Сегодня у моей Софы юбилей - ей исполнилось 50 лет.

1979

1989

2006-2009




Александр Дов - "В любые времена..."
www.israbard.net/israbard/songget.php?song_id=6...

@темы: фотографии, семья

---

Неизвестное интервью с Бродским. Публикуется впервые.
rg.ru/2009/10/02/brodskij.html

@темы: нотабене

---

Вместо того, чтобы заниматься делом (скажем, работать), я совершенно бездарно провел день. Я сидел на работе и таращился в экран монитора на материалы про все, что угодно, кроме работы: про гигантских кальмаров, про мегантропов, про чупакабру в Гватемале и в Тамбове, про карликовых стегодонов, на которых охотились хоббиты с острова Флоренс, а также про лопарей, кои, как известно, являлись коренным населением Карельского перешейка. Потом я стал воображать, что во время поездки к родственникам и знакомым в СПб (почему-то зимой) обнаружил в снегу рядом с дачей скелет неизвестного животного о двух ногах, но без передних конечностей, и завернул его в клеенку, и повез в мой любимый Зоологический музей, а по дороге рассказываю в троллейбусе о находке, и все просят показать скелет, и я разворачиваю клеенку и показываю, и весь троллейбус, включая кондуктора и водителя, выходит за мной следом у Стрелки Васильевского острова, и устремляются в музей, где у директора проходит важное совещание, но я его отменяю, и директор и научный совет падают в обморок, а я даю интервью телевидению, и рассказываю, что я - всего лишь скромный историк и зоолог-дилетант, и мне предлагают место почетного профессора палеонтологии, но я уже должен улетать домой, и поэтому сертификат мне высылают следом, по почте, за подписями всего руководства АН, и тут я оказываюсь в Кнессете, и произношу спич по поводу иранской ядерной угрозы, и престарелый наш президент берет слово и слезно молит освободить его от обязанностей по состоянию здоровья, и назначить меня вместо него; и тут Иран не выдерживает такого, и саморазоблачается, и начинает лупить ядерными бомбами прямой наводкой по залу, в котором я выступаю, то есть по мне лично, и я вызываю огонь на себя, и получаю звание почетного профессора зоологии, нет, даже академика, и силами хасидских общин и суфийских орденов всего мира строю ковчег, и сажаю в него всех моих родственников, знакомых, писателей и читателей, и стою там на носу и размахиваю посохом, как Моисей, и все мы отплываем и благополучно прибываем в Гренландию, где всем нам предоставляется политическое убежище, и я машу посохом, и останавливаю таяние льдов, и выращиваю там хвойные леса, и воскрешаю мамонтов, и пришельцы с Альдебарана, нет, пришельцы ниоткуда, как из романов Франсиса Карсака, присылают нам в гости летающую тарелку, и какие-то чудовища от имени СНГ (нет, это не то, это Союз независимых галактик) в торжественной обстановке вручают мне мою новую книжку, напечатанную в четвертом, нет, в пятом измерении, на металлических листах, и на каждой странице там оттиснут штамп "хранить вечно". А потом я изобретаю такую машину, психоволновую, как у Беляева во "Властелине мира", и на полюсах устанавливаю передатчики, и начинаю гипноизлучение на всю планету, и вот уже все человечество понимает, какую хуйню оно пороло все эти тысячи лет, и наступает прекрасная эпоха, и все устремляются через тернии к звездам, и вокруг XXII век и сплошной коммунизм по Стругацким, и меня приглашают возглавить галактическую федерацию, но я отказываюсь, потому что больше всего на свете люблю сидеть с книжкой и рюмкой на завалинке деревянного дома у маленького лесного озера, и нюхать сосновый воздух на закате, и тут, понимаете, мои размышления прерывают и мне приносят ведомость по зарплате - на самом деле приносят, но не ведомость по зарплате академика зоологии галактической федерации, а ведомость по зарплате сотрудника архива, - и вот я уже не сижу, подперев голову рукой и уставясь в окно, а наоборот - сижу, уставясь в эту ведомость, и чешу в затылке, и звоню Софе сообщить, сколько я получил, ну и тут сами понимаете, что дальше.

@темы: психические заметки

---

Позвонил я Председателю, и стали мы рассуждать о скорбных животом. Полчаса говорили на эту тему, и распрощались, причем он велел передавать приветы всем, всем, всем (что я и выполняю), и я пожелал ему скорейшего выздоровления и новых стихов, и положил трубку. И только после этого вспомнил, что звонил я ему совсем по другому поводу - хотел спросить, что мне делать с некоторыми собраниями сочинений, которые я не могу уже перетаскивать в очередной раз на новую квартиру. Тары не хватает, места на полках нет, книги стоят в шкафах в три ряда, что не положено, и вообще. Это те собрания, которые после меня никто уже читать не будет, и даже я сам их практически уже не читаю. Академический Достоевский, ПСС Твена, старый роскошный пятитомник Майн Рида с иллюстрациями, и так далее. Я снова позвонил Председателю, и он с готовностью схватил трубку и снова стал рассуждать о скорбных животом, и так радовался, что вот есть люди, которые на расстоянии чувствуют проблемы других; и мне было неудобно признаться, что в данном случае я к этим людям никакого отношения не имею, и что совсем по другому делу звоню. И, выслушав еще раз речь о скорбных, с пикантными подробностями, - речь еще минут на двадцать, не меньше, - я наконец удачно перевел разговор в нужное для меня русло. Что ты можешь мне посоветовать, старче? - вопросил я Председателя. - А отнеси в Русскую библиотеку, и выложи там на пол, и скажи - берёте или не берёте, а домой я этого снова не потащу. - Да ведь у них каждого такого собрания уже есть по пять экземпляров, - сказал я, - не один я переезжаю... - Гм, - строго сказал он. - В таком случае вытащи все эти книги из дома и приволоки в торговый центр, к супермаркету, и разложи покрасивее на травке, и тогда, может быть, к вечеру подойдут интеллигентные русские бабульки, и щебеча, расхватают то, что каждой нужно. - А если не расхватают? - Тогда оставь книги прямо там, и утром следующего дня приедет машина от муниципалитета с уборщиками-арабами, и они все это заберут и выкинут, с помощью Аллаха, к ебени матери на помойку, - сказал он. - И это говорит писатель! - с горечью воскликнул я. - Да, - кротко ответил он, - такова проза жизни, и ты сам это знаешь.
Знаю, да. Такова судьба домашних библиотек в моей стране, и не раз, проходя по светлым кварталам больших веселых городов, у подъездов коттеджей и вилл, в которых живет прогрессивная, лишенная родовой памяти интеллигенция, я видел громоздящиеся горы старых книг, привезенных сюда папами и мамами, дедушками и бабушками гордых новых израильтян. Горы книг на русском, французском, голландском, греческом, испанском, идиш, немецком - с готическим шрифтом, который сейчас уже почти никто не читает, - а иногда и на более экзотических языках. Изредка имеющие остатки совести внуки и правнуки, не владеющие ни одним из языков, которыми владели предки, еще удосуживаются позвонить в какую-нибудь из центральных библиотек, и оттуда приходит один-два унылых человека из отдела комплектования, и обреченно копаются в пирамидах и холмах у входа в дом, и вершины холмов и пирамид этих всегда увенчаны каким-нибудь Сервантесом или Шиллером, - но почти никогда ничего с собой не забирают, потому что во всех библиотеках и так есть по десять экземпляров каждой из этих книг, и никто их там не берет ни на дом, ни на время, в читальный зал.
Так и с моей бибилиотекой будет, рано или поздно, теперь я это знаю наверняка.

Поэтому, если кто-нибудь из моих местных читателей хочет продлить эту агонию еще ненадолго, то пусть приедет ко мне домой на машине и выберет себе совершенно бесплатно - академического Достоевского, цветастого старого Майн Рида в очень хорошем состоянии, или коричневого Бунина, или репринтный двухтомник Клюева, или полку ЖЗЛ, или еще что-нибудь.
Только вот зеленый пятитомник Куприна я не отдам. Не отдам Куприна, понимаете? И Пушкина. А Гоголя у меня сперли. Это было в те старые добрые времена, когда воры, дай бог им здоровья, еще воровали книги.

