Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря, и охотник пришёл с холмов... (Р.Л.Стивенсон, "Реквием")
На протяжении двух с половиной часов мучаюсь над документом, подлежащим каталогизации. Сижу, кряхчу, верчу, переворачиваю. Нюхаю. Три листа пожелтевшей линованной бумаги, с розовыми голубками и сердечком вензелем. СПб, 9.09.1904. Корреспонденка Анна Вай... (фамилия неразборчива) пишет главному редактору петербургского литературного журнала "Рассвет". На конверте наискось: "Строго лично!! Редактору в собственные руки".
В пятисотый раз перечитываю, щурю глаза, бормочу текст себе под нос. Не понимаю витиеватого дореволюционного почерка с завитушками и ятями - хоть плачь.
"Многоуважаемый Л.Б., милостивый государь! Вот уже больше 2-х недель, как моя киска (киса? пися? ) находится в Вашем полном распоряжении, но реакции на оную я не прочувствовала до сих пор; Вы можете представить моё нетерпение и беспокойство..."
Ай да Анна Вай.
Cначала автоматически пытаюсь внести письмо в компьютер в раздел "Интимная переписка" (в программе есть такой раздел). Потом одолевают сомнения. Звоню на пятый этаж, зову на помощь феминистку Рашель. Она, хоть сама и из Кейптауна, но дедуля у нее в своё время был маститым писателем из Литвы, и обучил внучку сносному литературному русскому, который он полагал приятным дополнением к русской же ненормативной лексике. Именно русский мат литовский дедуля считал непревзойденной вершиной языка. Вследствие этого, с детства англоязычная Рашель, пытыясь разговаривать на русском, выдает странный смешанный жаргон, от которого некоторые шарахаются. Она искренне полагает мешанину из романов Достоевского и надписей на заборах официальным языком, принятым в приличном обществе.
Тычу пальцем в экран.
- Рашель, посмотри. Это - письмо на русском. Как ты прочтешь это слово? Странное какое слово... неужели сто лет назад так изъяснялись тоже? Я думаю, это... писька? Киска? Пусси, что ли?..
Нацепляет очки, склоняется над моим монитором. Старательно читает про себя, шевелит губами. Через минуту поднимает на меня ледяной взгляд. Цедит сквозь зубы:
- Я всегда утверждала, что ты - обыкновенный мужской шовинист. Какая ещё пусси, когда ясно, что этот вонючий шовинист-редактор удерживает у себя домашнее животное, принадлежащее этой несчастной! И, скорее всего, издевается над ней!
- Над кем?!
-Над кошкой! Тут же яснее ясного написано: "моя киса"!Не "киска", шовинист ты, трахмать ттвою за ногу и выше, а - "киса". Ты ни о чем ином думать не можешь, а речь в оригинале идет о кошке. Это - издевательство над домашним беспомощным животным, вот что! Надеюсь, этого скота-редактора посадили в том же году.
Тут я вспоминаю, что Рашель - не только феминистка, но и идейная вегетарианка, зампредседателя местного Радикального общества защиты и покровительства животным, и понимаю, что позвал ее на помощь в недобрый час, но остановиться уже не могу. Так или иначе, мне нужно закаталогизировать документ. И я выражаю вслух сомнение, что в начале прошлого века борьба гринписовцев приобрела такие абсурдные формы, как сейчас. В подтверждение я тычу рукой в дату письма.
- Рашель, я не понимаю всё же, в какую графу мне его занести. Я хотел в "Интимные письма авторов"; но, если речь идет о кошке, то я вообще никуда его занести не могу: графы "Переписка о домашних животных" в программе нет...
- Нет? Значит, ее нужно внести в программу, вот и всё! Я поговорю с директором и программистами. Они меня боятся и не откажут. О тебе, кстати, тоже нужно было бы поднять вопрос на ученом совете. Уверена - мне не откажут и в этом.
Я заискивающе улыбаюсь, бесцельно перебирая страницы неприличного письма.
Фыркнув, как разъяренная пантера, она удаляется, хлопнув дверью.
