"Война в ХХI веке". Очень интересная аналитическая передача на "Эхе Москвы" -
www.echo.msk.ru/programs/magazine/764692-echo/

---

Несколько фотографий с фестиваля бальных танцев в Эйлате

Участвовали несколько сотен групп со всей страны, и еще студии из 15 государств. От Иерусалима была только балетная студия под руководством Арины Белозёр, в которую уже пять лет ходит наша Буся. Сперва они получили первое место в своей номинации, вышли в финал и на заключительном гала-концерте взяли Гран-при. Теперь их приглашают в Италию, Болгарию и в Питер.

Это ее гримируют.

Здесь она напомнила мне Сфинкса в ранней юности.

Тут она сама на себя не похожа. Несколько секунд я смотрел и не понимал, кто это.

Это она держит кубок Гран-при. Мне показалось, что здесь она похожа на Аню Buran несколько лет назад.

После фестиваля - большая часть макияжа уже смыта, но золотая медаль еще болтается.

А это на следующий день - уже в роли простой отдыхающей на Красном море.


Спасибо за внимание.

@темы: буси, фотографии

---

О том, как это сейчас происходит у нас на Юге:
www.zman.com/news/2011/04/09/99020.html

Пока Софа с Бусей были в Эйлате на фестивале балета (к слову, Бусина студия в своей номинации заняла первое место), Софин папа был в Ашдоде - поехал отдохнуть к старшей дочке. Вчера вечером вернулся, прихватив Лиора, правнука, сына Софиной старшей сестры. У детей сейчас начались пасхальные каникулы. Я спрашиваю: ну, как отдохнул? Как Ашдод, как там тетя Фира? - Как, как, - отвечает немного раздраженно, - каком кверху! (Есть такой идиоматический оборот.) Две ночи не спал. - Почему? - По бомбоубежищам шлялся. Прилягу - тревога. Вернулся, снял ботинки, надел тапочки - опять сирена. Мы тебе не звонили, чтобы ты не дергался, и Софе в Эйлат не звонили, естественно, тоже.

Я вспомнил, как во время предыдущего противостояния ракета, выпущенная из Газы, перелетела метров на двадцать дом, в котором живет Софина сестра Мера, и вдарила по крыше дома, в котором живет моя читательница А й д и. К счастью, А й д и с мамой и дочкой в тот момент находились далеко - прятались у родственников, живущих на севере. Так и живем, значит: когда "Хизбалла" палит с севера, жители бегут на юг; когда из Газы атакует "Хамас", жители бегут на север. И те, и другие бегут к родственникам и знакомым в Иерусалим - до нас пока обстрелы не достают. Дважды мы принимали у себя дома беженцев - в 2006-м из северных городов и поселков, в 2009-м - из южных.

Лиор - ровесник Буси, обоим по десять лет, родились они с интервалом в две недели. Это весьма активный, жизнерадостный мальчик, иногда даже слегка гиперактивный; приезжая к нам в гости, обычно он ведет себя так шумно, что у меня закладывает в ушах и я чувствую небольшое головокружение. В этот раз ребенок был тих, как мышь. Они вошли с дедом в комнату, мальчик сел на диван. И сидит. Я говорю - эй, Лёлик, ты чего? - Дед ответил за него: сирены. Мать его будит, и тащит сонного в бомбоубежище. А когда отбой, обратно. А потом снова. - М-да... - В этот момент наша кошка Сильва скакнула в угол комнаты, и опрокинула какую-то Бусину куклу. Ребенок подскочил на месте и с таким ужасом стал вглядываться в угол, что я засунул ладонь в рот и укусил изо всех сил. - Лёлик, не бойся, это кошка... - А он не отвечает и дрожит. Перевел взгляд на меня, молчит и трясется. Я никогда еще не видел, чтобы у десятилетнего мальчика так сжимались и разжимались зрачки.

В качестве дополнения: это - о перспективах следующей войны на юге
www.zman.com/news/2011/04/09/98989.html

и чуть-чуть - о перспективах будущей войны на севере
www.zman.com/news/2011/04/10/99037.html

Тут даже не знаешь, какую тему и какое @настроение писать, будь оно все проклято

---

Ко второй годовщине смерти Миши Генделева, на церемонию памяти которого в этот раз я не попал:
www.zman.com/news/2011/04/06/98815.html

@темы: Михаил Самуэлевич

---

Я вчера пользовался свободой. На самом деле, пользоваться ею я не умею; не знаю даже, что такое свобода. Это, знаете, как пролетарий, боровшийся за нее со времен Стеньки Разина, а получив в семнадцатом году, стал чесать в затылке, потому что не понимал, что это такое и для чего нужно; соответственно, передал ее в руки тех, кто, как ему казалось, разбирался в этом термине лучше его, то есть - большевикам. "Вот приедет барин, он нас рассудит". Ну, барин приехал и рассудил... да. Моя Буся и моя Софа поехали в Эйлат (это такой курорт на Красном море), но поехали они туда не на курорт, а на фестиваль балетных групп. Собралось штук шестьсот балетных студий со всех концов нашей маленькой страны. Есть такая израильская поговорка - "наша маленькая огромная страна". По-моему, в этой стране нет столько городов и поселков, сколько в них есть балетных студий. И вот все они понаехали в Эйлат, и стали выступать. Странно и хорошо это - вокруг войны, палят, обстреливают, взрывают, убивают, но дети занимаются балетом, хоть им трава не расти. И не только балетом. Ну, вы понимаете. Это то ли "Титаник", то ли... не знаю. Когда я смотрю на это отстраненно, в голове одно: "безумству храбрых поем мы славу". Хотя никакие они (и я) не храбрецы. Просто жизнь продолжается... да. Бусина балетная студия заняла вчера первое место. Я, как вы понимаете, ни минуты не сомневался, что так и будет. Поэтому принял этот факт как должное. Да. Но что делать со своей свободой, когда я сижу один в двухэтажной квартире, я не представлял. Вдруг мне расхотелось читать. Чайная ложечка прислала мне кучу файлов с книжками, которые нужно бы почитать, и я собрался их читать, но вдруг опьянел от свободы. И читать не стал. Я ходил по квартире и не знал, как ей (свободой) пользоваться. Помогла толстая тетя Фира из Ашдода. У нее дар помогать, то есть звонить в самый подходящий момент и нести какую-то околесицу, из которой я делаю нужные выводы. И вот я стоял, кутаясь в купальный халат, посреди салона, и чувствовал себя несчастным и заброшенным. Потому что я всегда хочу, наконец, побыть одному, а когда такой момент наступает, я не понимаю, что мне нужно делать. Как тот пролетарий. И вот вдруг звонит тетя Фира, как ангел, посланный свыше. И я рассказываю ей, что совсем один. И она распоряжается: "раз ты совсем один, бедненький, то можешь сесть перед телевизором и посмотреть фильм". Какая глубокая мысль! Я сразу понял, что мне нужно делать. Тетя Фира, вы меня спасли! - сказал я и пошел в свой кабинет, там, где стоят книжные шкафы и компьютер, и вытащил из-за книжек спрятанную там литровую бутылку водки. Я совсем забыл о ней, она там пылилась Бог знает сколько времени. И я крякнул и начал молча веселиться, как барон Пампа. Как он веселился, вы можете прочитать сами, если откроете соответствующую книжку. Хотя можете и не открывать, это дело ваше, хозяин - барин. Не успел я опомниться, как литровая бутылка оказалась пустой на три четверти. И тогда меня потянуло на подвиги. Я решил стучаться по скайпу в соответствии со списком контактов. То есть, я сперва вовсе не хотел звонить всему списку контактов, я хотел позвонить Лёле, но для храбрости выпил и стал медлить. Мне нельзя медлить, потому что тогда я точно уже не сделаю того, чего хотел сначала, это проверено многократно. Вдруг я увидел Предикату и решил позвонить ей, потому что мы в жизни не общались по скайпу. Но у Предикаты не оказалось шнура от микрофона, и нам пришлось переписываться вручную, а я так отвык вручную переписываться по скайпу, что даже утомился. Но все же мы немного позанимались метафизикой, и я совсем уже решил допить бутылку, как у меня что-то стукнуло в мозгах, и я стал звонить Кате-Носеме, которая, если вы не знаете, когда-то была Эс-Тайран. И я удачно дозвонился, и мы довольно долго говорили про свободу, про волю, про покой и про литературу. Я ужасно старался вести себя прилично, но не помню, получилось ли это. Я в жизни еще не разговаривал по скайпу не только с Предикатой, но и с Носемой. Когда я разговариваю с женщинами, которые по возрасту вполне могли бы быть моими дочками, то неизбежно впадаю в профессиональную болезнь педагогов: я начинаю поучать. Этот менторский тон я ненавижу, но не могу, и никогда не мог, избавиться от него. Это отрыжка проклятой учительской деятельности в советской школе. Впрочем, добрая сказочница была снисходительна к этой моей слабости. Она находилась в выигрышной ситуации: она меня видела, а я ее нет. У Предикаты не было шнура от микрофона, а у Кати не было... я был такой пьяный, что не помню, чего у нее не было, но видеть ее я не мог в любом случае. Мне ее голос понравился, короче говоря. Он такой, знаете... как бы это сказать поправильнее... ну, французский голос. Да. Я ужасно старался держать товар лицом и страшно контролировал себя, чтобы, не приведи Аллах, не матюгнуться, чего я себе всегда позволяю, когда пьян и весел. Кажется, у меня это получилось, то есть я вел себя пристойно, насколько это можно позволить себе в присутствии женщины, которая по возрасту... и так далее. Я это делаю аутотренингом: представляю, что там сидит моя дочка, и говорю себе: ну, бля, только не матюгнись, мудак! Иногда выходит конфуз, потому что мне в таком состоянии трудно все же себя контролировать, и потом выясняется, что это я произношу вслух. Не знаю, произнес ли я это вслух на этот раз; кажется, однако, пронесло. Судя по посту, который Катя написала по следам этой, если так можно выразиться, беседы (см. ниже).
И вот ближе к ночи я раскланялся и решил, что нужно реализовать изначальное желание (см. выше), но вдруг струсил еще больше и для успокоения нервной ситемы стал слушать песни Городницкого. Меня даже прошибла слеза, потому что я послушал песню про посадницу-Марфу. А я, вы знаете, всегда симпатизировал древнему Новогорду. И вот, как барон Пампа, я решил, что теперь все пропало, и остается только одно - как следует повеселиться (см. соответствующую книжку). И позвонил Чайной Ложечке. Тани я совсем не стесняюсь, мы совершенно свои люди, она понимает меня от и до, поэтому я позволяю себе говорить так, что и как хочу, зная, что меня поймут в любом случае и при любом раскладе. Я ей вообще рассказываю такие вещи, которые и на исповеди не рассказывают. То есть, я не знаю, что там рассказывают на исповеди, я в жизни на исповеди не был и, надеюсь, уже не буду, но я так слышал, что там про все рассказывают. Ну, Таня - она, типа, моя сестра, мы так решили много лет назад, и так оно и есть. То есть я могу и матюгнуться, причем с наслаждением, и это будет воспринято совершенно нормально, потому что она и сама может загнуть.
И вдруг что-то, типа, щелкнуло, и вот посреди ночи она меня сфотографировала - прямо с последним стаканом в руке (см. ниже).