@темы: Председатель

---

Оцифрованные издания старинных книг

И не только старинных
amnesia.pavelbers.com/Starinnie%20izdanija.htm
(Ссылка прислана Hemem)

@темы: нотабене

---

А это еще что такое?  Товарищ Реннард красивый с расстрельными списками.
Я сегодня как раз эти самые расстрельные списки смотрел. На сайте "Мемориала". Родственницу жены искал. Закончил искать (не нашел), пришел к себе в дневник, смотрю - т. Реннард объявился. Мне даже поплохело. Давление сразу, понимаешь, упало. 110 на 50. Я из-за этого даже идентифицировать этого товарища теперь не могу.
Ну, нельзя же так.

---

В связи с усиливающимся наплывом иностранных ПЧ в наши палестины, что, разумеется, может только радовать.
Тех из моих читателей, кто зимой намеревается посетить Св. землю в целом и ненавидимый прокуратором город в частности, прошу иметь в виду, что 17 декабря мне предстоит очередная операция на глазу - соответственно, убедительная просьба планы свои на встречу строить в зависимости от сей реальности, данной мне в ощущениях.

Очень хотелось бы, знаете, при встречах дружелюбно лупать обоими глазами, а не представляться этаким мошедаяном:

---

Ну вот, кончился Йом-Киппур. Говоря откровенно, не люблю я этот Судный день. На протяжении более чем суток страшно мучаюсь без всего того, к чему привык, как человек - без сигарет, без выпивки (скажем откровенно - и без баб); ну, без питья и, тем паче, воды на протяжении 25-26-и часов, даже на югах, я могу обойтись вполне, это-то мне не суть важно. Но вот сказано - в этот день будем как ангелы; стараюсь ежегодно, но плохо получается. Плохой из меня ангел, отдаю себе в этом полный отчет. Ангелы могут и без мытья обойтись, я - ни в какую. Тем не менее, к исходу сего дня начинаю ощущать мощный подъем, аж до слез в последние минуты, когда в преддверии последнего вопля шофара довольно неожиданно для себя самого - ежегодно - ловлю себя на том, что голошу со всей общиной, воздевая кулаки в небо и потрясая ими. Прошу (если бодрое настроение - требую) , в основном, здоровья для близких, ума для детей и - как водится - чтобы не было войны. Кто-то просит за здоровье, за заработок, за то, чтобы в той или иной жизенной коллизии его не подставили. В жизни ничего такого не просил. Это настолько мелко, что не хочется утруждать Его внимание. Даже не то, что не хочется - просто нельзя, по-моему. Еще вспомнаю при этом, как постился в этот день в СА. Как меня прикрывали от господ офицеров и устава алкаш Гжималаускас из Вильнюса и наркот Агабек Бабобеков из Ферганы. Католик и мусульманин (стараниями властей забывший намертво, суннит он или шиит). И с каждым годом, знаете, растет понимание одного - что все мы - не будем тыкать пальцами в ники - в одной упряжке.

Посеред воплей и стенаний крикнул сегодня в ухо обеспамятшему раввину нашему Коцу по кличке Ребе дер Поц, рыдавшему у амвона, с головой накрывшемуся талесом - а что скажешь за 21 декабря 2012 года? - Имеешь в виду конец света? - переспросил он сдавленным голосом. - Ну да. - Я что тебе - Всевышний? Это Его задумки, - печально и почти шопотом ответил он. Посреди всеобщего гвалта я слышал каждое слово. - Очень может быть. Так я тебе скажу, как в той странной фильме - слава безумцам, которые живут себе как будто бы они бессмертны.

---

Зашел на сайт американских "черных мусульман" - уточнить кое-что кое о ком, и тут же получил в подарок какой-то мерзкий антисонистский вирус, от которого компьютер совсем пал духом, сколь ни пинал я его. Но немедленно явился Добрый самаритянин (Клавиатурная мышь, само собой разумеется), приславший мне в подарок программу по борьбе с толерантностью. И - о, чудо! - как по мановению длани Сулеймана ибн-Дауда (мир с ними обоими!) пропало исчадие ада, сколь ни щерило редкие клыки свои, сколь ни хрипело в пароксизме злобы, и вернулось в ту бездну, откуда было извергнуто. И не верил я, скромный служитель фемины (кажется, это так называется?), до последней секунды не верил, что смогу справиться, наедине с бедою, безо всяких ангелов и архангелов в виде компьютерных техников, сам, по одной лишь ссылке из интернета. Впервые. Наверное, это поощрительный подарок небес к приближающемуся Судному дню.
И вспомнилось:
Он подошел к столу, поставил анализатор и рухнул в кресло. На лице у него было ликование.
- Я - гений! - сообщил он сипло. - Я ум-ни-ца! Великий и могучий утес! Хикари-тико-о-удо-о!

Таня, спасибо в тысячный раз.

---

Сереже  Gato Grande

* * *
Душа моего поколения - пустой шестиструнный квадрат.
Душа моего поколения - простой полуспившийся брат,
Солист привокзальной скамейки, весь мир заслоняющий вдруг,
Как звук паровозной жалейки вагонов, идущих на юг,

Туда, где над хлопковым полем огромная мама стоит
И в реку воздушную крошит поющий, цветной динамит,
Жара размывает подмостки, в кустах притаились коты
И души, как рыбки-подростки, толкаясь, разинули рты.

Упругую рыбку-бананку приятно зажать в кулаке.
Душа заглотила приманку и будет расти на крючке.

Мы часто встречаемся в лобби Венеции, Праги, Афин,
И громкое, детское хобби склоняем, как винный графин,
В котором давно уже сухо, и сколько бы ты ни сказал,
В графин залетевшая муха гундосит: "Пора на вокзал".

А там, на дороге туриста, подобно почтовым тюкам,
Застынем вокруг гитариста, и слезы текут по щекам.

Мы плачем о том, что заврались, зажали заряды в душе,
А те, что разжали, - взорвались, а те, кто взорвались - уже
Под зонтиком хлопковой мамы, поющей цветочным огнем,
В слепящих полях Алабамы, куда мы так долго идем.

@темы: Илюша Беркович

---

Тем моим читателям, которые в курсе происходившего последние годы с Гришей Трестманом, безусловно, будет приятно узнать, что вчера решением суда поэт был, наконец, оправдан.
sem40.ru/lenta/news-dir/181713.html

(В дневнике об этом деле я писал несколько раз, в том числе - здесь: www.diary.ru/~libdragon/p59477998.htm )

Вчера я пришел на очередное писательское собрание в несколько взвинченном состоянии ввиду моих дел с квартирой. Я считаю, что продажа и покупка недвижимости - не та тема, от которой можно получать эстетическое, интеллектуальное и духовное наслаждение, поэтому об этом не пишу (с). Тем не менее, тем моим близким, хотя и далеким, людям, искренне за меня и мою семью волнующимся, сообщаю, что именно вчера, в те часы, когда в суде адвокат Гриши сражался за своего подопечного, мой адвокат, в другом городе, по несравнимо менее значительному поводу, сражался за меня. Итак, договор о покупке нового жилья подписан, отступать некуда. Если все деньги со всех сторон будут уплачены вовремя, на что я очень надеюсь, то во второй половине ноября мы переселяемся в район Иерусалима с экзотическим названием Волчья вершина. Пессимистически (куда ж мы без пессимизма?) добавлю в скобках, что если вышеупомянутые деньги вовремя уплачены не будут, то на очередной скамье подсудимых, на этот раз будет сидеть уже не поэт, а прозаик. Ну, ладно. Я не об этом хотел сказать.

Когда мы закончили подписание всех бумаг у адвоката и адвокат скромно попросил за свои получасовые услуги какие-то несчастные две с половиной тысячи долларов, и когда я уже открыл рот, чтобы сказать ему о его маме, произошло следующее. Сей страж законности, включивший за несколько секунд до этого радио, чтобы послушать финансовые новости (он все время был в наушниках, сидел, положив ноги на стол и жевал жевательную резинку, как настоящий американец, хотя это только так говорится, в жизни не видел ни одного американца, который бы таким образом сидел), внезапно заорал так, что все находившиеся в комнате подскочили на стульях:
- Ого-го! Трестмана оправдали!!!
И, знаете, я ничего ему о его маме не сказал, я все ему простил. В ту же секунду.