Из коридора раздается грохот. С приставной лестницы падает новый репатриант господин Николя. Николай Петрович, для меня просто дядя Коля, родом из Оренбурга, бывший доцент русской словесности, подрабатывающий у нас дважды в неделю маляром и техником-на-все-руки. Я - единственный, кто с ним разговаривает на русском, и он благоволит ко мне. С лестницы сегодня дядя Коля падает уже в четвертый раз. Услышав знакомое "Бляяяя!!..", я понимаю, кто мне действительно нужен, и выскакиваю из кабинета.
Из коридора доносится густой, как взбитые сливки, дух перегорелого бренди. Дядя Коля грузно ворочается на полу со всеми своими ведрами и кистями. Я помогаю встать пост-доценту.
- Дядя Коля, зайдите ко мне, пожалуйста... Мне очень, очень нужна ваша помощь. Там слово непонятное... в старом письме. То ли "киска", то ли "писька". Поглядите... очень нужно.
Дядя Коля бормочет что-то про мандаты.
Пошатываясь и матюгаясь сквозь зубы, он подходит к монитору и, снимая очки, впивается взглядом в экран.
Я сажусь в свое кресло и, пригорюнясь, подпираю рукой голову.
...Оглушительный рев разъяренного быка подбрасывает меня в воздух. Дядя Коля в восторге колотит по столу пудовым волосатым кулаком и тычет пальцем в экран:
- ГЫ-ГЫ-ГЫ-ГЫ-ГЫ-ГЫ-ЫЫЫЫЫЫ!!!! Пися! Кися! Мандатыыыыыы!!!!
Отдышавшись, он тихо читает текст спокойным, интеллигентным голосом. Маляр исчезает, рядом со мной находится доцент-филолог.
"Многоуважаемый Л.Б! Милостивый государь! Вот уже больше 2-х недель, как моя пiеса находится в Вашем полном распоряжении, но реакции на оную я не прочувствовала до сих пор; Вы можете представить моё нетерпение и беспокойство..."
Пiеса.
ПЬЕСА.
Черт бы побрал неразборчивые дореволюционные почерки с дореформенной орфографией.
В пятисотый раз перечитываю, щурю глаза, бормочу текст себе под нос. Не понимаю витиеватого дореволюционного почерка с завитушками и ятями - хоть плачь.
"Многоуважаемый Л.Б., милостивый государь! Вот уже больше 2-х недель, как моя киска (киса? пися? ) находится в Вашем полном распоряжении, но реакции на оную я не прочувствовала до сих пор; Вы можете представить моё нетерпение и беспокойство..."
Ай да Анна Вай.
Cначала автоматически пытаюсь внести письмо в компьютер в раздел "Интимная переписка" (в программе есть такой раздел). Потом одолевают сомнения. Звоню на пятый этаж, зову на помощь феминистку Рашель. Она, хоть сама и из Кейптауна, но дедуля у нее в своё время был маститым писателем из Литвы, и обучил внучку сносному литературному русскому, который он полагал приятным дополнением к русской же ненормативной лексике. Именно русский мат литовский дедуля считал непревзойденной вершиной языка. Вследствие этого, с детства англоязычная Рашель, пытыясь разговаривать на русском, выдает странный смешанный жаргон, от которого некоторые шарахаются. Она искренне полагает мешанину из романов Достоевского и надписей на заборах официальным языком, принятым в приличном обществе.
Тычу пальцем в экран.
- Рашель, посмотри. Это - письмо на русском. Как ты прочтешь это слово? Странное какое слово... неужели сто лет назад так изъяснялись тоже? Я думаю, это... писька? Киска? Пусси, что ли?..
Нацепляет очки, склоняется над моим монитором. Старательно читает про себя, шевелит губами. Через минуту поднимает на меня ледяной взгляд. Цедит сквозь зубы:
- Я всегда утверждала, что ты - обыкновенный мужской шовинист. Какая ещё пусси, когда ясно, что этот вонючий шовинист-редактор удерживает у себя домашнее животное, принадлежащее этой несчастной! И, скорее всего, издевается над ней!
- Над кем?!
-Над кошкой! Тут же яснее ясного написано: "моя киса"!Не "киска", шовинист ты, трахмать ттвою за ногу и выше, а - "киса". Ты ни о чем ином думать не можешь, а речь в оригинале идет о кошке. Это - издевательство над домашним беспомощным животным, вот что! Надеюсь, этого скота-редактора посадили в том же году.
