочувственно, но он не слушал.
- Сверни ковер нетерпения и уложи его в сундук ожидания! Послушай лучше, какую глиняную табличку мне показывал Пиотровский в Эрмитаже. Он настоящий поцалист, этот большой учёный, он показывает клинопись и говорит, что это на угаритском языке, в то время как я же вижу ясным взором, что это на хеттском! Хетт его мать, лугальзагисси... Набу! Набу-набу! Катурач!
В тех случаях, когда речь шла о путанице в лингвистических пристрастиях учёных мирового значения, он был беспощаден. Дискутируя с ними, он плевался осколками фраз на латыни, шумерском и языке майя, перемежая их цитатами на фантастических языках, придуманных советскими писателями.

- Аиу утара аэлита! Тао хацха магацитл, бля! Эллио утара гео! Шохо, нах, шохо-ом!

Иногда он бывал грустен. Это значило, что в Британском музее ему не удалось правильно идентифицировать кукую-нибудь печатку фараона первой династии и он случайно перепутал её с кольцом фараона восьмой или двенадцатой династии. Однажды, во время беседы с президентом французской Академии наук, он принял фреску, воспевающую гибель Секененры от рук гиксосов, за фреску, прославляющую победу сына того же Секененры Яхмоса над царём Апопи при взятии Авариса. Печаль Соломона была непритворной. Рассказывая мне об этом позоре, он принялся грустно цитировать нежным речитативом:

- "Пять тысяч марсиан одною глоткой закричали: - Айяй! - Развернули огромные зонтики и пошли умирать, запели унылым воем старую, запретную песню:

Под стеклянными крышами,
Под железными арками,
В каменном горшке
Дымится хавра.
Нам весело, весело.
Дайте-ка нам в руки каменный горшок!

Крутя огромные зонтики и завывая, они скрылись в узких улицах".

Потом, глядя на меня огромными глазами, в которых, казалось, скопилась тысячелетняя грусть, он сказал нараспев:
- Печаль захватила мой дух, который как бы завел своего ишака и с ним кочует из Бухары причин в Стамбул следствий, Багдад сомнений и Дамаск отрицаний.

И прибавил:
- Выпить хочу, бля! Давай выпьем?
Достав из сумки бутылку шотландского коллекционного виски, привезенную из Эдинбурга, он наполнил серебряные стаканчики, подаренные коллекционерами в Бильбао. Выпив первую рюмку, он неожиданно завопил:

Энэ бэнэ рес!
Квинтер финтер жес!
Энэ бэнэ ряба,
Квинтер финтер жаба...

- Ну-ка, ну-ка, откуда это?! Говори год издания и страницу! Ну!
Я пожал плечами. Подождав минуту, он наполнил стаканчики по второму разу и продолжал упавшим голосом:

Икете пикете цокото мэ!
Абель фабель доманэ.
Ики пики грамматики...

В в разгар июньской жары он позвонил и сказал, чтобы я подготовил моих российских друзей к сюрпризу - в августе он поедет в Превопрестольную и Город-на-Неве и великодушно передаст им всё, что я только захочу. "Только книжки, а не колбасу!" - добавил он. Я обрадовался.
Потом он пропал.

Вчера умерла моя двоюродная бабушка, и вчера же её хоронили. В Иерусалиме хоронят в день смерти. Яростная жара ослепительного полудня постепенно уступала сомнительной прохладе вечера. Я совсем забыл о сюрпризе, к которому должен был подготовить моих знакомых.
...Носилки, покачиваясь, проследовали в дальний угол кладбища на третий, недавно отрытый уровень. Из-за нехватки места наши кладбища постепенно становятся похожими на многоэтажные зиккураты или американские небоскрёбы. Плиты с именами усопших прилегают одна к другой, как окошки в хрущёвке. Мы спустились по каменной лестнице. Члены погребального братства бубнили молитвы. Глаза медленно привыкали к полутьме. Мы внесли тело и оставили его внутри погребальной камеры. Здесь оно останется до прихода Мессии в конце времён и воскрешения мёртвых. Пока ещё безымянная плита была поднята и зацементирована. Мы стояли, склонив головы, пока читался каддиш. Я опустил глаза и посмотрел на плиту, расположенную под той, за которой отныне предстоит лежать моей бабуле.
На каменной плите было выбито:

Соломон Трессер, 19.07.1950 - 26.06.2012

Я почувствовал, как шерсть на моих руках встала дыбом.
Когда мы медленно взошли на поверхность земли, над кладбищем уже раскинулась ночь. Пахло розами. Над головой плыл Млечный путь. Из неизмеримой дали, из звёздного эфира, доносился шепот. Я прислушался и узнал его голос. Соломон опять цитировал своё любимое:

По всему миру, от края до края, шумели ветры – южный, северный, восточный и западный, блистали снеговыми вершинами горы, синим прозрачным пламенем светились моря, струились воды горные и долинные, наливались злаки на полях, тяжелели плоды в садах, и виноград сквозил и золотился, накапливая в себе солнечный сладкий настой.
А он спал, позабыв сотворить молитву, как это бывало с ним часто. Но, видимо, такой грех легко прощался ему, ибо его видения во сне были светлыми, воздушно-радужными – от солнечного луча, что падал сквозь приоткрытую дверь на лицо, просвечивал опущенные веки и забирался прямо в душу, в ту самую часть ее, которая, по изысканиям мудрейшего Аль-Кадыра, ведает нашими предчувствиями и нашими сновидениями...

---

Умерла от рака Эля, жена бабушкиного брата. Ей было 90 лет. Номинальная глава нашего семейного клана. Профессор паталогоанатомии, она сама себе поставила диагноз и, поняв, что всё равно поздно, отказалась делать операцию и принимать лекарства. Ложиться в больницу отказалась тоже - сказала, что хочет умереть в своей постели.
Я вырос у неё на руках. Потом у неё на руках выросла моя дочка.
Тридцать пять лет назад, в Ленинграде, у неё была клиническая смерть - сердце остановилось. Дома в тот момент был зять, с которым они в то время уже не разговаривали. Зять работал реаниматором на "скорой помощи" вместе с Розенбаумом. Розенбаум пришёл к нему в гости. Они услышали, что в соседней комнате что-то рухнуло, выскочили и увидели Элю. Розенбаум ударил её по грудине, и сердце заработало. Эля очнулась в больнице имени Эрисмана - вся в проводах. Сколько я её ни спрашивал потом про свет в конце тоннеля, она пожимала плечами и отвечала, что не видела ни того, ни другого. Когда я утомлял её этими достаточно беспардонными вопросами, она говорила, что, возможно, были и тоннель, и свет, просто она, вероятно, не обратила на них внимания - задумалась о стихах Рильке или Гумилёва. "До области ада изведали даль мы".

Двадцать два года назад, когда мы приехали в Иерусалим, она приняла нас к себе и с тех пор опекала.
Во время войны, на фронте она была военным переводчиком. Ещё до этого она тушила зажигалки на крышах блокадного города. В ту зимнюю ночь 91-го, когда на нас стали падать иракские "скады" и по всей стране впервые завыли сирены воздушной тревоги, она поднялась на крышу своего дома и топталась там до рассвета: "ничего, моншеры, мне полезен этот моцион, и, может, я ещё пригожусь - опыт тушения есть. А у вас - ни у кого нет".

Она была последним человеком в нашей семье, помнившим, как в тридцать седьмом году пришли забирать моего прадеда. Ей было тогда 15 лет. В ночь на 31 мая она дала по морде оперу, первому ввалившемуся в квартиру во главе группы захвата. Моя бабушка говорила потом, что это было единственным известным ей случаем попытки сопротивления властям во всём доме, в котором они жили. В доме этом было больше ста квартир, и за два года только в десяток из них не постучались ночью. Потом, стоя с бабушкой в тюремных очередях с передачами для прадеда, они познакомились с Ахматовой.

ברוך דיין האמת, как говорится.

@темы: семья