И я пошел на собрание. Нет, я полетел на собрание. Я купил по дороге дежурную бутылку, и размахивая ей, как гранатой, понесся по улицам плавными скачками. Я страшно спешил, мне хотелось как можно скорее увидеть Гришу и поздравить его, и обнять, и поцеловать, и вообще. И я ворвался в штаб-квартиру Либермана, в которой, как известно самым моим терпеливым читателям, с некоторого времени проходят писательские встречи, и сбил с ног выходившего из дверей министра иностранных дел, причем он не обиделся, а заорал мне с пола то же самое, что за полчаса до этого орал адвокат; и я заорал ему, что уже знаю, и ворвался в конференц-зал, где за столом чинно сидел союз писателей, на этот раз в полном составе, и во главе стола восседал, стараясь не сползти со стула, совершенно пьяный от счастья и водки Трестман. И я накинулся на него, и стал обнимать, и целовать, и он пытался привстать со стула мне навстречу, и я все время натыкался на его необъятный живот. И тогда все захлопали, и улыбающийся Председатель поднес мне штрафной стакан, и я его выпил одним глотком, как Тарас Бульба, и член редколлегии "Иерусалимского журнала" Зина Палванова совершенно некстати сказала, что рассказы мои, присланные Игорю Бяльскому, настолько пришлись ко двору, что редколлегия только спорит, какие из них пускать в ближайший номер, а какие - в следующий, и что нехватка места вынудила редколлегию (тут я выпил еще один стакан) кулуарно обратиться к писателям с просьбой потесниться и дать мне место, "но никто не хотел тесниться, и лишь один Миша Щербаков, прочтя эти рассказы, присланные ему в Россию редакцией по электронной почте, дал добро, и потеснился..." И, услышав про Щербакова, я выпил машинально еще один стакан и, кажется, потерял сознание, потому что ничего больше не могу вспомнить. И так закончился этот удивительно насыщенный событиями и именами вечер.

@музыка: http://bards.pp.ru/Scherbakov/Leto/11_Celoe_leto.mp3

@темы: Трестман, содружники

---

Хорошо, что я пережил советскую власть,
А другие власти меня не интересуют,
И о чём толкуют на улице, отродясь
Я не имел понятия, и что там за ветер дует –

Восточный, западный… Куда приятнее созерцать
Сосны и облака, проплывающие над ними,
С точки зрения вечности, и никогда не знать,
Какой там строй на дворе и чьё превозносят имя.

Всё равно, кто правит – Цезарь, или Помпей,
Или республика… А если и требовать что у власти,
Так только это – не тронь моих чертежей,
И вообще отойди отсюда, солнца не засти.

В.Френкель
-----------


Ле-шана това тикатеву ве-тихатему тем, кто справляет. Хотя нет, это снобизм. Всем другим - тоже.

---

Папин двоюродный брат, ушедший на фронт в июне 41-го, с зимы того же года и до сегодняшнего дня включительно считался пропавшим без вести. Папина тетя ждала его до последнего своего дня.
Только что получили официальную справку.
(С.А.Айзинбуд, г.рождения 1913, г.Кременчуг, год гибели 12.1941 Укр.ССР, Полтавской обл., ст.Веселый Подол, п.Семеновка).

По какому-то мистическому совпадению, именно в то время, когда родители прислали письмо об этом ко мне на работу, когда я его читал, в мой кабинет зашел старый человек с катушкой для бобинного магнитофона в руках - с такой кассетой, которую теперь нельзя уже прослушать, потому что почти нигде таких магнитофонов не осталось. Я прочел письмо родителей, поднял глаза и спросил, что ему угодно. Он сказал, что на этой катушке записан голос его сына, погибшего в Ливане три года назад. Домашний магнитофон сломался, чинить его никто не берется, и он ищет хоть какое-то место, где сможет еще раз услышать голос сына. У нас на работе бобинных магнитофонов тоже нет. Я показал ему письмо о моем дяде, считавшимся без вести пропавшим 68 лет, и посоветовал обратиться в фонотеку при Национальной библиотеке Иерусалимского университета.

---

Буквально несколько дней назад я вывесил в дневнике один из рассказов нашего писателя Марка Азова, а также рассказал о нем самом. Насколько я понимаю, его проза пришлась по вкусу многим из моих читателей.
Со вчерашнего дня в сети распространяется петиция в поддержку литературно-художественного журнала на русском языке "Галилея", главным редактором которого является Марк Яковлевич.
Если кто-нибудь из читавших рассказы и другие произведения Азова может эту петицию подписать, то, пожалуйста, сделайте это.
jerusalem-temple-today.com/maamarim/Azov/09/09-...

---

С днем рождения, Таня!



...Бились знамена, горя, как огни,
Как золотое сверкая руно.
(Все это было - в минувшие дни,
Все это было давно.)

@темы: Сестра

---

Новости местного значения

Мы подписали предварительный договор на продажу нашей квартиры. Если теперь мы откажемся ее продавать к моменту подписания окончательного договора, то заплатим штраф - 100 тысяч шекелей (порядка 25 тысяч долларов). У меня совершенно четкое ощущение, что мужик, покупающий у нас жилье, выходец из Грузии - очень крутой, э-э-э... теперь это называется - делец, работающий в паре со своим адвокатом, которого он нам порекомендовал, и к которому мы пришли для подписания договора. К сожалению, я ничего не понимаю в этих делах, и задавал совершенно идиотские вопросы, на которые мне терпеливо и снисходительно отвечали, а потом замолчал, чтобы не выглядеть уже полным олигофреном. Пришлось положиться на Софу, которая в деловых отношениях соображает куда лучше меня, но которая, как выяснилось уже когда мы вышли на улицу, тоже совершенно ничего не поняла.
Продали мы нашу квартиру, во-первых, потому, что Софа давно уже хотела перебраться из района (название его переводится на русский язык как Нива Иакова), в котором мы живем все годы пребывания на Святой земле, а во-вторых - потому, что в соседнем районе (название которого переводится как "Волчья вершина") мы обнаружили чудный двухэтажный коттедж, с отдельным входом, садиком и, что самое главное, без соседей, имеющих обыкновение прислушиваться и приглядываться к тому, что происходит у нас дома.

Теперь нам нужно подписывать договор с хозяйкой коттеджа, который мы намерены приобрести, в присутствии ее адвоката, и единственное, что меня беспокоит, это чтобы мы успели уложиться в платежные сроки, иначе должны будем платить такой же штраф - тоже 100 тысяч. Срок последнего платежа, который мы должны представить - в середине ноября, после чего, если все будет с нашей стороны сделано вовремя, мы станем законными владельцами нового жилья - так что теперь не остается ничего, кроме как надеяться, что наш покупатель нас не, э-э-э... обманет, и все выплатит вовремя.
Так что нельзя сказать, что мы уже приобрели то жилье хотя бы на бумаге. Пока что мы только продали нашу квартиру.
В общем, я не бизнесмен. Я понял одну вещь - что тот, кто вкалывает на службе, никогда не будет иметь много денег, разве что неукоснительно будет следовать пресловутой американской мечте в ее классическом исполнении. Много же денег будет иметь тот, кто умеет заставить вкалывать других. У нашего покупателя восемь квартир в Иерусалиме, на работу он не ходит, и один его тбилисский Аллах ведает, каким образом он стал миллионером. То, что он миллионер, хоть и одетый затрапезно, я понял тогда, когда он, аккуратно убрав в карман подписанный нами договор, несколько размяк от удачной покупки, и счел теперь возможным рассказть нам некоторые занимательные подробности своего бизнеса.

