Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря, и охотник пришёл с холмов... (Р.Л.Стивенсон, "Реквием")
В течение последней недели мною владел глубочайший сплин. Я только что вылечил его. Я только что вернулся домой с драки.
Сижу дома, никого не трогаю, занимаюсь с дочкой. Вбегает тесть (я его называю Пан Отец), машет руками:
-Внизу кого-то убивают!
Район у нас не самый благополучный. Я высунул голову в окно - действительно, у парадной катается по земле куча мала, все орут и машут кулаками. В самой середине - мои соседи-арабы (у нас в соседях на первом этаже живет семья арабов-христиан).
Глава семейства кричит по арабски и на иврите, призывает на голову некоего нечистивца одновременно гнев Бога-отца, Бога-сына, Духа святого, Аллаха, сил ада, демона Азраила и Малах-а-Мавета - ангела смерти.
Я пошел вниз - решил, что убивают соседа, причём решил, что убивают именно за то, что он араб. Правда, таких случаев - убийство араба за то, что араб - я как-то не очень припоминаю (в основном бывает наоборот, это они нас обычно режут за то, что мы... гхм, да); но в нашем сумасшедшем райончике всё может быть. Что вы хотите, если половина района - коренные израильтяне восточного происхождения с горячим темпераментом, а остальную половину делят между собой обладатели не менее горячего темперамента - выходцы из Грузии ( "шени деда, скажи слово про мой мать - я тэбя зарэжу" ), Бухары ( "мой дом - полный чаша, три сортира, шоб посрать где было, а у тебя, профессор - одни книжки, ты нищий, я таким в Самарканде милостынь подавал" ) и Эфиопии ( "да какой ты еврей, если ты - белый? Эй, белый обезьян, ты уже слез со свой банан? Шютка" ). Некоторое разнообразие в этот нижний палеолит вносит тонкая струйка приехавших из Одессы ( "мы живём теперича, сударь мой, в стране непуганых эфиопов" ), Бердичева ( "да шоб они все сгорели вместе со своей мелихой, а я лучше опять к моим бендеровцам уеду" ) и Москвопитера ( "как, Вы ещё не ходили на последний симфонический концерт Вагнера, который давал Зубин Мета???? Боже, какой пассаж! Ах, кстати, мне Ахмадуллина по секрету рассказывала, что Галич был морфинистом, ах, ах" ).
Итак, я бегу по лестнице вниз, подтягивая спортивные штаны на неспортивной фигуре, поправляя очки и теряя домашние тапочки. Дочка визжит, свесившись с площадки четвертого этажа - "не уходи, папочка, тебя зарежут!", супруга вторит ей голосом, вызывающим в генетической памяти ассоциации с иерихонской трубой: "оставь их, пусть разбираются сами! Вернись, поц, я всё прощу! Кому сказала - назад!! Так, можешь уже не возвращаться."
Мои соседи-израильтяне - благороднейшие люди. Как только где-то кого-то бьют, они, прислушиваясь к происходящему в парадной, мужественно прижимаются волосатыми ушами к бронированным дверям своих квартир (изнутри) и кричат жёнам, чтобы те немедленно вызывали полицию. Мне даже как-то странно поверить, что эти люди выиграли Шестидневную войну, а заодно, на протяжении последнего полустолетия, ещё пять войн.
Тапочки я теряю потому, что мне крайне симпатично арабское семейство, проживающее внизу. Их восемь человек, - папа Мухаммад - водитель автобуса, красавица-мама - домохозяйка Лейла, и шесть штук красавчиков сыновей, в возрасте от трёх до двадцати трёх лет: Ахмад, Ибрагим, Мустафа, Хафизулла, Сеид и Сулейман. В квартире у них - чистота и порядок, и никогда не доносятся истерические вопли, столь характерные для коренной части обитателей района в моменты дружественных семейных сцен.