Потом на небе высыпали скрипучие звезды, я слушал Городницкого, пел сам (у меня есть шестиструнная гитара, но в трезвом виде я не пою никогда), вел вслух какие-то дискуссии сам с собой, признавался в любви и ненависти, истово бил себя в грудь кулаком, как в Йом-Киппур, и так шумел, что в час ночи ко мне явились соседи. Я извинился и лег спать. А утром я допил литр и решил написать этот отчет о прожитом дне. Совершенно идиотский отчет, однако, как говорил Мессир - "но нужно ведь что-нибудь описывать".

08.04.2011 в 21:52

Пишет  Nosema:

Для Либертарного Дракона
- Как ты выглядишь? - спрашивает дракон и обвивается вокруг башни, чтобы лучше слышать.
- У меня длинные волосы, - говорит девица, - такие, знаешь, ну, золотые.
- Я люблю золото, - мечтательно говорит дракон.
- У меня медово-золотые глаза, - говорит девица. - У меня золотые руки. У меня сердце из чистого золота.
- Должно быть что-то еще, - задумчиво говорит дракон.
Девица сдается:
- У меня золотые зубы.

@темы: В мире сказок тоже любит булочки гном

---

Господин РаспутИн

На работе я иногда выпиваю и тогда пою песни и читаю стихи. В стенку, для собственного удовольствия. Сотрудники русского языка не понимают, но к моим чудачествам привыкли и относятся к ним с пониманием. В эти моменты они почему-то называют меня - РаспутИн. Посетители интересуются: "что это за вой?" - "О, это РаспутИн". - "Какие изящные крики доносятся из той комнаты!.. Кто это?" - "Это РаспутИн. Он выпил и теперь наизусть цитирует этого... Солженичкина". (В тот момент я цитировал стихи Чичибабина, но для них это одно и то же.) - "У вас учреждение или сумасшедший дом?" - "У нас русский РаспутИн тоскует по полярным лисицам". - "Понятно. У меня тоже бабушка была из Могилева и тосковала по казакам". Новые посетители стали ко мне обращаться "господин РаспутИн", искренне полагая, что это моя фамилия. Некоторые профессора и академики, входя в кабинет и желая, видимо, сделать мне приятное, начинают петь козлиными голосами искаженный до неузнаваемости текст "Расцветали яблони и груши", чем приводят меня в исступление. Вспоминаю, как, когда мы только приехали в страну, нас пригласили на общественный новогодний банкет, устроенный министерством абсорбции в честь новых репатриантов. Целый час нас мучили тем, что дирекция учреждения хором исполняла на сцене "Подмосковные вечера", слова которых она не помнила и всячески перевирала, полагая, кажется, что, приехав из России неделю назад, мы уже скучаем по этой песне. Потеющие от волнения и доброжелательности администраторы не могли взять в толк, отчего зал не подпевает. Я стоически сносил пение и терпеливо ждал основной части банкета, и оказался кругом не прав, потому что, когда пытка музыкой кончилась, нам подали чай, какие-то хрустящие мучные палочки и сладкий сироп. Бормоча русские слова, я надел пальто, и мы пошли домой, на нашу съемную квартиру. Больше ни на какие бесплатные общественные мероприятия, устраиваемые государством, я не ходил.
Одно время ко мне зачастил за консультациями американский профессор. Работая в моем архиве, я обратил внимание на то, что многие американские профессора - большие специалисты по узким темам и классно в них разбираются, но девственно невежественны во всем, что выходит из круга из узкопрофессиональных интересов. Мой профессор был первым в мире специалистом по истории аптек в городах Нижней Галилеи. Что ему, жителю Техаса, нижнегалилейские аптеки? Но вот поди ж ты. Всякий раз, выказывая свое расположение ко мне, он спрашивал, входя в комнату, правда ли, что печи в Петербурге топят чукотским кизяком. Видимо, ему нравилось приобщение к русской культуре. Я отвечал - разумеется; потом доставал бутылку, мы с ним выпивали (перед тем, как опрокинуть в глотку стакан, он нюхал его, морщась, как профессор Хансен в "Осеннем марафоне"), потом я подыскивал ему материал для очередной статьи, и, выпив по второй, пускался в воспоминания: как году в восьмидесятом я, стоя в самом хвосте многокилометровой очереди в единственную городскую баню, располагающуюся в Эрмитаже, познакомился с Троцким; как после рабочей недели выезжал на дачу под Выборг на тачанке, запряженной четверкой гнедых; как, служа в советской армии в самом конце войны, под Кенигсбергом, расстрелял четырнадцать офицеров генштаба и возглавил Октябрьское вооруженное восстание на Красной Пресне; как мой дедушка, отсиживая в Гулаге по приговору пятьдесят четыре года строгого режима, сперва ходил с рогатиной на полярного медведя, а потом прямо на Колыме защитил докторскую диссертацию и был приглашен в Кремль Николаем Вторым на торжественное вручение нобелевской премии мира Бродскому. Профессор, выпивая очередной стакан, морщился и сочувственно кивал. В конце концов, к моему ужасу, я понял, что он верит каждому слову. Тогда, просто от испуга, я ляпнул, что являюсь внебрачным братом В.И.Ленина, и тут он присвистнул - я подумал сперва, что от недоверия, но оказалось, что от восторга. Профессор был страшным леваком, как многие выпускники Гарварда, и после обнародования такого неожиданного факта моей биографии зауважал меня еще больше. Скажи, дружище, - проникновенно шепнул он мне как-то, - я слышал, что ты соблазнил царицу... - Я вспомнил "Иван Васильевич меняет профессию" и ответил цитатой из Бунши-Яковлева: "нет, это меня царицы соблазняли". Некоторое время я не мог понять, при чем здесь царицы; в конце концов стало ясно, что придворный старец Г.Е.Распутин и я в его глазах - одно целое. Потому что у нас у обоих борода. Тогда я рассказал ему старый советский анекдот про чукчу, побывавшего делегатом на ХХV съезде КПСС и рассказывавшего в стойбище, что "Карл Маркс и Фридрих Энгельс - не муж и жена, а четыре совершенно разных человека", - но он не понял. В ходе нашего общения профессор написал штук тридцать статей про аптеки Нижней Галилеи, пользуясь раскопанными при моем участии в архиве документами, и, рассыпаясь в благодарностях, убыл домой в Техас, где он преподает в колледже и где давно уже с нетерпением ждут его любимые студенты, в будущем - такие же узкие специалисты, как он.
И вот сегодня я получил от него письмо - приглашение на свадьбу его дочери Мери. Содержание было трогательным (меня ожидал специально заказанный хор балалаечников и стриптиз с негритянками), адрес был написан правильно, а в графе "кому" стояло: "Господину РаспутИну".
- Что это за хуйня? - подозрительно спросила моя жена, сверхъестественным нюхом своим вырвав из контекста только фразу с негритянским стриптизом. - Кто этот РаспутИн?
- Это я, - гордо, но с некоторой опаской ответил я.
Софа так удивилась, что даже ничего не сказала. Глаза ее округлились, и рука потянулась к мухобойке.
- Это так же верно, как и то, что ты - Александра Федоровна, - дрогнувшим голосом, поспешно заметил я.

---

Вот тоже неплохо:

Я купил наугад один том про советскую историю Ингушетии, и там была прекрасная глава о секретаре губкома, которого году так в 1929-м убили местные абреки, отрезали ему голову, его обезглавленное тело нашли и поймали этих абреков. И вот их судят, еще такие вегетарианские времена, открытый суд, и у них есть право в этом суде высказываться. И судья спрашивает этих людей, ингушей: «Скажите, куда вы дели голову секретаря губкома?» А они отвечают на суде: «У него не было головы».

---

— Замечательные рассказы! — воскликнул редактор. — Великолепные! Я получил огромное удовольствие, когда читал их. Но надо переработать.
Я робко поинтересовался недостатками и услышал в ответ (женщины, зажмурьтесь и не читайте!):
— Мне непонятно, что вас ебёт.
В меру скудных познаний я принялся объяснять авторскую сверхзадачу, но был перебит:
— Задача, сверхзадача, образы, фабула, сюжет — всё это имеется и сделано замечательно. Неясно только, что вас ебёт.

Святослав Логинов, "Хороший редактор":
lib.rus.ec/b/142987/read

@темы: нотабене

---

Позвонил Ваня Нави, посетовал, что ЖЖ взломан и ему негде опубликовать объявление о своем выступлении, которое должно состояться в следующий четверг.
Поэтому для начала вывешиваю это объявление здесь, а также обращаюсь к моим израильским читателям с просьбой от Ваниного имени - если не поленитесь, пожалуйста, поместите его (объявление) в виртуальном пространстве, где только можно. На разных местных сайтах, где у вас есть аккаунт, на форумах, и я не знаю где еще.

Концерт и выставка скульптур Ивана Нави в Иерусалиме

В четверг (йом хамиши), 14 апреля 2011 года, в 19:00, в Доме-музее Ури Цви Гринберга (ул. Яффо, 34) состоится концерт Ивана Нави.

Иван исполнит на русском языке свои песни, романсы, прочтет короткие рассказы. Программа рассчитана прибилзительно на полтора часа.

Вход 50 шек.

Возможность приобрести диски на русском и иврите.


Для общего знакомства - тем, кто не читал рассказы о Ване в моем дневнике в 2006-2007 гг., - две песни:

Нет необъяснимого - есть необъясненное
www.planetnana.co.il/ivannavi1/net.wma

Шагать по лезвию уверенно
www.israbard.net/israbard/songget.php?song_id=4...

@темы: наши люди

---

www.lechaim.ru/ARHIV/228/228.html

Это интервью Сатановского я бы назвал "Наши перспективы", несмотря на более оптимистический заголовок. Когда ничего другого уже не остается, на Всевышнего начинают уповать все, в том числе и атеисты.