Ниву Иакова мне оставлять жалко, хотя в последнее время у нас стали возникать конфликты с новым населением нашего района. Не так давно дело дошло - впервые за все годы моей жизни здесь - до, некоторым образом, мордобоя, после участия в котором я и дал согласие на потенциальную смену местожительства. С другой стороны, если вдуматься, я оставляю здесь двух близких и довольно дорогих мне людей, к которым теперь не смогу заходить на огонек так часто, как мне этого хотелось бы. Я имею в виду Майю Улановскую и Игоря Губермана.

Так что пока что я в некотором недоумении, переходящем в легкую панику. Будем надеяться, что это исключительно потому, что я псих. Хотя не уверен, что дело только в этом.

Я понял, на кого абсолютно похож наш покупатель. Смотрел на него сегодня, и вспомнил "Приключения Буратино" (я имею в виду фильм). Совершенное сходство с владельцем харчевни "Три пескаря", где Буратино закусывал с Базилио и Алисой - помните эпизод, где фигурируют "три корочки хлеба"? Удивительное, прямо-таки паталогическое внешнее и внутреннее сходство. По всем параметрам. Может, там его папа или старший брат снимался? То есть, если бы я вырезал фотгорафию лица владельца харчевни и, если бы мне кто-нибудь позволил это сделать, поместил эту фотографию в паспорт нашего визави, то никто решительно не обнаружил бы подделки, и он мог бы отправляться с таким паспортом хоть в кругосветное путешествие, и все прошло бы без сучка и задоринки.
Вдобавок, фамилия у него подходящая - Мегрэ. "Можете называть меня Комиссаром", - небрежно сказал он, прощаясь.

У меня ощущение, что роль Буратино в этом фрагменте и в нашей ситуации отведена мне.



Помолитесь за нас на ночь, дездемоны.

---

12.09.2009 в 20:26

Пишет  taknebivaet:

Башня Газпрома в Питере.

Все фото.
Против строительства небоскреба в историческом центре Петербурга можно подписаться здесь: bashne-net.livejournal.com/1089.html

ecoist.livejournal.com/131988.html

---

- Вы знаете поразительный факт? - сказал я, старательно выговаривая слова. - Оказывается, Пятачок-то - женщина!
- Так, - сказала поэтесса Зина Палванова и пристально посмотрела на меня.
Тогда мы выпили за меня еще по стакану. Весь вечер мы пили только за меня, как будто фонтан фантазии присутствующих иссяк. "За тебя!" - провозглашал очередной прозаик, и все кивали. "За тебя!" "За тебя!" "За... тебя!" Только в самом конце кто-то вспомнил, что ведь и у Председателя прошел день рождения, и был он аккурат перед моим. Ты - Дева? - поразился я. - Конечно, я - Дева, - ответил он. - Но ты же не похож на меня! - сказал я. - Главное, что я не похож на Пятачка, вот это самое главное, - ответил он, и мы чокнулись пластиковыми стаканами, и гонимый поэт Трестман, не стесняясь присутствующих дам, рассказал чудовищно неприличный анекдот про Пятачка и Винни-Пуха. Все грохнули и еще выпили, и закусили, чем Бог послал, со мной переслал. Бог переслал много, я притащил на собрание пятикилограммовую сумку с закуской. Дальше рассказывать неинтересно, всё было как всегда, то есть очень много водки; да я и не помню, что дальше было. Помню только, что в самом конце я троекратно, по русскому обычаю, целовался с великим писателем Хананом и демонстративно сплевывал в сторону после каждого поцелуя. Потом, помню еще, мы все сидели за столом пригорюнясь, и тихо пели "Ты да я, да мы с тобой...", и я раздраженно дергал Сан Саныча за бороду, потому что у Сан Саныча нет ни слуха, ни голоса.
Вот. А больше я ничего не помню. Потому что мы были, как говорит моя жена, в жывотном состоянии. Но перед тем, как впасть в это состояние окончательно, я записал три новых стихотворения Володи Френкеля, которых еще нет в сети. Я записал их на автопилоте, имея в голове мысль, что ведь нужно же будет чем-то отчитываться завтра, когда я приду в дневники, а Френкель вообще - прекрасный поэт, я его здесь неоднократно уже цитировал.

* * *
Смолоду по городу шататься,
Улицы и строки рифмовать,
А потом - куда еще податься -
Вечную проблему разрешать.

Вот чего душе недоставало -
Праздника нечаянного, тут,
В полутьме старинного подвала,
Где в разлив сухое продают.

Духом воспарить над черепичным
Городом, поближе к небесам, -
Как-то это сделалось привычным,
Но и не к добру, я знаю сам.

Пусть я не похож на арлекина,
Это же не театр, а подвал,
Никогда мой город не покину -
Так я думал, но не угадал.

А теперь за кружкою глинтвейна,
Чтоб ни померещилось опять,
Не видать ни Даугавы. ни Рейна,
И Невы, конечно, не видать.

Марево, а не архитектура,
Миражи почище ар-нуво.
Вот сюда б французского Артюра,
Эти-то пейзажи - для него!

Допиваю. Выхожу. И все же
Вечерами дышится легко.
Видно, я с годами все моложе,
Вот и до небес недалеко.


* * *
Что может быть лучше прогулки!
Вот город - безлюден и тих,
Бульвары, сады, переулки,
Нагие торцы мостовых...

Почти что в любую погоду
заката далекий пожар
Увидим, как будто свободу -
Ненужный блистающий дар.

Как радостно, не вспоминая
О жизни чужой и своей,
Не видеть ни ада, ни рая,
Ни всеми забытых теней.

Покуда живешь - забываешь,
И не огорчайся, поэт,
Что ты никогда не узнаешь
О мире, которого нет.

Подумай, на каменных плитах
Не знать бы совсем ни о чем -
Об изгнанных, о позабытых,
Когда-то покинувших дом.

Так лучше бы тут осторожно
Замедлить прогулочный шаг.
И не говорите - "как можно!"
Наверное, можно и так.


Из Р.-М. Рильке

ОСЕНЬЮ

Господь, пора - переломилось лето.
Вот тень Твоя на солнечных часах,
пусть ветер дует в поле, вот примета

осенних дней - ветра и листопад,
последнее тепло и созреванье
плодов. Здесь завершенье, окончанье,
и сладок нам тяжелый виноград.

Кто стал бездомным, дом не обретет.
Кто одинок, тот будет одиноким,
Он пишет письма длинные далеким
друзьям и неприкаянно бередет,
что лист осенний, по аллеям строгим.

(Ср.: HERBSTTAG

Herr: es ist Zeit. Der Sommer war sehr groß. / Leg deinen Schatten auf die Sonnenuhren, / und auf den Fluren laß die Winde los. / Befiel den letzten Früchten voll zu sein; / gib ihnen noch zwei südlichere Tage, / dränge sie zur Vollendung hin und jage / die letzte Süße in den schweren Wein. / Wer jetzt kein Haus hat, baut sich keines mehr. / Wer jetzt allein ist, wird Es lange bleiben, / wird wachen, lesen, lange Briefe schreiben / und wird in den Alleen hin und her / unruhig wandern, wenn die Blätter treiben. )

@темы: Френкель, содружники

---

Очень кстати пришелся только что предложенный рецепт улучшения настроения. Кстати он пришелся потому, что я сейчас, некоторым образом, психую по объективным причинам. Надо сказать, что я вообще почти всегда психую - и по объективным пичинам, и по субъективным, и вовсе без причин, но мы сейчас об этом говорить не будем, а то уйдем в сторону.
Вот этот рецепт. В течении трех недель на любое событие, любую мысль, пришедшую в голову, говорите себе: «Так это же еще лучше!»
Первой реакцией на рецепт отчего-то стала фраза Ерофеева из бессмертных "Москва - Петушки", всплывшая из глубин подсознания: "...и будет так одухотворен, что можно подойти и целых полчаса с полутора метров плевать ему в харю, и он ничего в ответ не скажет".