Трижды на моей памяти эти совершенно, в общем-то, посторонние всем окружающим, иноязычные и иноверные люди вмешивались в скандалы, происходящие время от времени на улице, под их окнами, и пресекали готовившиеся натуральные кровопролития, разводя противников. Однажды, когда моей дочке было полгода, и она лежала в коляске под нашими окнами, гуляя со своей бабушкой - ныне покойной моей тёщей, пять соседских олигофренов подросткового возраста - дети потомственного иерусалимского нищего из старинного раввинского рода - принялись кидаться камнями в бабушку и внучку, норовя попасть, в основном, по коляске. Бабушка бегать не могла, внучка - тем более; пока я бежал по лестнице вниз, роняя, как водится, спортивные штаны, тапочки и очки, но со столовым ножом в руках, наши арабы, мигом сгруппировавшись и разделив обязанности, опередили меня: в мгновение ока двое сыновей выскочили на улицу, схватили олигофренов и от души навешали им пачек, ещё двое побежали к потомственному нищему старинного рода - объяснять пагубность поведения его детей перед лицом Христа, Аллаха и Бога-отца, а красавица Лейла тем временем повисла на мне, стремясь не допустить смертоубийства - ибо я, вращая глазами, как бык на корриде, уже выскочил на улицу, имея в руках кривой тесак, которым моя половина обычно рубит мясо на кухне. Позднее Лейла сказала, что у меня был вид обкурившегося шахида, спешившего на дело. Я не обиделся, ибо был благодарен ей за спасение моей души.
В данный момент выяснилось, что благородные потомки пророка из Медины вновь пострадали за правое дело. Из окна своего салона кто-то из их младших детей увидел, что какой-то синантроп с золотой цепью на шее, проходивший возле дома с девицей, вдруг накинулся на неё и стал бить кулаками по лицу. Не имея никакого представления о причине этого странноватого поведения, да и не очень задумываясь о нём, Хафизулла не то Мустафа выскочил на улицу и сшиб наглеца с ног. Девица убежала, а обладатель золотой цепи вскочил и, достав из-за пазухи нож, накинулся на моего благородного соседа, изрыгая сквернословия на примитивном уличном иврите, столь характерном для многих уроженцев страны, столь же физически развитых, сколь и убогих духовно. Я, памятуя старый долг перед сынами Мухаммада, уже бежал сверху с неразлучным тесаком, обычно хранящимся в специально отведённом для таких случаев укромном уголке кухни, но был опережен пятью братьями отбивавшегося, пострадавшего за даму. Тем не менее, выяснилось, что моё участие, причём именно с тесаком, было бы весьма своевременно для уравновешивания сил: со стороны центра района с воем и лаем, аки стая рыжих псов из Декана в погоне за Маугли, клубилось, быстро приближаясь, стадо питекантропов - приятелей носителя золотой цепи. Соседи, как обычно, мужественно выглядывали из окон своих квартир, подавая разношерстные, зачастую политически безграмотные реплики, и надеяться, как выяснилось, было совершенно не на кого.
Мы принимаем бой, вспомнил я некстати, и шагнул с крыльца.
Подбежавший первым австралопитек прыгнул на Лейлу, выскочившую вслед за мной, и сбил её с ног. Престарелый Мухаммад прыгнул на него и послал в нокаут умелым ударом каратэ, чем несказанно удивил меня. На него и сыновей накинулся выводок неандертальцев - существ, так приблизительно, из десяти, и в этот момент я сам, повинуясь инстинкту толпы, прыгнул вперёд, выставив перед собой неразлучный тесак. Моя Софа визжала сверху, но всё было уже в порядке: привлеченный живостью момента, из-за угла выскочил и, изрыгая чудовищную хулу на трёх языках, скачками нёсся к нам великолепный дядя Коля, бывший сиделец Гулага, восьмидесятилетний старец, обладатель железных бицепсов, держа наперевес гигантскую оглоблю с кривым гвоздём на конце.
Увидев дядю Колю, синантропы начали разбегаться. Вот они были - и вот их нет, как сказал кто-то из классиков.
Но дядя Коля жаждал крови. Он кинулся преследовать убегавшее с воем стадо, и успел-таки целиком всадить ржавый огромный гвоздь, торчащий из трехметровой оглобли, в зад носителя золотой цепи прежде, чем появилась, воя мигалками и плюясь бензином, наша доблестная полиция, поспевшая, как и всегда, к шапочному разбору.