Тут еще Вилдерс пытается засучить рукава, но в ситуации, когда чуткие люди падают в обморок от обвинения в неполиткорректности, по-видимому, это безнадежно. Все в коме.
mishmar.info/gert-vilders-obratilsya-k-rimlyana...

Толку-то? Больной перед смертью потел? - Потел. - Это хорошо.
М-да. (с)

Дальше было так. Позвонил Игорю Мироновичу, дал ему прочесть. Он завздыхал. В первый раз не обрушил сходу касад остроумных куплетов - стоит (или сидит, или лежит, не знаю) и вздыхает. Потом выдавил: без устали безумная девица... Как сказал Владимир Семенович. Я: может, Дине Ильиничне показать? - Не стоит, она новую книжку пишет, не будем ее отвлекать. Вы, как я понимаю, звоните за утешения ради? - Ну... - Утешения не будет. Как у Александра Аркадьевича, помните: "нет, любезный, так не выйдеть, так не будеть, дорогой!.." Все в одной лодке. Будет, что будет. Ничего мы не изменим - ни я, ни вы, ни ваш Председатель, ни сама даже Дина Ильинична, даром что гении (ха-ха). И где вы видели, чтобы гении что-то меняли? Даже если они - мы - инженеры человеческих душ (какое идиотское выражение). А?.. Говорят, что уроки истории никого ничему не учат. Я думаю, что дело обстоит значительно хуже - полагаю, что у истории и нет никаких уроков... Как что остается? Лепить нетленку. Да, разумеется. Каждый должен делать то, что умеет делать лучше всего. Наше дело - бить в барабан, не бояться беды и маркитантку любить вольней. Как сказал Йохан-Хайнрих, сын Бетти-Пейры.

@музыка: http://www.gorodnitsky.com/play.cgi?id=166&ver=ver1&format=mp3

@настроение: Городницкий, Волчья песня

---

После того как я вернулся из Италии, мы с Токаревой написали сценарий по мотивам романа Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна». Сценарий одобрили, и фильм запустили в производство.
Честно говоря, я не собирался пересказывать сюжет этого романа Марка Твена: думал, его и так все знают. Но когда вспомнил об интервью, которое я дал корреспондентке газеты «Былое и Думы», понял, что это невредно сделать. Но сначала об интервью.
Месяца два тому назад – звонок. В трубке молодой девичий голосок:
– Георгий Николаевич, здравствуйте, меня зовут Зина Бармакова, я из газеты «Былое и думы».
(Напоминаю читателю, имена и названия не всегда подлинные).
– У меня вопрос, как вы считаете, когда в кино было работать легче – сейчас или тогда?
– Когда тогда?
– До перестройки, при Сталине.
– Конкретно при Сталине?
– Ну, при них, при всех! При Сталине, при Ельцине, при этом, как его…
– Ленине?
– Да нет… Ну, при Брежневе!

Я сказал, что и сейчас, и тогда работать было одинаково трудно. Только сейчас проблема – деньги, а тогда – идеология. И то и другое одинаково противно. Ну, а лично я считаю, что в кино в нашей стране можно было нормально работать только при царе Николае Втором… Царь – это должность такая… Да, тот который дружил с экстрасенсом Распутиным. Вот он действительно уважал художников и считался с ними… Конкретный пример? Сейчас, дай Бог памяти. А, вот. История с флагом. Записывайте. Был у нас великий кинорежиссер Сергей Михайлович Эйзенштейн, он создал гениальную ленту "Броненосец «Потемкин». Я, как представитель молодежной секции Союза кинематографистов, присутствовал на просмотре, когда Сергей Михайлович сдавал на «Мосфильме» этот фильм царю Николаю Второму. Его Величество сказал, что фильм полезный и нужный, но у него есть одно предложение: в эпизоде, когда матросы поднимают флаг над кораблем, неплохо было бы дать титр, что флаг этот – красного цвета. Потому что без титра народ может не понять, что флаг красный. А Сергей Михайлович сказал, что этого он делать не будет, – если все объяснять словами, это уже не кино. А Николай Александрович сказал Сергею Михайловичу, что его предложение совершенно необязательное. И если Сергей Михайлович, как автор, с ним не согласен, пусть вообще забудет об этом разговоре. И подписал разрешительное удостоверение: царь никогда не использовал административный ресурс в ущерб свободе слова и плюрализму. Это нам надо помнить и сегодня.
Дальше случилось вот что: после того просмотра Сергей Михайлович подумал, поразмышлял и понял, что в чем то Его Величество прав, кто то ведь и вправду может не понять, что произошла революция. И он взял тоненькую кисточку и покрасил флаг в каждом кадре в красный цвет: гений есть гений! Таким образом, и появился знаменитый цветной кадр – первый в мире. Фильм прошел во всех странах с ошеломляющим успехом, Его Величество был доволен, и Эйзенштейна наградили орденом Ленина, с мечами и бантом. Записали?…
Что «почему»?… А потому, Зинаида, что в то время цветного кино еще не было, оно появилось много позже… Теперь понятно? Ну, что ж, если что, звоните.

Через час она позвонила.
– Георгий Николаевич, главному материал понравился, но он говорит, сегодня многие не знают, что ордена Ленина были с мечами и бантом. Даже его дедушка не знает. И он спрашивает, можно ли сделать купюру и написать, что Эйзенштейну дали просто орден Ленина, без мечей и бантов?
– Можно.
– Спасибо большое! Газету я пришлю.
Газету она не прислала.
Забыла, наверно.

* * *
У меня болезнь – аллергия на собрания. По мере возможности я стараюсь на них не бывать, но иногда приходится. Первые десять минут мне просто скучно, а потом очень хочется курить и начинает болеть голова. (То же самое со мной происходит, когда я смотрю фильм, который мне не нравится.)
Когда выбирали депутатов от общественных организаций, меня от Союза кинематографистов выдвинули в кандидаты. Поначалу я обрадовался, поскольку мне приходилось беспрестанно мотаться по стране (съемки, выбор натуры, премьеры, помощь ученикам), а летать через депутатский зал было бы намного комфортнее. Но на следующий день спохватился, сообразил, что придется беспрестанно сидеть на собраниях, и взял самоотвод. Хотя потом, каждый раз толкаясь часами (а иногда и сутками) в зале вылета в ожидании самолета, я жалел, что отказался. Сидел бы себе в депутатском зале в мягком кресле и пил бы горячий кофе с коньяком.
Но в моей жизни было одно собрание, на котором я забыл и про скуку, и про курение. По сей день с удовольствием вспоминаю его. Когда я поступил в Архитектурный институт, в первый же месяц состоялось общеинститутское комсомольское собрание. Проходило оно в здании Союза архитекторов СССР, в большом зале. Народу было много. В президиуме сидели ректор, парторг института и комсомольские вожди. Первые минут двадцать мне было просто скучно, а потом я почувствовал, что еще немного – и мне станет просто дурно. Я хотел смотаться, но мой друг Джеймс Жабицкий не пустил, – сказал, если я сейчас уйду, обязательно кто то настучит, и у меня будут неприятности. Я остался, и не зря.
Под конец собрания перешли к обсуждению персонального дела. В райком пришло письмо на студента Попова: несчастная женщина сообщала, что он с ней сожительствовал, обещал жениться и бросил. Секретарь райкома сказала, что есть и другие сигналы: несмотря на неоднократные предупреждения, Попов пьянствует, развратничает и продолжает вести антиобщественный образ жизни. И районный комитет считает, что методы убеждения исчерпаны, и просит собрание обсудить вопрос о пребывании студента Попова в рядах Ленинского комсомола.
Первым выступил фронтовик. (Со мной училось много фронтовиков.) Фронтовик был контуженый, у него дергалась щека, и он заикался. Фронтовик гневно сказал, что он и его товарищи не за то кровь проливали, чтобы такие паразиты, как Попов, катались как сыр в масле и поганили жизнь окружающим. И он предлагает гнать эту гниду из комсомола!
– Гнать! – дружно поддержал оратора зал.
Потом выступил первокурсник. Он сказал, что приехал из Сибири. Когда его приняли в институт, это был самый счастливый день его жизни. Для него московский Архитектурный институт – Храм. А сейчас, когда он узнал, что в этом Храме обосновалась такая нечисть, как Попов, ему стало мерзко. И он считает, что Владлена Попова надо не только исключить из комсомола, но и отчислить из института.
– Отчислить! Давайте голосовать!
– Подождите! Подождите! Послушайте меня, дайте мне слово! Очень прошу! – раздался тоненький голосок.
На сцену выбежала щупленькая девушка в очках и начала взволнованно, чуть не плача, торопливо говорить:
– Вот мы сейчас исключим Владлена из комсомола, а вы подумали, какая это трагедия для человека?! Вот если бы меня… лучше уж расстрел! Товарищи, – она заплакала, – ребята, я вас очень прошу, давайте послушаем самого Попова, я уверена, что он раскаивается! Пусть даст честное комсомольское, что больше не будет! Предлагаю дать слово Попову!
– Дать! Дать! – закричали все.
Мне было интересно посмотреть на этого Попова, жизнелюба и покорителя женских сердец. Я, как и все первокурсники, сидел на балконе и очень удивился, когда увидел сверху, как по проходу партера неторопливо идет к сцене маленький, с пролысиной на макушке, в мятом пиджаке, парень лет двадцати пяти. Он вышел на сцену, встал на трибуну, выждал, пока в зале не наступит полная тишина, а потом спокойно сказал в микрофон:
– Я вас ебал! Вопросы есть?
Вопросов не было. Наступила гробовая тишина. Попов спустился со сцены, неторопливо пошел по проходу, вышел из зала и закрыл за собой дверь. Тишина стояла такая, что слышно было, как на люстре почесалась муха.
Покаянную речь Попова я запомнил на всю жизнь. А это собрание было и остается моим самым любимым. Как говорят герои Николая Гоголя: «Праздник души, именины сердца!»