Второй реакцией стало воспоминание о моем соседе по лестничной клетке в Ленинграде, жившем напротив нашей квартиры, дверь в дверь. Его звали Саша, и был он олигофреном. Жил он со старыми родителями и приносил пользу: клеил в каком-то богоугодном заведении коробочки. Когда ему исполнилось пятьдесят, родители, чувствуя свой приближающийся конец, женили его на Зине. Зина приехала из глубокой украинской провинции и до смерти хотела прописку в столичном городе. На кой она ей сдалась, и чем было бы хуже продолжать жить в родном городке, где у нее была отличная трехкомнатная квартира со всеми удобствами, она не могла объяснить. Зина была славным, добрым человеком и прекрасной хозяйкой, только очень страшна на вид. В общем, престарелые родители Саши и Зины договорились о том, что они женят своих детей, Зина получает ленинградскую прописку и приобретает мужа, за которым будет ухаживать и после того, когда его родители умрут.

Когда мы познакомились с новой соседкой поближе, то поняли, что статус жены значит для нее ничуть не меньше, чем вожделенная прописка. "Я – замужем", говорило ее сияющее лицо. Подразумевалось под этим - "какой-никакой, а муж". Прошло несколько лет. Молодые, как я понимаю, жили душа в душу, несмотря на некоторые отрицательные черты их семейного быта, связанные с Сашиной личностью. Родители его вскоре умерли, Зина свято выполняла взятые на себя обязательства. Саша был всегда ухожен, одет с иголочки, чисто выбрит. Зина кормила его украинскими борщами, в которых ложка стояла колом, жареными курами, котлетами по-киевски, и по праздникам - рыбой-фиш. И Саша, и Зина были евреями. Несмотря на то, что Зина была чудесным, добрым, отзывчивым человеком, она отнюдь не была рохлей, и мужа своего держала в строгости. От него она требовала только одного – послушания. Саша, несмотря на то, что был евреем и олигофреном, был не дурак выпить. Говоря откровенно, он был запойным алкоголиком, и отнюдь не тихим. Пристрастился к выпивке он у себя на работе, где с такими же олигофренами день-денькой клеил картонные коробочки. Когда он впервые напился после свадьбы, то решил показать жене, где ее настоящее место. Я встретил его на лестничной площадке, куда вышел покурить (мы часто курили вместе, но молча – я не знал, о чем говорить с соседом, и он тоже, по-видимому, в моем присутствии чувствовал себя не в своей тарелке. Курил Саша куда больше меня, в день у него уходило до трех пачек сигарет "Дымок" без фильтра). Я увидел, как он с гордо поднятой головой направляется в свою квартиру. По положению этой, обычно опущенной, головы я понял, что он сильно пьян, и заранее огорчился за Зину. Он бормотал: "Бля, жена, жена, бля". Эти слова составляли примерно четверть его обычного словарного запаса. Я пошел следом, дверь захлопнулась перед моим носом. Я приостановился. Несколько секунд было тихо, потом раздалось Сашино бормотание о жене – октавой выше, чем до входа в квартиру, потом он вскрикнул и замолчал, потом дверь распахнулась, и я увидел Зину с засученными рукавами, одной рукой державшую мужа за шиворот, а другой державшую швабру, которой она охаживала его по бокам. Фу, пьяница! – кричала она, - хулиган, босяк, дурак! Ты же дурак, тебе пить нельзя! Сашина голова покорно моталась из стороны в сторону. С большим трудом я вырвал его из рук разъяренной жены. Ты представляешь, сказала она мне, чуть задыхаясь, его папа-мама мне все честно о нем рассказали, они только не рассказали, что он, оказывается, еще и пьет, этот дурак!

По-видимому, несмотря даже на достаточно ярко выраженные в его внешности признаки олигофрении, Зина отнюдь не считала мужа умственно отсталым. Она полагала, что он всего лишь не очень умен. При этом называть Сашу дураком было лишь ее прерогативой – каждого, кто в той или иной ситуации позволял себе обозвать ее мужа, Зина очень быстро ставила на место.
Еще несколько раз подвыпивший Саша пытался настаивать на своих правах, и каждый раз это кончалось одинаково. В конце концов он смирился. Нахохлившись, глядя в одну точку остановившимися глазами, он курил в коридоре, и бормотал – вобля, жена, ого, бля, во. К изумлению всех соседей, Зине удалось отучить его пить запоями. Теперь, даже распив бутылку в компании таких же олигофренов, после окончания рабочего дня он шел домой очень тихо.
Зинино воспитание приносило свои плоды. Саша перестал курить в лифте, кидать мусор на лестнице и бормотать неприличные слова при женщинах и детях. Подъезд благословлял Зину. От одного только Зина была не в состоянии отучить мужа. Десятилетиями у Саши был бзик – не реже одного раза в сутки он должен был пописать в мусоропровод, расположенный на лестничной площадке. В свободное время, когда Зинина бдительность притуплялась, когда она отвлекалась на какие-нибудь домашние дела или уходила в магазин, Саша выходил из квартиры, крадучись пробирался на площадку перед лифтом и писал в мусоропровод, кряхтя придерживая тяжелую крышку с тугой пружиной. Запах на лестничной площадки стоял соответственный. Жильцы, жалея Зину, лишь вздыхали. Зина, проклиная причуду своего дурака, два-три раза в неделю мыла мусоропровод с мылом и шампунем.
Однажды поздно вечером, в двенадцатом часу, Зина утратила бдительность в очередной раз. Она разговаривала по телефону с кем-то из своих украинских родственников. Воспользовавшись этим, Саша неслышно выбрался из квартиры и поспешил к мусоропроводу. В тот момент, когда он писал в него, как обычно с натугой придерживая крышку, за его спиной раскрылись двери лифта. На площадку вышел Степан Сергеич, наш общий сосед, громогласный полковник в отставке, ненавидивший Сашины причуды. Выйдя из лифта, в полутьме, освещенной единственной лампочкой, он увидел Сашину скособоченную спину, услышал журчание, и крикнул так, как привык кричать на своих полигонах:
- Отставить!!!
Саша от испуга уронил крышку… Последовавший за этим вопль услышали в своих спальнях жильцы - не только на нашем этаже. Очень скоро приехала машина "Скорой помощи".

Несколько лет назад Саша умер от рака легкого. До самого последнего момента ни он, ни Зина не подозревали о его болезни. Он даже почти не кашлял. Он совсем бросил пить, исправно ходил на работу, а все выходные проводил в коридоре, сидя на детском стульчике, и безостановочно курил, глядя в стену. Однажды он почувствовал себя плохо, но объяснить, что у него болит и что вообще он чувствует, не мог. Его забрали в больницу, и он умер в ней через три дня.
Зина осталась одна. Когда я приезжаю в гости к моим родителям, то всегда захожу к ней. У нее по-прежнему чистенькая, ухоженнная, надраенная квартира. Зина уже на пенсии, но очень подвижна и ведет здоровый образ жизни. В доме моих папы и мамы она давно стала своим человеком, и входит к ним без звонка в любое время дня и даже ночи. Ежедневно она берет мою маму, у которой вот уже несколько лет как совсем отказало зрение, и неугомонно тащит ее гулять в парк. На улице она бережно ведет ее под руку, громко предупреждая о приближающихся ступеньках, ямках, колдобинах и тому подобном.

В Зининой квартире, в салоне, на стене висит большая Сашина фотография. Это очень хорошая фотография, сделанная профессионалом, на ней совсем не видна Сашина олигофрения. Он выглядит на ней даже как-то благообразно… Зина усаживает меня пить чай с вареньем, тычет пальцем в снимок и вздыхает. Наливая в чай капельку коньяка, она рассказывает местные новости и, вспоминая, иногда всхлипывает о своем дураке.

@темы: психические заметки

---

 Натела сделала мне подарок ко дню рождения - прислала сказку. Свою сказку, я имею в виду. Подарок был распечатан и вчера вечером опробован. Каким образом можно опробовать подарок такого рода? Конечно, чтением вслух ребенку. Ребенок был в восторге и даже перевозбудился, так что лишь в двенадцатом часу ночи усилиями всей семьи удалось запихнуть его (то есть ее) в постель.
Особенность чтения вслух у нас заключается в развернутом лицедействе и максимально приближенной к условиям произведения пантомиме - там, где пантомима требуется. Кроме того, я пел. Голос у меня противный, но петь надо, потому что, во-первых, в тексте сказки есть песенки, - во-вторых, потому что подарки такого рода на дороге не валяются, а халтурить в педагогическом процессе нежелательно - потом аукнется. Старая ванночка играла роль ступы Бабы-Яги, а я играл роль гипотетического лешего, и кончилось тем, что по ходу действия я забрался на шкаф и упал оттуда на кошку, игравшую роль гипотетической кикиморы болотной, и чуть не сломал ногу и хвост. Ногу - себе, хвост - кикиморе.