Тут я вспоминаю, что Рашель - не только феминистка, но и идейная вегетарианка, зампредседателя местного Радикального общества защиты и покровительства животным, и понимаю, что позвал ее на помощь в недобрый час, но остановиться уже не могу. Так или иначе, мне нужно закаталогизировать документ. И я выражаю вслух сомнение, что в начале прошлого века борьба гринписовцев приобрела такие абсурдные формы, как сейчас. В подтверждение я тычу рукой в дату письма.
- Рашель, я не понимаю всё же, в какую графу мне его занести. Я хотел в "Интимные письма авторов"; но, если речь идет о кошке, то я вообще никуда его занести не могу: графы "Переписка о домашних животных" в программе нет...
- Нет? Значит, ее нужно внести в программу, вот и всё! Я поговорю с директором и программистами. Они меня боятся и не откажут. О тебе, кстати, тоже нужно было бы поднять вопрос на ученом совете. Уверена - мне не откажут и в этом.
Я заискивающе улыбаюсь, бесцельно перебирая страницы неприличного письма.
Фыркнув, как разъяренная пантера, она удаляется, хлопнув дверью.
Из коридора раздается грохот. С приставной лестницы падает новый репатриант господин Николя. Николай Петрович, для меня просто дядя Коля, родом из Оренбурга, бывший доцент русской словесности, подрабатывающий у нас дважды в неделю маляром и техником-на-все-руки. Я - единственный, кто с ним разговаривает на русском, и он благоволит ко мне. С лестницы сегодня дядя Коля падает уже в четвертый раз. Услышав знакомое "Бляяяя!!..", я понимаю, кто мне действительно нужен, и выскакиваю из кабинета.
Из коридора доносится густой, как взбитые сливки, дух перегорелого бренди. Дядя Коля грузно ворочается на полу со всеми своими ведрами и кистями. Я помогаю встать пост-доценту.
- Дядя Коля, зайдите ко мне, пожалуйста... Мне очень, очень нужна ваша помощь. Там слово непонятное... в старом письме. То ли "киска", то ли "писька". Поглядите... очень нужно.
Дядя Коля бормочет что-то про мандаты.
Пошатываясь и матюгаясь сквозь зубы, он подходит к монитору и, снимая очки, впивается взглядом в экран.
Я сажусь в свое кресло и, пригорюнясь, подпираю рукой голову.
...Оглушительный рев разъяренного быка подбрасывает меня в воздух. Дядя Коля в восторге колотит по столу пудовым волосатым кулаком и тычет пальцем в экран:
- ГЫ-ГЫ-ГЫ-ГЫ-ГЫ-ГЫ-ЫЫЫЫЫЫ!!!! Пися! Кися! Мандатыыыыыы!!!!
Отдышавшись, он тихо читает текст спокойным, интеллигентным голосом. Маляр исчезает, рядом со мной находится доцент-филолог.
"Многоуважаемый Л.Б! Милостивый государь! Вот уже больше 2-х недель, как моя пiеса находится в Вашем полном распоряжении, но реакции на оную я не прочувствовала до сих пор; Вы можете представить моё нетерпение и беспокойство..."
Пiеса.
ПЬЕСА.
Черт бы побрал неразборчивые дореволюционные почерки с дореформенной орфографией.
-
-
06.02.2006 в 13:15-
-
06.02.2006 в 13:26-
-
06.02.2006 в 13:27-
-
06.02.2006 в 13:38-
-
06.02.2006 в 13:44Фонд А13, дело 383, если кого-нибудь интересует.
-
-
06.02.2006 в 13:49странное употребление слова "прочувствовать"... озадачилась
-
-
06.02.2006 в 13:50-
-
06.02.2006 в 14:17-
-
06.02.2006 в 15:14Да
Но например я (видимо, от того что взгляд не замылен чтением тонн дореволюционной переписки) сразу решила, что речь идёт о неком произведении с кошачьим заголовком, которое авторша называет уменьшительной производной.
-
-
06.02.2006 в 18:37-
-
06.02.2006 в 20:29-
-
07.02.2006 в 09:13-
-
07.02.2006 в 14:13