* * *
Прошлым летом, на кинофестивале стран Балтии и Азии в Анапе, когда мы (члены жюри) вышли из автобуса и пошли к кинотеатру, зрители увидели живого Эльдара Рязанова, окружили его, стали брать автографы и фотографироваться с ним.
А я стоял в сторонке. Рядом со мной стояла актриса Мыскина (тоже член жюри), и мне было перед ней неудобно, что на меня никто не обращает внимания.
«Ну хоть кто то мог бы и ко мне подойти!!» – думал я.
И небо услышало мою мольбу. Ко мне подошла интеллигентная женщина, с очень приятным лицом и сказала, что она меня узнала и очень рада, что я тоже приехал, потому что давно мечтает сказать мне, что ценит мои фильмы и понимает их.
Я сказал, что мне это очень приятно.
И посмотрел на актрису Мыскину.
– Не огорчайтесь, что вы не окружены восторженной толпой, – сказала женщина. – К сожалению, ваши чудесные, глубокие и умные фильмы не для всех.
– Всем трудно угодить, – сказал я.
– А вам это и не надо, я читала, что Федерико Феллини от ваших фильмов в восторге! Это и есть самое ценное!
– Не уверен, что Федерико видел все мои фильмы, – скромно сказал я.
И снова посмотрел на Мыскину.
Женщина протянула мне программу фестиваля и сказала:
– Напишите мне что нибудь на память, Марлен Мартынович.
«Тьфу, опять купился! – подумал я. – Никак не могу запомнить, что когда кто то говорит, что ему приятно меня видеть, потому что он любит мое неторопливое, вдумчивое, глубокое кино, это значит, они меня перепутали с Хуциевым».
На Мыскину я смотреть не стал.
То, что нас путают, меня не очень огорчает, потому что сам Марлен мне симпатичен и фильмы его мне нравятся. Но не всегда эта путаница бывает безобидной.
В Сочи на «Кинотавре» я хотел в вестибюле поменять пятьдесят долларов. Кассирша потребовала паспорт. Паспорт у меня остался в номере, два лифта не работали, а к третьему надо было стоять полчаса: только что закончился сеанс, и все выстроились в очередь.
И я сказал:
– Паспорт у меня в номере, живу я на одиннадцатом этаже. Я гость фестиваля, кинорежиссер Георгий Данелия, поменяйте, пожалуйста.
– Откуда я знаю, что вы режиссер? У вас на лбу это не написано, – сказала она.
Тогда я и обратился к молодому человеку с фестивальной карточкой на груди, который проходил неподалеку:
– Молодой человек, извините, вы меня знаете?
– Конечно.
– Тогда у меня к вам просьба, скажите, пожалуйста, кто я.
И он сказал:
– Марлен Мартынович Хуциев.
Стоять в очереди мне было лень, и я поплелся пешком на одиннадцатый этаж. И всю дорогу думал: «Я маленький и он маленький, я с усами и он с усами, я в очках и он в очках. Но я лысый – а у него шевелюра! Неужели трудно запомнить?!»
Недавно я ездил в Дом кино. Остановил частника и попросил отвезти на Васильевскую. Сел в машину, спросил:
– Сколько?
Он не ответил. «Ну ладно, – думаю, – доедем, там поторгуюсь». Едем. Я завел разговор на тему: «какие нынче настали времена». Он молчит, смотрит перед собой. Даже не глянул ни разу в мою сторону. Ну, думаю: этот тип, очевидно, недолюбливает лиц кавказской национальности. Что ж, дело хозяйское.
Подъехали к Дому кино.
– Вот здесь остановите, – говорю я.
– Сам знаю, – зло сказал шофер. Это было первое слово, которое он произнес.
Остановились. Спрашиваю:
– Будьте любезны, назовите сумму, сколько я вам должен заплатить?
– Нисколько, – процедил он. – Я вас узнал. Мне ваши фильмы нравятся.
Тут то я и понял: он злился, что время на меня тратит, а деньги взять не может. От любви к киноискусству.
Чем ему нравятся мои фильмы, я на всякий случай не спросил, а то вдруг он сказал бы, что глубиной, вдумчивостью, и пришлось бы платить. (Вид у водителя был умный и интеллигентный.)
Внучка принесла газету. На первой странице статья обо мне, с фотографией. На фотографии – Марлен Мартынович Хуциев.

* * *
Я был молод и был влюблен. Безнадежно. Она была замужем и не была ко мне благосклонна. Но как то вдруг позвонила и пригласила меня к себе вечером на чай (муж был в отъезде).
Я занял денег, поехал на Центральный рынок, купил большой букет цветов и персики. Она жила на площади Маяковского, в доме, где был магазин «Грузия». Я поднялся на ее этаж, остановился перед дверью. Сердце в пятки уходит. Спустился в магазин, купил бутылку коньяка.
Она пригубила маленькую рюмочку, а я – всю бутылку. Храбрости не прибавилось.
Спустился, купил еще бутылку коньяка. Поднялся. Сидим. Она опять пригубила маленькую рюмочку и ела персики, а я выпил вторую и понял: уже тепло, еще грамм сто добавить – и будет полный порядок, но было уже одиннадцать вечера, магазин закрылся. И я предложил ей вызвать такси и поехать в аэропорт «Внуково».
– Там буфет всю ночь работает, – объяснил я.
Она отказалась.
– Ну как хочешь, – сказал я.
И поехал во «Внуково» один.
Прав был Венечка Ерофеев: каждому поют свои ангелы.

* * *
Рубен Мамулян был родом из Тбилиси. Уехал он где то в начале двадцатых, а разрешили ему посетить родину только через полвека – в семьдесят третьем. До этого считалось, что он снял антисоветский фильм «Ниночка» и впускать этого очернителя в страну ни в коем случае нельзя. «Ниночку» эту никто не видел – но так считалось! Во время той поездки Мамулян показал мне фильм, и, вернувшись в Москву, я сказал начальству, чтобы они посмотрели фильм. «Ничего антисоветского в этой ленте нет. Смешная и добрая комедия с Фрэдом Астером в главной роли». Начальство посмотрело «Ниночку», и Мамуляну дали добро на въезд.
В Тбилиси его принимал Лева Кулиджанов. Он рассказал: в день приезда, уже ночью, когда они возвращались из ресторана на фуникулере, Мамулян захотел посмотреть на дом, где он жил до революции. В Сабуртало (район в Тбилиси) они вошли в типично тифлисский дворик – с фонтаном посередине и верандами, и Рубен стал вспоминать и показывать, кто где жил. И вдруг откуда то сверху женский голос:
– Рубен, это ты?
На веранде третьего этажа, облокотившись на перила, стояла седая женщина в халате.
– Я.
– А меня ты узнаешь? – спросила женщина.
– Нет… Хотя… Подожди, подожди. – Рубен снял очки. – Узнал! Ты Натэлла!
Та покачала головой:
– Натэлла там, – она подняла палец и показала на небо. – Я ее дочь.

* * *
Я вспомнил, как помогал одному нашему хроникеру во время туристической поездки в Японию сделать покупку. Хроникер почему то решил, что я знаю английский язык, и попросил меня помочь купить ему презервативы с усиками.
– Ну не знаю я, как по английски презерватив, – попытался увильнуть я.
– Наверное, так и есть – «презерватив», это не русское слово.
Пришли в аптеку. Юный продавец в очках очень вежливо поприветствовал нас и спросил по английски, чем он нам может помочь.
– Зе презерватив, – чтобы было понятнее, я приставил артикль «зе».
Он не понял.
– Презерватив фор лав, – выкрикнул хроникер громко, чтобы было понятнее.
Продавец пожал плечами. Тогда хроникер сжал кулак, выставил руку вперед и стал показывать, что он на нее что то надевает.
Продавец кивнул и показал нам резиновые перчатки:
– Это?
– Нет! Ноу! Найн фор арбайтен, фор лав с майн фрау, – заговорил на «эсперанто» хроникер и показал на то место, где располагалась часть тела, для которой предназначалось это великое изобретение французского ученого.
– О, кондом! – догадался наконец продавец.
– Гондон, гондон! – обрадовался хроникер. – Дошло наконец!
Продавец тоже заулыбался и положил на прилавок пакетик.
– Есть разных цветов. Вы какой хотите? – спросил он.
– Цвета любого, только объясни, что мне надо с усиками.
Как будут усы по английски, я тоже не знал. Я показал на пакетик и пошевелил двумя пальцами:
– Вот этот гондон, но с усиками, понимаешь?
Продавец не понял. Хроникер приложил руку к своему месту и там пошевелил пальцами, продавец покраснел и стал сопеть.
– Ну тупые! – сказал хроникер.
– Подожди, сейчас он поймет. Вот это, – я постучал по пакетику, – с усиками, – я подергал себя за усы и еще раз пошевелил двумя пальцами.
Продавец вконец испугался, сказал нам – вейт, плиз, ушел, через несколько секунд вернулся с пожилым господином, наверное, своим папой. Папа спросил строго, что нам надо. Мы повторили процедуру с пальчиками и с усами, папа каким то образом понял, что мы ищем, и сказал:
– Это в Японии не продается. Департамент здравоохранения это запретил, – но он может предложить нам разноцветные изделия, и начал класть на прилавок пакетики: – Вот малиновые, желтые, зеленые и даже черные есть.
– Скажи, что берем малиновые, и спроси, есть ли у него свечи от геморроя, настоящие, японские?
Как будет по английски «свечи от геморроя», я тоже не знал, а объяснять на пальцах категорически отказался, свечи хроникеру мы купили, когда пришли на корабле из Нагасаки в порт Находку.

* * *
Звонок из Австралии.
– Алло.
Пауза.
– Алло!
– Георгий Николаевич, это вы? (С легким западным акцентом.)
– Я.
– А мне сказали, что вы умер.
– Да нет вроде.
– А мне сказали, что умер.
– Что то напутали, наверно.
– Позвонили и сказали, что вы умер.
– Сочувствую.
– Вчера.
– Что вчера?
– Сказали, что вы внезапно умер вчера.
– Извини, но пока жив.
Пауза.
– Георгий Николаевич, а Галина Ивановна дома есть?
– Галины Ивановны дома нет.
– Я хотел ей свое соболезнование сказать.
– Вечером позвони.
– Теперь зачем? Вы же не умер.
– Да, с этим можно повременить.
– Георгий Николаевич, чтобы вас не беспокоить, пусть Галина Ивановна мне сообщит, если что.
– Хорошо. Я ее попрошу.
– Спасибо. Георгий Николаевич, а у нее мои координаты есть?
– Думаю – нет.
– Я тогда пришлю факсом. Хорошо?
– Хорошо.
– А то я очень сильно переживал, что вы умер, Георгий Николаевич.
«О!!! Непечатное слово!» – подумал я.