Натела, у меня нет слов. "Спасибо" здесь было бы пошлятиной самого низкого пошиба.

Другим папам-мамам рекомендую сделать то же самое, пусть даже и без пантомимы.

Сказка про Марусю

Жила-была девочка. И сразу понятно, что это сказка. Раз «жила-была» – значит, сказка.
Имя у девочки тоже было самое сказочное – Маруся, то есть Мария – как Марья Моревна или Марья-царевна. Только мама, папа и бабушка звали ее Марусей. Так уж привыкли.
Вот жила-была, значит, девочка Маруся – глазки, ушки, на носу конопушки, а в косичках два бантика, как у девочек заведено. И родителям с этой Марусей прямо беда была. У других дети занимаются музыкой, фигурным катанием, английским, рисованием. Ну, на худой конец, - карате или дзюдо. А эта как заладила одно – хочу учиться колдовать.
Ну что ты с ней поделаешь! Кружков таких ни в школе, ни во Дворце пионеров, ни на станции юных техников нету. Папа с мамой готовы были даже на дом преподавателя за деньги пригласить. Но сколько ни давали объявления по радио и в газете, так никто и не позвонил. А Маруся все на своем стоит - хочу учиться колдовать, а после школы, говорит, бабой-ягой работать буду. Такая упрямая, хоть кол на голове теши.
И что вы думаете, все-таки добилась своего. Где-то на столбе прочитала объявление про специальные курсы, где готовят баб-яг… Ой, наверное, не так! Бабов-ягов? Нет, тоже смешно получается. Вот вредное слово попалось! Ну, не бабей-ягей же? Ладно, короче, бабинские-ягинские курсы. И стала Маруся там учиться.
Девочка она была старательная. Училась почти на одни пятерки. Только два предмета ей никак не давались, сколько ни билась она над ними – вредность и злодейство. Маруся даже песенку про это сочинила. Вот такую.

Не хочу я продавать конфеты,
Не хочу халвою торговать,
А хочу, скажу вам по секрету,
А хочу учиться колдовать.
А мама, папа, бабушка стали горевать.
Ну, разве это плохо – учиться колдовать?
Говорила мне моя бабуся:
Лучше жить в уюте и тепле.
Неприлично девочкам, Маруся,
По ночам летать на помеле.
Ну, стала бы художницей, пошла бы ты в балет!
А мне по небу хочется промчаться на метле.
Я учусь прилежно чародейству,
Отвечаю у доски на «пять».
Но по вредности и по злодейству
Двойки, двойки у меня опять.
Приду на помощь с радостью, лишь кликните ягу,
Но делать людям гадости я с детства не могу.

Конечно, от этого Марусе было очень грустно. Но что же делать, раз выбрала себе такую профессию.
Долго ли, коротко ли, закончила Маруся свои курсы и получила диплом бабы-яги. Направили ее на работу в самую далекую глухомань. Двойки по вредности и по злодейству подвели. Если б не это, то где-нибудь в подмосковном лесу трудилась бы.
Только Маруся ни капельки не огорчилась: «Не пропаду, везде люди живут!». Приехала она на маленькую станцию, подхватила сундучок с вещами и по тропинке отправилась в глухой лес. Идет себе, не боится. Ой, мне самой смешно стало! Кого же это бабе-яге в лесу бояться?
Шла-шла, наконец, пришла. Стоит посреди болот избушка на курьих ножках. Стоит к лесу передом, к Марусе – задом. А у Маруси ведь только по вредности и по злодейству двойки были, а все остальные предметы она знала на «отлично». В том числе и как с избушками обращаться.
- Избушка, избушка, стань ко мне передом, а к лесу задом.
А избушка и не подумала, да еще куриной лапой отлягнулась, Марусю сухой травой и шишками засыпала.
Маруся обиделась:
- Ах, ты не слушаться! Тогда попляши-ка!
Сказала волшебные слова (она ведь все волшебные слова наизусть знала), и избушка пошла плясать вприсядку. Аж земля задрожала.
- Ох, дритатушки, дри-та-ту! Ох, ноги мои старые! Ох, ох, барыня, барыня, сударыня барыня! Ох, ревматизм, ох, радикулит!
Пожалела Маруся избушку:
- Ну, то-то же, а слушаться будешь?
- Ох, ох, стану… Ты бы сразу мне сказала, что ты – яга. А то тут народу всякого шляется, знаешь, сколько. Так и вертеться, что ли, перед каждым? Ох, ноги мои старые!
Вошла Маруся в избушку и ахнула: а грязи-то! Немыто, неметено, неприбрано. А избушка ворчит:
- Кому прибирать-то было? Двести восемьдесят три года без хозяйки стою. Нынче молодежь в наши заповедные леса не затащишь. Все разбежались – в экстрасенсы да в коммерческие организации. Ты нынче не хлопочи, с дороги спать ложись, а уж утром мы с тобой возьмемся…
Послушалась Маруся, очень устала с дороги. А утром проснулась, так даже не и вспомнила, что прибрать в избушке хотела. Заколдовала ее избушка. Даже умыться, причесаться не подумала, потому что этого бабам-ягам не полагается.
Пошла она по лесу посмотреть свои владения. Елки да березки, полянки да болотца тропинками путаными перевиты. Тихо кругом.
- Что же это, я одна так и буду здесь со скуки пропадать? – огорчилась Маруся. – Эй, есть тут кто живой, отзовитесь!
Никто не отозвался – наверное, тихо крикнула. Тогда Маруся как свистнет по-мальчишечьи на весь лес. Задрожал лес, заволновался. На деревьях птицы проснулись, захлопотали. Из-за кустов зайцы, лисы, ежики выглянули. Прибежали волки, медведи, всякие звери. Что за шум?
Смотрят, стоит на полянке чудище чумазое с двумя бантиками в коротком платьице. Это Маруся перепачкалась, когда в избушке ночевала.
- Ты кто? Что шумишь в заповедном лесу? Что хулиганишь? А то ведь и съесть недолго, у нас тут не зоопарк.
- Здравствуйте, - отвечает Маруся. – Я – баба-яга. Буду в вашем лесу жить и хочу с вами дружить. Очень мне скучно одной.
Одна лисичка и говорит:
- Не похожа ты на бабу-ягу. Баба-яга должна быть старая и колдовать должна уметь. А ты – совсем девчонка.
Обиделась Маруся, хотела диплом свой показать, да вспомнила, что звери читать не умеют.
- Ну, что вам наколдовать?
А лисичка и говорит:
- Курочку.
Тут другие звери застыдили ее, затолкали:
- Ты все только о себе беспокоишься, а у нас дедушка Михаил Потапыч с елки упал, всю спину расшиб, шкуру порвал, болеет. Вылечи его, если умеешь.
Подошла Маруся к больному мишке, пошептала, погладила, через левое плечо три раза плюнула.
- А теперь вставай, Михаил Потапыч, давай попляшем!
Разогнул мишка больную спину – не болит. Топнул ногой, топнул другой - и пустился в пляс, будто и не старый, будто и не болел вовсе.
Стали звери Марусю благодарить:
- Спасибо тебе, девочка-яга.
- А хотите, - говорит Маруся, - я вас аэробике научу? Кто аэробикой занимается, тот никогда не болеет и не старится.
И запела песенку, которую сама придумала. Вот такую.

Это вовсе не трудно,
Это вовсе не нудно,
Это даже не надо учить!
Веселее попрыгать
И ногами подрыгать,
И присесть и разок подскочить.
Все руками дружно машем,
Машем – раз, два, три!
Повернулись, улыбнулись,
А теперь – замри!

А когда Маруся сказала: «Отомри!» – все звери опять стали говорить Марусе спасибо, потому что им очень понравилось танцевать под ее песенку. Особенно медведям. Вы не смотрите, что медведи такие большие и неуклюжие. Они любят поплясать.
Понравилась зверям Маруся, стали они с ней дружить, в гости ходить. Приходили к ней жаловаться, если кто обидит, лечиться, если кто заболеет. Всем девочка-яга помогала. А зверюшки приносили ей грибы, ягоды, орехи, травки душистые. Конечно, Маруся могла наколдовать себе и пирожных, и конфет, и ананасов с бананами, только ей больше нравились лесные гостинцы.
Все, вроде, шло хорошо. Только избушка ворчала:
- Нашла, с кем дружбу водить. Бездельем целыми днями маешься. Нет, чтоб попугать кого, в болото завести… Ступа вся паутиной заросла. Не на отдых - на работу, чай, прислали…
Маруся решила: почему, в самом деле, не полетать над лесом, не посмотреть с высоты на окрестности. Достала из угла ступу, пауков выгнала и полетела. Высоко, быстро, дух захватывает.
Увидела Маруся вдалеке железную дорогу, по которой сюда приехала, маленькую станцию, а за ней – деревню. И захотелось ей к людям. Повернула ступу к станции, хотела через провода перелететь, да высоты не хватило – ступа-то была устаревшей конструкции. Запуталась Маруся метлой в проводах, искры посыпались. Начальник станции в свисток засвистел, чтоб пожарные приехали. Старушка какая-то с испугу закричала:
- Ой, батюшки! Короткое замыкание!
Еле выбралась Маруся и в лес к себе полетела. Опустилась на полянку отдохнуть, слышит – плачет кто-то. Посмотрела из-за кустов – сидит у тропинки девочка маленькая, совсем еще дошкольница, и плачет, платочком слезы вытирает. Маруся говорит ей ласково-ласково:
- Что ты, маленькая, плачешь? Кто тебя обидел?
Девочка глазки утирает и рассказывает:
- Позвал меня братец Ванечка в лес за ягодами, а сам нужную тропинку потерял. Уж мы ходили, уж мы искали, пока я совсем не устала. Тогда Ванечка посадил меня здесь, на дорожку, а сам искать пошел. Наверное, он теперь тропинку нашел, а меня потерял. У-у-у!…
- Не плачь, девочка! Не плачь, маленькая! Я отведу тебя домой.
Подняла девочка глаза, увидела Марусю и еще пуще заплакала:
- Ой, страшная какая! Я тебя боюсь!
А как же Марусе страшной не быть? Вы бы сами-то попробовали неделю не умываться, не причесываться и к тому же спать в грязной закопченной избушке.
- Не бойся, - стала уговаривать ее Маруся. – И совсем я не страшная. Просто немножко неумытая. Знаешь, некогда все, все дела…
- Нет, ты сначала умойся!
Вот какая капризная. Утерлась Маруся подолом. Чище, вроде, не стала, а так – посветлела чуток. Уговорила девочку сесть к ней в ступу. Поднялись они над лесом и увидели – сидит под большой елкой мальчик и плачет.
- Ванечка, Ванечка, - закричала девочка и чуть вниз не прыгнула.
Увидел братец сестренку и испугался:
- Отпусти, пожалуйста, чудище-страшилище, мою Аленушку!
А девочка смеется, она совсем уже перестала бояться Марусю.
Опустились вниз, посадили в ступу и Ванечку. Ванечка в ступу-то залез, а все опасается, поглядывает искоса – уж больно черна да лохмата была Маруся. Прямо баба-яга. А как взлетели, про все страхи забыл, Марусю вопросами замучил:
- А ты как скорости переключаешь? А у тебя задняя передача есть? А ты на водительские права сдавала? А самолет обогнать можешь?
Сначала Маруся пробовала отвечать на его вопросы, но они сыпались из мальчика так быстро, что Маруся махнула рукой и налегла на метлу.
- С водителем во время движения разговаривать запрещено!
- Да, - сказала Аленушка. – Я когда с мамой в город ездила, там во всех троллейбусах так написано.
Тут дети увидели сверху свой дом и закричали от радости:
- Вон наша крыша! И огород! А вон мама в огороде грядки поливает! Мама! Мы здесь! Мы летаем!
Маруся остановила их:
- Тише вы! Что, хотите маму перепугать? Взрослые-то в чудеса не верят. Представляете, какой ужас она себе вообразит? Нет-нет, мы приземлимся подальше, на краю деревни. И, пожалуйста, дома не говорите, что на ступе с бабой-ягой летали, а то родители подумают, что вы заболели и поведут вас в больницу. А это вот вам подарочек от меня.
Достала Маруся две корзинки, одну Аленушкину, другую Ванечкину. А в обеих – полным-полно доверху земляники, крупной, красной, спелой.
Попрощались дети с Марусей, спасибо ей сказали за все – за то, что в лесу их нашла, что на ступе до дому довезла и за землянику тоже. Обещали к ней в лес в гости приходить, чтобы не скучала.
И Маруся полетела домой, а по пути песенку придумала. Вот такую.

Подружитесь с бабою-ягой!
И па-па-па-па-пожалуйста, не трусьте,
Не со страшной вредною каргой,
А с ха-ха-хорошей девочкой Марусей.

Приходите в мой волшебный лес.
Говорят, что нет чудес на свете, бросьте!
Скажут тоже – нет чудес!
У меня их полный лес,
Вот увидите, когда придете в гости.

Одна тайна очень непроста.
Но волшебники ее все знают с детства –
Побеждает в жизни доброта
Даже самое волшебное злодейство.

Если хочешь сильным стать,
Ты не должен обижать
Ни зверюшку, и ни птичку, и ни рыбку.
Должен старым помогать,
Должен младших защищать
И для друга не скупиться на улыбку.

И тогда наверняка
Вдруг запляшут облака
И кузнечик запиликает на скрипке.
С голубого ручейка
Начинается река,
Ну, а дружба начинается с улыбки.