* * *
Когда мне было лет шесть, я был в Тбилиси и там заболел воспалением среднего уха. В тот день было жарко, все уехали в деревню, а ухаживать за мной осталась старшая сестра Михаила Чиаурели толстая Наташа (мама была в Москве). Толстая Наташа накапала мне в ухо камфару, приложила мешочек с горячим песком, привязала его полотенцем, померила температуру, спросила: «Гиечка, ты лобио любишь?» – ушла и вернулась со своими нардами.
Нарды у толстой Наташи были особенные, из сандалового дерева, инкрустированные перламутром, с бронзовыми замочками. Эти нарды ей привез ее брат Михаил Чиаурели из Германии, когда учился там на скульптора. Толстая Наташа гордилась ими и утверждала, что в них играл сам Шах Абас.
Сыграли партию. Я выиграл. Толстая Наташа сказала, то эта партия не считается, потому что я зари (кости) сажаю, как готверан (бранное слово) с Верийского базара! Я не стал спорить. Начали новую партию, мне опять везет. Наташа посмотрела на потолок и сказала:
– Ой! Мухи весь потолок засрали!
Я тоже посмотрел на потолок – ну есть мухи, конечно, но не так, чтобы очень. Смотрю на доску, вижу – Наташа две фишки переставила.
– Наташа, – сказал я, – поставь фишки на место!
– Они и стоят на месте.
– Нет! Они стояли тут!
– Нет тут. Ходи.
– Нет. Сначала перестань жухать.
– Что, по твоему, я вру?
– Да.
– Что?! – взорвалась толстая Наташа. – Как ты со старшими разговариваешь?! В своей Москве так со старшими разговаривай! Все! Я с тобой больше не играю!
Она забрала свои нарды, вышла, хлопнув дверью, и из той комнаты донеслось:
– Латирак (сопляк)! Говно собачье!
Минут через пятнадцать заглянула и спросила:
– Гиечка, ты как лобио любишь, когда много перца или когда так себе?
– Когда много.
– А гозинаки хочешь? (Жареные грецкие орехи с медом.)
– Хочу.
– Тогда я тебе приготовлю и гозинаки, – сказала она. – А потом, если хочешь, можно в нарды сыграть, я на тебя не обижаюсь. У тебя температура, и тебе могло показаться, что я неправильно пошла.
Лобио и гозинаки я поел, но играть с толстой Наташей не стал. Сказал, что мое среднее ухо от игры в нарды начинает еще больше болеть.
Маленькую Софико воспитывала толстая Наташа. Она была женщина простая и мысли свои выражала просто. Поэтому когда Софико заявила про манную кашу, что это говно собачье она есть не будет, Верико (мама Софико) решила взять ей гувернантку, француженку. Француженки не нашлось, нашлась немка – Ляпупедор.
Вообще то Ляпупедор звали Эльза. Но в первый же день, когда они приступили к занятиям, она показала Софико куклу и сказала:
– Софи, это ля пупе дор (золотая кукла).
Так ее и прозвали.
В задачи Ляпупедор входило обучать девочку французскому языку, а также и все остальное – кормить, баюкать, стирать и гладить.
Толстая Наташа оказалась не у дел. Она целый день слонялась по дому и со всеми ссорилась. Цеплялась к Джиу. Орала на нас с Рамазом. А потом устроила скандал домработнице Нюре – зачем собака спит в гостиной?
– Собаку спроси, – огрызнулась Нюра, – ты лучше посмотри, как эта баба заставляет бедную девочку вилку в левой руке держать!
Толстая Наташа направилась в столовую, где Ляпупедор кормила Софико обедом. Постояла в дверях, посмотрела и как заорет:
– Ты что калечишь ребенка?! Зачем у нее вилка в левой руке, хочешь из нее левшу сделать?!
– Так принято, Наталья Михайловна, – спокойно сказала Ляпупедор.
– Где принято? В Африке у папуасов? – кричала толстая Наташа. – Вилку надо держать в правой руке, а левая должна быть свободна! Захотела хлеб – взяла хлеб. Захотела соль – взяла соль!
– А мясо как есть, от куска откусывать? – спросила Ляпупедор.
– Мясо, дорогая, сначала надо нарезать на мелкие кусочки, а потом есть. Запомнила?
– Наталья Михайловна, вы меня извините, но я думаю, что было бы лучше, если бы каждый человек занимался своим делом и не мешал это делать другому человеку, – невозмутимо сказала Ляпупедор.
Тихая и уравновешенная Ляпупедор отличалась от остальных темпераментных обитателей дома Верико. (Особенно от толстой Наташи.)
– Что?! Это я тебе мешаю?! На нее посмотри! Я тебя не знаю, не знала и знать не хочу, говно ты собачье! – завопила толстая Наташа.
Хлопнула дверью так, что в серванте зазвенели бокалы, и побежала к Верико жаловаться.
– Оставь эту женщину в покое, – сказала ей Верико. – Она знает этикет, и давай в этом доверимся ей.
Толстая Наташа обиделась и заявила, что раз она здесь никому не нужна, она сегодня же уедет в Дигоми (деревню, откуда они с братом родом) и будет разводить там кур. И (наконец то!) заживет для себя, а не для других. Но никуда не уехала. А с утра до вечера сидела во дворе, играла с хромой Тиной в нарды и поносила брата Мишу, который женился на этой дуре Верико, которая притащила сюда эту французскую лахудру Ляпупедор!
В конце мая детей перевезли в деревню Дигоми (сейчас Дигоми один из пригородов Тбилиси, а тогда там по ночам выли шакалы). Поселились мы в доме дальних родственников, все в одной комнате (я, Рамаз, Джиу, Софико, толстая Наташа, Ляпупедор и домработница Нюра). Наташа с утра до вечера ходила по знакомым, а вечером принесла айвовое варенье и угостила всех, кроме Ляпупедор. Вечером, часов в девять, дети улеглись спать. И Ляпупедор стала рассказывать сказку про кота в сапогах Софико (которую и я слушал с удовольствием). А Наташа раскрыла свои нарды и при свете керосиновой лампы стала играть сама с собой. Когда Софико заснула, Ляпупедор подсела к столу и стала смотреть, как Наташа играет.
– Хочешь сыграть? – спросила Наташа.
– Я не умею.
– Научить?
– Была бы признательна.
Ляпупедор взяла бумагу и карандаш. Наташа ей объясняла, а та записывала. А я заснул. Проснулся от реплики:
– Ты кости не сажай, как готверан с Верийского базара, а кидай как следует!
– Я стараюсь!
– Вот и старайся!
– Говорите, пожалуйста, тише. Дети спят.
– Я вообще молчу, это ты мозги мне крутишь, – прошипела Наташа.
Я стал засыпать под стук костей. И слышу знакомую фразу:
– Ой, мухи весь потолок засрали!
– Это вы уже говорили. Поставьте фишки на свое место.
– Они и стоят на месте.
– Вы меня извините, Наталья Михайловна, но это вы играете, как тот ваш готверан с Верийского рынка.
– Хорошо, хорошо, кидай зари!
– Я не буду кидать, пока вы не поставите фишки на свое место.
– А я говорю – кидай.
– А я говорю – перестаньте жульничать!
– Говно ты собачье, и больше никто!
– А вы диди траки, и больше никто, Наталья Михайловна! Правильно о вас Софи говорит.
К нардам Эльза пристрастилась, и они с толстой Наташей играли каждый вечер. И до глубокой ночи слышалось: «Верийский готверан», «говно собачье» и «диди траки».
А в июне началась война. Осенью немцев стали выселять. Их грузили в товарные вагоны и отправляли в Среднюю Азию. Выселили и Ляпупедор. (И даже хлопоты Чиаурели не помогли.) И я помню, как много людей пришло на вокзал их провожать и какой стоял плач. (Было начало войны, и мы еще не научились ненавидеть немцев.)
Ляпупедор пришли провожать мы все, даже дядя Миша. А толстая Наташа принесла на вокзал свои нарды и сунула их сопернице.
– Держи. На память, – задыхаясь, сказала она,
– Спасибо большое! Вы золотой человек, Наташа! – Ляпупедор заплакала.
Наташа тоже заплакала.
– Говно ты собачье, – сказала она.
– А вы диди траки, – сказала Ляпупедор.
И они обнялись.
О Ляпупедор больше мы ничего не слышали.

(Георгий Данелия, "Тостуемый пьет до дна". Из книги.)

@темы: книги

---

Предложено ответить на вопросы. Как метко заметила Аня, "все хотят не моих вопросов, а своих ответов". Благородный дон, большого ума мужчина (с) тяжко задумался над такой постановкой вопроса (ответа?) и расхотел, чтобы его спрашивали. : ))) Но раз влез сам, как комсомолец-доброволец в Испанию, то, разумеется, отвечать нужно, потому что вообще за базар нужно отвечать. Постараюсь, однако, не растекаться мыслями по древу.

От Предикаты.

1) если бы себя-прошлого можно было предостеречь от ошибок, ты бы воспользовался таким шансом?
Боюсь, что нет. Чисто внешне, конечно, был бы такой соблазн (во многих событийных плоскостях и темах), но, подумав чуток, понимаешь, что тут имеет место быть эффект бабочки Брэдбери. Чуть изменишь/ликвидируешь нечто отрицательное, как пропадет и реально случившееся, следующее по времени позитивное. Мало ли чего я хотел бы, чтобы не случилось в моей жизни? Такого полно. Но - пусть уж будет. Во избежание.

2) если бы можно было выбрать любое время в истории, когда родиться, какое бы ты выбрал?
Скорее всего, скрипнув зубами, пришлось бы выбрать то время, в котором я родился реально, хотя, с моей точки зрения, это не лучшее из времен и не лучший из миров.

3) а если не родиться, а просто съездить в гости в прошлое - куда бы направился?
Вот это другое дело. В своих фантазиях я сотрудник института экспериментальной истории. Съездить в прошлое я хотел бы по самым разным адресам, поскольку очень велико искушение проверить некие исторические теории и гипотезы; но пожить - в смысле, отдохнуть - я направился бы в банальный неолит в район центральной Карелии.

4) есть ли какое умение, которого тебе в жизни очень не хватает?
Масса таких умений. Умение работать руками (отсутствует напрочь, просто стыдно даже, особенно по сравнению с умелыми руками моего папы, который умеет делать вообще всё - от починки компьютеров, телевизоров и радиоприемников до переплетного дела). Не хватает (большие пробелы, так скажем) в умении держать себя в руках. Я нервновозбудим, психован и часто веду себя гендерно не подобающим образом. Иными словами, запросто впадаю в панику и начинаю истерить, как баба. В этом состоянии способен на убийство/самоубийство (плавали - знаем). В чем и признаюсь публично. Люди, знакомые со мной действительно близко, в курсе. Умения вести себя психологически в том ключе, в каком ведут себя "настоящие мужчины", мне не хватает еще больше, чем умения работать руками.
Можно еще прибавить, что результаты психологического теста, вынесенные в профиль моего дневника - не эпатаж, а во многом констатация факта. Много лет назад я показал эти результаты Лёле, и она немного утешила меня, сказав, что нет тут ничего экстраординарного, что у некоторых вполне вменяемых людей результаты куда более сокрушительны. : )

5) маякнешь, как в следующий раз соберешься в Россию?
Угу.


От Buran.

1) считаешь ли ты себя космополитом?
Нет. Интернационалистом я себя считаю, но никак не космополитом. Внутренне я слишком привязан к определенным географическим точкам, национальным культурам и теологическим системам. И не могу сказать, что весь мир - для меня одно общее отечество. Есть места, климат которых, ментальность населения и ноосфера вообще мне противопоказаны. Меня в них корежит и ломает, и чувствую я себя там с той или иной степенью дискомфорта. Это проверено многократно и признано фактом. : )

2) какой ты выбрал способ благодарить мир?
У меня всегда один и тот же способ - написать еще одну книгу. Я других способов как-то даже и не знаю...

3) Буся растет и уже не так зависима от родителей. Испытываешь ли ты горечь от этого? Важно ли для тебя быть "нужным"?
Горечи от этого я не испытываю. Горечь я испытываю от другого - от того именно, что понял в конце концов: дочка моя повторит многие и многие из моих ошибок, и поделать с этим решительно ничего не возможно, все мои предостережения на практике будут пустыми и никчемными. К сожалению, каждый должен пройти свой путь сам, ободрав душу до крови. Моя дочь внутренне слишком похожа на меня и на мою маму, она не из тех, кто учится на чужих ошибках. Насколько я понимаю, это генетическая запрограммированность, и воспитание не может достаточно помочь корректировке ее сознания и поведенческих моделей... увы. Все это не исключает того, что я все равно продолжаю пытаться объяснять ей, как избегать ошибок, но делаю это инстинктивно, потому что иначе не могу. Для меня очень важно быть "нужным" для моего ребенка. Кстати, до ее рождения мне такой развитый - до сумасшествия - отцовский инстинкт был совершенно чужд, и своего старшего сына я вообще не воспитывал. Видимо, тут важен возрастной фактор - нормальным любящим отцом я стал лишь достигнув почти сорокалетнего рубежа.

4) можешь ли ты назвать три основных поворотных события в твоей жизни? что это за события?
Трудновато ответить. Вероятно, первое - в возрасте шести лет, когда я получил в подарок от родителей книгу Тудоровской "Троянская война и ее герои". Я еще плохо читал, но открыл книжку, посмотрел картинки и сказал вслух сам себе (помню этот момент очень отчетливо) - "я буду историком". И стал. Моя специальность для меня определяюща и жизненно важна в плане того, что я профессионально состоялся как исследователь, моя работа для меня куда важнее, чем чисто бытовая устроенность и комфорт.
Второе событие - первая близость с женщиной. 18 лет. Психологически это малозначительное для многих событие оказалось для меня почему-то важнее официальных браков и стало неким водоразделом. Между чем и чем - понять не могу до сих пор, но сам водораздел ощущаю очень четко. Третье событие - когда в подполье, в первой половине 80-х годов, мне попала в руки самиздатовская книжка с еврейским алфавитом. Включилась какая-то кнопка в мозгу, и неизвестная, непонятная мне самому программа начала работать. Все дальнейшие, достаточно важные и знаковые вехи моей жизни - развод, новая женитьба, переезд в другую страну, писанина на трех языках, статьи, монографии, проза, прием в писатели, рождение дочки - является вторичным по отношению к тому моменту и вытекает из него.

5) есть ли что-то в тебе, от чего ты сознательно отказался для спокойного сосуществования со своими родными?
Полагаю, я поступился свободой. Временами я начинаю бунтовать и впадаю в скрежет зубовный, но скоро прихожу в себя и сам себя одергиваю, понимая, что, если хочу спокойной семейной жизни и устроенности, логически говоря, так и должно было произойти.

---

Считаю своим долгом доложить, что в этой прекрасной зарисовке роль мышей в моей жизни несколько преуменьшена.

30.03.2011 в 22:43

Пишет  осенняя вишня:

самому либертарному из драконов посвящается
Мышь поскреблась в пыльную дверь, на которой было написано большими буквами "АРХИВ" и маленькими буквами: "охраняется Драконом".
За дверью послышался шорох и хриплое покашливание.
- Чего надо? - глухо спросил голос за дверью.
Мышь пропищала что-то жизненно важное и снова поскреблась в дверь.
- Войдите. - прохрипел голос.
Мышь проскользнула в щель между дверью и косяком и очутилась в полутемной комнате.
- Апчхии! - вздрогнула Мышь всем телом, чихая.
Архивная пыль висела в воздухе, словно туманность Андромеды, на полу колыхался ворох бумаг. Страницы зашелестели и разлетелись в стороны, из-под них показалась голова Дракона в съехавших набок очках. Дракон наморщил и без того морщинистый лоб и приготовился что-то сказать, но передумал, из-за чего ему пришлось остановить дыхание. Между Мышью и Драконом повисла пауза. Время шло, паузе надоело висеть и она стала выделывать акробатические трюки, сальто и пируэты. Дракон сглотнул слюну и пробормотал себе под нос: "Где-то у меня было это.."
- Это? - спросила Мышь и тут же растворилась и превратилась в гранёный стакан, наполненный водкой.
- Да. Именно это. - обомлев от радости, подтвердил Дракон. Он потянулся за граненым стаканом, подминая под себя страницы и наступая на исторические факты и имена. Добравшись до стакана, Дракон цокнул языком от предстоящего удовольствия и опрокинул в глотку вожделенную жидкость. Последняя тут же вызвала огненный всплеск из драконовой пасти и бумаги, лежащие вокруг, воспламенились. Через минуту сработало противопожарное устройство, вода хлынула с потолка и стала поливать Дракона и документы. Строчки на бумаге расползались, так же как и узоры на спине Дракона. Архивные записи постепенно исчезали, а с ними исчезал и дракон. В этот печальный момент снова кто-то поскребся в дверь. Дракон встрепенулся, усилием воли возвращая мысли в действительность, и спросил глухим голосом:
- Чего надо?
- Закурить не найдется? - пропищала Мышь за дверью.
"Где-то у меня было это.." - пробормотал Дракон, вспоминая где лежат сигареты.
...

---

А вот история Сат-Ока - Длинное Перо, индейского воина и польского писателя, арестованного гестапо и приговоренного к сожжению в Освенциме, партизана Армии Крайовой, а после войны - узника тюрем и лагерей народной Польши. Этакую биографию не придумать ни одному романисту, фантасту и реалисту.

В советском детстве я читал его повести, в том числе "Землю соленых скал", и воспринимал их так же, как и романы Купера, Рида и Мая, и не догадывался, что они автобиографичны. И сейчас я их перечитываю, и они наталкивают меня на мои собственные воспоминания.

ru.wikipedia.org/wiki/%D1%E0%F2-%CE%EA

Вот его подробная история. Клянусь мамой, вы об таком не читали, вы будете иметь удовольствие, - как говорил мой безграмотный в русском языке прадедушка, - это что-то!

the-indians.narod2.ru/sat-ok/



А теперь я расскажу косвенно сопутствующее. Я сталкивался с представителями движения индеанистов и несколько недолюбливаю его, сильно подозревая в карнавальной гротескности и некоторой, искренней и от всего сердца, наигранности. Однажды я приехал на одно их летнее мероприятие. Там били в бубен и танцевали вокруг костров, там разговаривали на ломаном, скверно выученном жаргоне - помеси языков могикан и апачей, с вкраплениями русских идиом, там жевали жареный хлеб и не давали мне пить огненную воду, а сами взывали к Маниту, обкурившись мухоморами. Но я люблю истории про индейцев, поэтому я остался и выдержал там целый день и потом ночь до утра. Это там меня прозвали Стариной Четырехглазым и хотели женить на прекрасной... я забыл, как ее звали по-индейски. То ли У-и, то ли Рапа Нуи. Когда я сказал, что Рапа Нуи - это из другой оперы, что слово это полинезийское, а не индейское, меня почему-то обвинили в расизме. Больше всего меня обвиняла прекрасная У-и, она прямо пошла красными пятнами, и они проступали через ее нарисованные татуировки. Вообще-то ее звали Вика, и была она натуральной блондинкой, старательно перекрашенной в искусственную брюнетку с тугими косами. Потом меня хотели принести в жертву духам предков, и я невольно нанес им еще более страшное оскорбление - отбиваясь от трезвых, но обкуренных, я кричал - покайтесь, вам скидка выйдет! - кому вы собрались принести меня в жертву, идиоты, ваши предки - бледнолицые!.. Меня привязали к березе и стали метать в меня томагавки. Томагавки были переделаны из туристских топориков за восемь пятнадцать, к ним просто присобачили куриные перья. Сперва я орал, потом умолк от греха подальше. Четыре томагавка пролетели мимо, пятый попал мне чуть ниже пояса. Это был ужас. Проклятые семинолы! - визжал я, - вонючие оцеолы! Они разозлились еще больше. Я - команч, кричал мне очкарик Валя. А я - оджибуэй! - кричала какая-то дура в стильных мокасинах прямо от Диора. А я - ал-гон-кин! - подвывала окружавшая их малолетняя шушера, и все выходило "алкоголькин". Это был какой-то сумасшедший дом. Они завыли койотами и ушли в вигвам до утра. Два часа я яростно дергался, стараясь вывернуться из веревок, проклинал краснокожих на иврите и идише, но только разодрал руки в кровь. Мне стало мерещиться, что утром меня таки принесут в жертву предкам - и спаси меня Маниту, если предки их окажутся теми, о ком я думал. Вокруг меня собрались голодные собаки, эти непременные спутники лесных стойбищ, они даже не виляли хвостами и мне мерещилось, что тут - целая стая Белых Клыков. Из вигвама доносилось пыхтение и повизгивание. Оджибуэйки отдаются команчам, злобно думал я. За эти два часа я стал законченным бледнолицым расистом с партийным билетом Общества Джона Бэрча. В полночь я захотел писать, да так сильно, что, потерпев, в конце концов сам взвыл койотом. В три часа ко мне вышла прекрасная обкуренная У-и. Она долго бродила вокруг меня, не говоря ни слова, потом схватила за волосы, и я решил, что сейчас эта бесноватая снимет с меня скальп. Я вытаращил глаза и открыл рот, но она только поцеловала меня в губы и сказала шопотом: паршивый бледнолицый! как ты прекрасен, злодей! - Потом вытащила нож (я навсегда запомнил лунный свет - как соль на топоре, как сказал один поэт) и принялась пилить веревки. Я шипел от боли в распухших суставах. Наконец, путы спали с меня, и я сделал огромный прыжок, но прекрасная У-И прыгнула как кугуар и перехватила меня на лету. Я - дочь вождя! - сказала она, приблизив лицо к моим глазам, так что я даже видел ее дико сжимающиеся и разжимающиеся зрачки, от нее несло мухоморами, - духи сказали свое слово, идем в лес! - Зачем?! - испуганно спросил я. - Я буду долго любить тебя на седом мху, мать земля благословила наш союз! - радостно сказала она. Извернувшись, я сделал гигантский прыжок и исчез во тьме. - Чтоб вас уже разогнали по резервациям!!! - думал я, но предусмотрительно молчал, опасаясь погони. Погони не было. Я бежал через лес и чувствовал себя Очень Одиноким Волком, был такой исторический персонаж в истории племени сиу. Надо сказать, что среди моих мучителей не обнаружилось ни одного сиу, и с тех пор я симпатизирую только этому племени. Под утро я вышел на заброшенную узкоколейку, ведущую на Белоостров, и, хромая, потрусил по ней к ближайшей станции. Там я зашел в станционный буфет и первым делом, дрожащим голосом, поминутно оглядываясь, попросил Трубку Мира. - Еще один ебанутый, - проворчала буфетчица и кинула мне пачку беломора. Рявкнув, я подхватил ее на лету зубами и юркнул в открывшиеся двери подошедшей электрички.