Вот такую песенку пела Маруся по пути к своей избушке. Прилетает на полянку, а там один гость ее уже дожидается. Толстый, важный, в кожаном пиджаке, в кожаной кепке и портфель в руках – кожаный.
- Здравствуйте, - говорит, важно так, и удостоверение ей показывает в обложке кожаной. А в удостоверении написано – “УВД ОЛН”.
- Ой, а что это значит? – спросила Маруся.
- А то и значит, - гордо отвечает кожаный гость, - Управление вредных дел, Отдел лесной нечисти. Я – главный ревизор. Проверять вас буду.
- Что проверять?
- Все проверять. Как вы тут свои вредные дела справляете – скольких до смерти испугали, скольких в болото завели, скольких зверями дикими затравили. Все вот в эту тетрадочку запишу и по начальству доложу.
- А если я ничего такого не делала, тогда что? – спрашивает Маруся.
- А тогда наказание будет. Могут послать в самую что ни на есть глухомань… Впрочем, вы и так в самой глуши живете. Тогда, наверное, в кикимору болотную на 200 лет превратят или еще чего-нибудь…
Задумалась Маруся. А сорока-трескучий язык уже по лесу полетела, всем зверям сообщила. Сбежались звери к Марусиной избушке, слетелись все птицы и даже комары, подняли такой галдеж, вой, писк, что и представить нельзя. Звери рычат, зубы скалят, птицы налетают, крыльями машут. Комары кусаются, что твои волки.
Закричал кожаный, замахал руками:
- Кыш! Брысь! Пошли вон! Всех в мох лесной превращу, в солому, в пыль дорожную! Вот я вас!
Только пока он в начальниках служил да с ревизиями-проверками разъезжал, все волшебные слова напрочь забыл и колдовать разучился. Смотрела -смотрела Маруся , как кожаный начальник без толку бормочет, плюет, пальцами прищелкивает, а ничего у него не выходит. Смешно ей стало. И сказала она гостю незваному:
- Катись-ка ты отсюда колбаской!
А кожаный и в самом деле завалился на бок и покатился. Одной рукой кепку кожаную прихватил, другой портфель обнял и быстро-быстро по лесу катится. Через минуту уже и видно его не стало.
- Вот молодежь-то пошла, - заворчала старуха –избушка. – Ни старшие, ни начальство им не указ. Гляди, превратят тебя в кикимору за своевольство…
Но кожаному начальнику, наверное, стыдно было признаться, что девчонка с ним так расправилась. И он доложил в своем вредном управлении, что в дальнем лесу, мол, все в порядке.
Идет время, идет, а у Маруси все по-старому. Каждый день – одно и то же. А однажды приснился ей родной дом, а там мама, папа, бабушка сидят за столом и говорят:
- Где-то сейчас наша Марусенька? Каково-то ей живется?
И решила Маруся в отпуск съездить. На работе же всем отпуск по закону полагается. Написала Маруся заявление:
“Уезжаю в отпуск к маме, папе и бабушке на две недели согласно закону о труде. Заместителем по всем важным делам остается Михаил Потапыч.
Маруся.”
Приколола заявление на сосну возле избушки, собрала сундучок и пошла на станцию. Подошла к железнодорожной кассе – очередь врассыпную. Заглянула в окошечко, а кассирша как закричит, как под стул полезет. Вышла на платформу, а народ узлы, сумки, чемоданы побросал и с криком разбежался.
- Скажите, что случилось-то? – спрашивает Маруся пробегающую старушку.
- Ой, родимые! Ой, спасите! – заорала старушка. – Человечьим голосом разговаривает! Караул!
Не может Маруся понять, что происходит. Начальник станции под платформу забился и оттуда в серебряный свисток свистит. Пожарные откуда-то примчались на красной машине с громким гудком. Испугалась Маруся и пошла опять в лес, домой. Она же в зеркало не смотрится, а грязь, копоть да сажа еще никого краше не делали. Вот колдовство избушкино что натворило.
В тот же день к вечеру услышала она голос человеческий:
- Эй, избушка! Стань к лесу задом, ко мне – передом.
Выглянула в окошко – стоит на полянке добрый молодец – высокий, пригожий, нарядный такой. Увидал он Марусю, поклонился и говорит:
- Здравствуй, бабушка!
- Какая ж я тебе бабушка! – обиделась Маруся. - Я же еще совсем молодая.
Добрый молодец удивился да плечами пожал.
- Уж, прости, девица, не разглядел – больно много сажи на тебе да копоти. Не могла бы ты, девушка, приютить меня? Человек я нездешний, заблудился в ваших болотах. А дело – к ночи. Что-то боязно одному в темном лесу оставаться.
Пригласила его Маруся в дом.
- Такое, - говорит, - дело наше бабинское-ягинское – путника приютить, накормить и дорогу ему указать.
А молодец как вошел в избушку, так сразу назад и выскочил.
- Тьфу, тьфу, - плюется. – Лучше в темном лесу ночевать, чем в такой грязи да копоти, с пауками да лягушками. Пойду искать ночлега почище. А не найду – так лучше на дереве переночую.
И ушел, не оглянулся. А Маруся осмотрелась и вдруг сама увидела – какая грязь кругом. К ушату с водой наклонилась – и правда, чудище-страшилище. Села на порог избушки и горько заплакала. А избушка ее уговаривает, успокаивает:
- Да было бы из-за чего расстраиваться! Ты у меня еще – красавица, маков цвет. Вот до тебя у меня тут баба-яга жила – кто глянет, замертво падал. Взглянул – все, можно даже пульс не щупать. Нет, ты – красавица. Ишь ты, подумаешь, явился- не запылился, цвет лица ему не нравится, видите ли!..
А Маруся ее не слушает, все плачет. Мимо белочка пробегала – прыг к Марусе на плечо.
- Цок-цок-цок, кто обидел?
Рассказывает Маруся про свое горе, а сама еще пуще плачет. Она ведь еще совсем не взрослая была. Послушала-послушала ее белочка, прыг-прыг – и ускакала опять в лесную чащу.
- Вот уже и звери лесные стали меня пугаться, - окончательно огорчилась девочка-яга.
Не успела она додумать эту мысль до конца, как набежало зверюшек всяких видимо-невидимо. Набились они все в избушку и давай ее мыть, скоблить да чистить.
Прилетели две птицы-орлицы. Сильные такие, подхватили Марусю под руки и к лесному волшебному ручью отнесли. В нем вода чудесная – кто ни умоется, всяк помолодеет да похорошеет. А Марусе-то ни молодеть, ни хорошеть не надо было, вот только грязь да копоть смыть. Уж мыли-мыли Марусю – и хвощем пушистым, мочалкой лесною, и песочком, и перышками терли. Напоследок водицей окатили. Погляделась Маруся в ручей, засмеялась от радости – до чего хороша: брови черные, глаза ясные, щечки малиновые, а губки рябиновые.
А тут и лисички подоспели, праздничный наряд подносят: в старом сундуке на чердаке нашли – такие пронырливые. Ахнули все – красавица! Сарафан-то золотом шит, а кофта всяким кружевом изукрашена, да бусы красные, да серьги жемчужные. Ой!
Одна избушка недовольна, все скрипит:
- И куда нарядилася? И куда нафорсилася? Тому наряду – полтыщи лет, а все как новенький. Уж берегла-берегла его пуще глаза. Редкость музейная, вещь историческая. А ты сейчас круть-верть по лесам да по кустам. Изорвешь ведь, истреплешь. Сама вся разоделась, расфуфырилась, а мне-то хоть дверь бы поправила. Вишь, перекосилась как?…
И то правда, обидно старухе. Взял Михаил Потапыч бревнышков подходящих, смастерил новую дверь, приладил. Засуетилась, завертелась старая с ноги на ногу, забеспокоилась:
- Ну, что, как к лицу новая-то? Ты уж, Потапыч, постарайся, чтобы все путем. Чай, не сарафан, теперь опять на тыщу лет.
Похорошела, помолодела избушка и изнутри. Печка побелена, чугунки-котелки вычищены, половички пестротканные на вымытые полы постланы. А посредине на столе на белой скатерти с узорами медный самовар блестит. Ай, да звери, ай, да птицы! Вот молодцы!
А избушка-то скрипит:
- Ну, что на пустой стол любуетесь? В печку, что ли, лень заглянуть? Да в чуланчике там пошарьте!
Открывают печку – а там чего только нет: котел борща наваристого, каша гречневая рассыпчатая, пироги-ватрушки всякие. А в чуланчике - молоко, сливки, творожок, мед липовый, ягоды лесные… Вот как избушка расщедрилась. Вот она, оказывается, какая волшебная да добрая.
Сели всей компанией за веселый ужин. Смотрят, а Маруся опять грустная. Тут Михаил Потапыч и говорит:
- Уж я-то знаю, как Марусю развеселить, недаром столько лет на свете прожил.
И в лес пошел. А через полчаса выбегает на полянку молодец, тот самый, что от Марусиного ночлега отказался.
- Эй, как тебя, яга! Выйди, пожалуйста, на минутку. Ходил я по лесу, совсем заблудился, из сил выбился. А тут еще медведь за мной увязался, огромный такой да страшный. Уж прости меня, пусти переночевать.
Вышла Маруся, а он и остолбенел. Стоит, как каменный, глаз с нее не сводит, ни слова молвить не может. Взяла его Маруся за руку, повела в избушку. А избушка себе поскрипывает:
- Хоть неучтивый гость, неуважливый, а все-таки – гость. Такое уж наше дело бабинское-ягинское - приютить, накормить путника и дорогу ему указать… Только, ох, чую, чую, этот надолго здесь останется. Ну, ладно, может, еще порог подлатает-починит…
Еле пришел в себя добрый молодец – чудеса да и только. Так ведь лес-то не простой, а волшебный. Усадила Маруся гостя за стол, стали они пировать и веселиться. Всем зверюшкам по пирожку дали, всем птичкам по горсточке зернышек, а комарам да жучкам – все крошечки. Даже избушку угостили – маслица в дверные петельки налили: ты уж не скрипи, старая.