---

Сегодня - вторая годовщина со дня смерти Михаила Генделева (28.04.1950, Ленинград - 30.03.2009, Т.-А. - Иерусалим).

Ночные маневры под Бейт-Джубрин
www.russiandvd.com/store/album_asx.asp?sku=8451...
Ода на взятие Тира и Сидона
www.russiandvd.com/store/album_asx.asp?sku=8451...
Вавилон
www.russiandvd.com/store/album_asx.asp?sku=8451...
В первый праздника день
www.russiandvd.com/store/album_asx.asp?sku=8451...
Церемониальный марш
www.russiandvd.com/store/album_asx.asp?sku=8451...

(читает автор)

Вот он в своей легендарной мансарде на улице Бен-Гиллель.
Это он в спальне, совмещавшей две функции - читального зала и а-ля будуара доны Оканы.


А это в той же мансарде, на балкончике, за столиком, где так удобно пить с утра и не закусывать, потому что нечего. И я там был, и я там пил.

В парашютных
именно что в Ливане я и я именно пью арак
легко прикинуть калибр вливаний
если как допивали мрак
кровь естественно отстирали
за понимаю прыть
сказали клялся я на Коране
внимательнее надо быть
но именно я заметил впервые
нам
сюда
снятся одни живые
а мертвые никогда.

Все воспоминания
схожи как две воды
что банд-их-формирование [Боже!]
[ай как] нам выписало п….
что память светлая убиенным
меж тем результат побед
наших вслух говоря военных
что свет на раз побеждает свет
что мир наш потенциальный союзник
что вырос запрос в рабах
и что нации стало уютнее в кузнях отчих
и погребах.

Кус-охтак!
снятся одни живые а мертвые ни хрена
бегаю от жены я
когда предъ
являет жена
что я до побудки хриплю команды
когда я животное не храплю
и шел бы я на веранду
как именно я люблю
короче мы им навоевали
за родину как никак
я именно был в Ливане
именно пью арак.

Жизнь
комрады боевые
закусь то есть не до фига
на тризне нашей едят живые
голубику из пирога
слушай по ветеранам Приказ Номер Один
выпить арака давно пора нам
за битвы наши
Салах-ад-дин!
как бомбовозы наши бомбили
Кремль и по Озерлагу крюк
и как мы на рысях входили
в Дахау и Равенсбрюк.

Как врывались в бараки
как всё на своем пути
и нам швыряли под траки
конфеты армяне и конфети
кумысом трофейный шнапс запивали
Элизиума на полях
и как нам давали сестрички наши
во всех в мире госпиталях
и как я и каждый убил впервые
понял
теперь беги
пусть с вами поют живые
с мертвыми пьют враги.

@темы: Михаил Самуэлевич

---

Это, знаете, я просто так написал, потому что я стараюсь похудеть. Безрезультатно, впрочем. Так что, любители вкусно покушать (я имею в виду традциционно консервативную кухню), лучше это не читайте.

Приезжавшие к нам как-то по обмену опытом исландские писатели угощали меня фирменным напитком - картофельно-тминным самогоном с кусочком хакарля, мяса тухлой гренландской акулы. Это что-нибудь особенного, как говорят в Одессе, но, как я только сейчас понял, извините за каламбур - ничего особенного.
По сравнению, например, вот с этим.

Из области "дары моря": корейский деликатес саннакъи, о котором на недавней иерусалимской книжной ярмарке рассказал писатель из Сеула Ким Чи. Методика приготовления проста.
Живого детеныша осьминога нарезают и подают, присыпанным кунжутом. В момент поедания щупальцы продолжают шевелиться и, если не работать челюстями активнее, могут присасываться к языку и небу.

А вот - для любителей сыра. Но это ладно, это еще куда ни шло, в конце концов, наши собственные предки в пустыне тоже жрали всякую дрянь, типа саранчи. А касу марцу - вид производимого на Сардинии сыра, наиболее известного содержанием в нём живых личинок насекомых. Большой ценитель сардинской кухни, итальянский писатель Фурио Биаджини, мой хороший знакомый, трижды предлагал изготовить лично для меня порцию этого деликатеса, но я не решился. Чтобы отвязаться от доброжелательных, искренних, но излишне назойливых предложений, я просто сказал, что это - не кошер. В переводе с сардинского casu marzu обозначает «гнилой сыр». Личинки представляют собой небольших (8 мм) червей. Будучи побеспокоенными, они способны прыгнуть на расстояние до 15 сантиметров. По этой причине, желающим отведать касу марцу рекомендуют во время еды защищать глаза. Вкус обжигает язык, из сыра вытекает вонючая жидкость под названием lagrima - слезы, а личинки не перевариваются, и могут начать размножаться, вызывая рвоту и кровавый понос.

Но все это бледнеет по сравнению с кивиаком, рецепт приготовления которого, публично изложенный покойным Ю.С. Рытхэу, на весь вечер отбил аппетит посетителей ресторана Центрального дома литераторов, дай Бог памяти, в 1977 г. Кивиак - это тюлень, фаршированный чайками. Вот рецепт одного суперделикатесного рождественского блюда из кухни самых северных народов, проживающих в субарктике от Гренландии до Чукотки. Возьмите 1 (один) обезглавленный труп тюленя и засуньте ему в живот мертвых, ощипанных чаек. Спрячьте блюдо на семь месяцев в вечную мерзлоту. За это время ферменты разлагающихся чаек как следует поработают с кишками тюленя. Потом кивак выкапывают и едят. На вкус симнекроз птицы и ластоногого напоминает очень старый и довольно острый сыр.
Так говорил Заратустра Рытхэу.

А вот, извините, пенис вола.


Мне его предлагали в горячем виде, как закуску к портеру, я отказался. С некоторого времени я научился очень осторожно подходить - и в прямом, и в переносном смысле - к накрытым столам, устраиваемым интернациональной писательской братией, хотя люди это, в основном, доброжелательные, искренне старающиеся тебя не только напоить, но и накормить от души.

И все равно я считаю, что тюлень, фаршированный чайками - это нечто выдающееся в мировой кулинарии. По крайней мере, в восприятии самого факта такого рецепта нашей ментальностью. Это просто мантра какая-то. Однажды у нас дома было семейное торжество, собрались гости, и супруга готовила большой стол. Собственно, она всегда его готовит, не только в торжественных случаях. И вот я вошел в салон, и все прозаики уселись, и поэтессы потянулись к ложкам и вилкам, и я, находившийся под впечатлением от рассказа Рытхэу (рассказа про рассказ), вслух пробормотал: тюлень, фаршированный чайками.
Фи, закричала поэтесса Анечка З., ты всегда этакую гадость скажешь! А сама, между прочим, поедала вареные бараньи яйца. Ты мне лягушку хоть сахаром облепи, говорил Собакевич, я лягушку в рот не возьму, и устрицу тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа.

---

Добрый человек из Сан-Франциско

Час назад я сидел в своем кабинете и чем-то занимался. Раскрылась дверь, и вошел высокий, полный человек в отличном костюме. Он подошел ко мне и сказал:
- О!
И стал смотреть на меня с ласковой улыбкой.
- Что вам угодно? - спросил я не очень приветливо. У меня не было настроения.
- Мне угодно сказать вам пару слов.
- Ну, и что это за пара слов? - спросил я, вспомнив Бабеля.
- Я имею желание получить сканированные копии всех документов вашего архива, сколько бы их ни было. Миллион, два, пять, десять миллионов. Я плачу чеком или наличными, это вы сами решите. Все документы. Абсолютно все. Эйн, цвей, дрей.
- Хм, - сказал я. - Я не решаю этих вопросов. Я не директор.
- Да? - разочарованно произнес он. - А мне сказали, что вы здесь самый умный.
- Да, но директор у нас не я, - возразил я. - Директор у нас не самый умный, а... то есть, я хочу сказать - не я у нас директор.
- А где же он, этот не самый умный директор? - вскрикнул человек и стал озираться по сторонам. Он даже изогнул голову и посмотрел под стол, как бы пытаясь обнаружить спрятавшегося там директора. Не обнаружив его, он вопросительно уставился на меня. Некоторое время мы молчали.
- У нас не директор, а директриса, - сказал я. - Она сидит в другом конце коридора...
- Мое время - это деньги, - внушительно сказал он. - деньги! Много денег! Где эта дура, покажите мне ее побыстрее.
Я пожал плечами и вылез из-за стола.
- Вон там она сидит, - объяснял я, выйдя со странным гостем в коридор. - Во-о-н где дверь приоткрыта. Видите?
Из-за полуоткрытой двери доносились звуки легкой музыки, сопровождающие обычно телевизионные передачи ритмической гимнастики. Директриса, как всегда, приседала и подскакивала почти до потолка. Она очень бережет свою фигуру, наша директриса.
- Вижу, - сказал он. - И слышу. Спасибочки.
Говорил он с тяжелым английским акцентом.
- Не за что, - сказал я. Секунды три мы смотрели друг на друга. Он нетерпеливо постукивал по полу носком оранжевого штиблета. "Время - деньги", вспомнил я.
- Это не мое дело, - сказал я, - но все-таки - зачем вам сканы ВСЕГО нашего архивного материала? Это, знаете, очень много денег будет...
- А? Не верите? - как бы удивился он. - Я - миллионер. Даже, можно сказать, мульти. Я - дон Лос Кассос из Сан-Франциско. Сюда приехал специально, знаете ли, с этой целью. Инкогнито.
Я присвистнул и уважительно взъерошил волосы - шляпы у меня не было.
- Именно! - сказал он и, пошарив в наружном кармане, вытащил чековую книжку. - Именно. Можете посмотреть...
- Я верю, не надо смотреть... - откликнулся я. Он похлопал меня по плечу и, отвернувшись, пошел к музыкальной двери. Я смотрел ему в спину. Внезапно он повернулся и быстро пошел назад.
- Время - деньги, но я таки скажу вам, в чем дело, потому что вы мне понравились. Понимаете, молодой человек, я хочу купить всю информацию, все документы, какими располагает ваш архив, все в сканированном виде, и перенести все это на носители в моем частном музее, там, в Окленде... Я думаю, что вы... ваше государство... наш Израиль, то есть, судя по всему, долго не протянет. Ну, таково положение дел, вы понимаете. И...
- Не понимаю, - хрипло сказал я, - не хочу понимать.
- Я тоже не хочу, но, тем не менее, таково объективное положение дел. Ничего не поделаешь. К сожалению. Мне очень жаль. У вас... у нас, то есть, очень симпатичное государство. Но это будет.
- Не будет, - тупо сказал я.
Он опять посмотрел на меня довольно пристально.
- Вот поэтому я - дон Лос Кассос, и я миллионер, мульти, и я живу в Сан-Франциско, а вы... а вы - не миллионер, и живете вы... м-м-м... в не Сан-Франциско. Вы понимаете?
Я не хотел ничего понимать.
- Молодой и такой симпатичный человек, - сказал дон Кассос с огромным обаянием в голосе, - обстоятельствам нужно смотреть смерти в лицо, раз вы мужчина. Но вы - симпатичный бой. Всего лишь. Я думаю купить у вас копии всех архивных документов. Пусть хотя бы у меня сохранятся. Пусть потом, когда здесь уже не будет ни оригиналов, ни людей, а одни развалины и звери, пусть ко мне в Окленд приходят историки и смотрят копии. Это будет хороший, нужный бизнес. Имейте в виду, так думаю не только я, но только я догадался, что нужно делать. Ну, я пойду. Спасибо большое.
Он ослепительно улыбнулся, сунул мне что-то в руку (я судорожно сжал ее), еще раз похлопал по плечу и направился к кабинету, содрогавшемуся от звуков прыжков директрисы.
На прямых ногах я вернулся на свое рабочее место и разжал кулак. На потной ладони лежала помятая бумажка - сто долларов. Чаевые.

Я отвернулся и стал смотреть в окно, где пока еще сияло солнце, не было никаких развалин и, гудя, разъезжали автомобили.
Я вспомнил мою бабушку, к которой, когда она была уже совсем старая и больная, пришла на дом целая бригада врачей и, по завершению осмотра, главный - жизнерадостный, пышущий здоровьем доктор - сказал:
- Ну, желаем Вам всего хорошего, и, главное, легкой, безболезненной смерти.

@темы: Central Zionist Archives in Jerusalem

---

- Когда он приезжал в Ленинград, - рассказывает мне Миша Копелиович, - мы с женой уже загодя знали, какой нужно готовить стол. Мы ставили на стол в кухне литр водки, тарелку раскаленного борща и огромное блюдо солений. Грибы, огурцы, помидоры, укроп, щавель. Чеснок. С ним трудно было говорить до того, как он закончит трапезу. А когда закончит - отодвинет блюда и начинает читать стихи, глядя в окно. За окном шел снег. А у меня голова кругом шла.



Биография, стихи, воспоминания:
chichibabin.narod.ru/

Стихи:
lib.ru/POEZIQ/CHICHIBABIN/sbornik.txt

Стихи Чичибабина в исполнении автора:
litradio.ru/podcast/progr/vechera/boris_chichib...


* * *

Я родом оттуда, где серп опирался на молот,
а разум на чудо, а вождь на бездумие стай,
где старых и малых по селам выкашивал голод,
где стала евангельем 'Как закалялася сталь',

где шли на закланье, но радости не было в жертве,
где милость каралась, а лютости пелась хвала,
где цель потерялась, где низились кроткие церкви
и, рушась, немели громовые колокола,

где шумно шагали знамена портяночной славы,
где кожаный ангел к устам правдолюбца приник,
где бывшие бесы, чьи речи темны и корявы,
влюблялись нежданно в страницы убийственных книг,

где судеб мильоны бросались, как камушки, в небо,
где черная жижа все жизни в себя засосет,
где плакала мама по дедушке, канувшем в небыль,
и прятала слезы, чтоб их не увидел сексот,

где дар и задумчивость с детства взяты под охрану,
где музыка глохла под залпами мусорных зим,
где в яростной бурке Чапаев скакал по экрану
и щелкал шары звонкощекий подпольщик Максим,

где жизнь обрывалась, чудовищной верой исполнясь,
где, нежно прижавшись, прошли нищета и любовь,
где пела Орлова и Чкалов летел через полюс,
а в чертовых ямах никто не считал черепов,

где солнцу обрыдло всходить в небесах адодонных,
где лагерь так лагерь, а если расстрел, ну и пусть,
где я Маяковского чуть ли не весь однотомник
с восторгом и завистью в зоне читал наизусть;

и были на черта нужны мне поэты другие,
где пестовал стадо рябой и жестокий пастух,
где странно звучало старинное имя России,
смущая собою к нему неприученный слух,

где я и не думал, что встречусь когда-нибудь с Ялтой,
где пахарю ворон промерзлые очи клевал,
где утро барачное било о рельсу кувалдой
и ржавым железом копало заре котлован,

где вздохи ровесников стали земной атмосферой,
винясь перед нами, а я перед ними в долгу,
где все это было моими любовью и верой,
которых из сердца я выдрать еще не могу.

Тот крест, что несу, еще годы с горба не свалили,
еще с поля брани в пустыню добра не ушел.
Как поздно я к вам прихожу со стихами своими!
Как поздно я к Богу пришел с покаянной душой...

- Прочтите мне какое-нибудь его стихотворение из тех, что Вам больше всего памятны, - прошу я его. Он пожимает плечами:
- Мне большинство из них памятны. Я его почти всего наизусть знаю.
Помолчав несколько секунд:

…Я слышу всхлипы и смешки
И всхрапы ярости и крики.
Так собираю я улики
Всемирной, может быть, тоски…
…В цепи законов бытия
Ищу расшатанные звенья
И вдруг меняю «мы» на «я»,
Небесный гром – на соловья
И ненависть – на изумленье.
Юродство – вот мои доспехи.
Мой шлем. И мой надёжный щит.
Всё остальное мне не к спеху,
Когда вселенная трещит
По швам, когда мордовороты
Нас учат тонкостям ума,
Когда стучат во все ворота
Курьеры Страшного Суда.

---

Вышел с работы как обычно - в три часа, и повернул налево, к автобусной остановке. Метрах в восьмидесяти, справа, раздался дикий взрыв, и я на пару секунд оглох. Ого, - сказал старик, проходивший рядом, - подрывники, как дети в Пурим - совершенно не принимают во внимание нервы граждан. Да, согласился я и посмотрел направо - там поднимался столб дыма. Рядом с нами уже который год строят то ли противоатомное бомбоубежище для правительства, то ли подземный трамвайный парк, и взрывы раздаются с достаточной степенью регулярности. Все это происходит у нас под носом, и мы привыкли. На этот раз взрыв был такой силы, что в соседних домах вылетели стекла. Безобразие, сказал старик и пошел своей дорогой. Да, согласился я и повернулся, чтобы уходить, и тут только сообразил, что взрыв раздался вовсе не там, где идет строительство. Когда через минуту или две с воем сирен десятками стали приближаться машины скорой помощи и полиции, я понял, что действовали совсем другие подрывники.
Бомба взорвалась в автобусе 74-го маршрута, подъехвашего к остановке. От взрыва автобус тронулся с места и проехал вперед метр или около того. Я лишь тупо удивился, что при такой силе взрыва убитых не было, только раненые. Человек тридцать. Это я услышал уже в автобусе по дороге домой. Автобусных терактов у нас не было, если не изменяет память, с 2004 года. При этом - интересный факт - почти все иерусалимские взрывы почему-то происходят не дальше, чем в километре от моей работы.

---

А Гриша Трестман - впервые в жизни - сел писать роман. Мне всегда было интересно, как поэты пишут романы. Я не пишу романов, потому что не умею. Кроме того, я не поэт.
Вступление написано в форме стихотворения.

ПОСЛЕ КАЗНИ

В ладонь с расстрельной каменной стены мои мозги сгребает мой отец. Я на него смотрю со стороны, еще не осознав, что я – мертвец. Мне безразлична дрожь умерших губ, когда по бездорожью грузовик увозит бывший мной дырявый труп. Я быстро к смерти собственной привык. Мой жертвенный костер в который раз сжигает тело легкое дотла… Но память рода в этот самый час в моем бесплотном духе проросла. Моей могилы в мире этом нет. Мне, Господи, не до могильных плит. Среди живых я пробыл восемь лет. А человечий пепел не болит. Я похоронен, Господи, везде – вот адрес безмогильных мертвецов. Я, как птенец, в разрушенном гнезде, среди змеей задушенных птенцов. У мертвых я пока что новичок. Дня не пройдет, и чьи-то сапоги земли затопчут крохотный клочок, где папа схоронил мои мозги. Уже ничто: не тлен, не персть, не прах, я во вращенье круглогодовом привычно обитаю в двух мирах: послерасстрельном и дородовом.
Господь, бросает кости: нечет – чёт… и мечет карты: в масть – или не в масть... Но мой отец меня опять зачнет, и вновь меня родит другая мать. И от расстрельной, каменной стены отныне я навечно отрешен… а пули переплавились во сны, и я из сна перетекаю в сон. Смертельных ран моих последний след, уходит вон из памяти моей…
Я вижу прошложизненный рассвет и корни вековечных тополей…

@темы: Трестман