Муса, ты пьешь арак? - слегка задыхаясь, спросил меня Мухаммад. Я пью арак, я пью всё, что горит, даже эту вонючую анисовую водку, иншалла, шукран, хабиби, ответил я соседу, и мы пошли к нему пить арак. Мы гордо прошествовали мимо вылезших из-за своих бронированных дверей соседей, громко полагавших вслух, что премьер-министром должен быть не Шарон, премьер-министром должен быть наш сосед - палестинец, потому что наш пелестинец защищает посторонних детей и женщин, а вот защитит ли посторонних, и даже своих, детей и женщин Шарон, это ещё науке неизвестно.
И мы ввалились в чистую, ухоженную квартиру с картинами итальянских мастеров по стенам и с большим кальяном в углу, мы уселись на пол, на прекрасный черно-красный ковер ручной магрибской работы, под маленьким распятием над окном, у инкрустированного столика с Библией на арабском, и Лейла с поклоном подала нам кувшин арака и мягкие, белые, пахучие лепешки с мёдом, и мы пили, и ругали покойного Арафата и живого Шарона, и со взаимными благословениями уверяли друг друга, что мы - Мужчины, и выпили почти весь кувшин, и тут раздался звонок, и в квартиру ввалилась полиция, привлеченная запахом арака и медовых лепешек, и с ними - моя Софа с мрачным дядей Колей, державшим под мышкой свою оглоблю.
И, между прочим, такое времяпровождение, как в вестернах Дикого Запада, - отличный способ снятия сплина.
Сижу дома, никого не трогаю, занимаюсь с дочкой. Вбегает тесть (я его называю Пан Отец), машет руками:
-Внизу кого-то убивают!
Район у нас не самый благополучный. Я высунул голову в окно - действительно, у парадной катается по земле куча мала, все орут и машут кулаками. В самой середине - мои соседи-арабы (у нас в соседях на первом этаже живет семья арабов-христиан).
Глава семейства кричит по арабски и на иврите, призывает на голову некоего нечистивца одновременно гнев Бога-отца, Бога-сына, Духа святого, Аллаха, сил ада, демона Азраила и Малах-а-Мавета - ангела смерти.
Я пошел вниз - решил, что убивают соседа, причём решил, что убивают именно за то, что он араб. Правда, таких случаев - убийство араба за то, что араб - я как-то не очень припоминаю (в основном бывает наоборот, это они нас обычно режут за то, что мы... гхм, да); но в нашем сумасшедшем райончике всё может быть. Что вы хотите, если половина района - коренные израильтяне восточного происхождения с горячим темпераментом, а остальную половину делят между собой обладатели не менее горячего темперамента - выходцы из Грузии ( "шени деда, скажи слово про мой мать - я тэбя зарэжу" ), Бухары ( "мой дом - полный чаша, три сортира, шоб посрать где было, а у тебя, профессор - одни книжки, ты нищий, я таким в Самарканде милостынь подавал" ) и Эфиопии ( "да какой ты еврей, если ты - белый? Эй, белый обезьян, ты уже слез со свой банан? Шютка" ). Некоторое разнообразие в этот нижний палеолит вносит тонкая струйка приехавших из Одессы ( "мы живём теперича, сударь мой, в стране непуганых эфиопов" ), Бердичева ( "да шоб они все сгорели вместе со своей мелихой, а я лучше опять к моим бендеровцам уеду" ) и Москвопитера ( "как, Вы ещё не ходили на последний симфонический концерт Вагнера, который давал Зубин Мета???? Боже, какой пассаж! Ах, кстати, мне Ахмадуллина по секрету рассказывала, что Галич был морфинистом, ах, ах" ).
Итак, я бегу по лестнице вниз, подтягивая спортивные штаны на неспортивной фигуре, поправляя очки и теряя домашние тапочки. Дочка визжит, свесившись с площадки четвертого этажа - "не уходи, папочка, тебя зарежут!", супруга вторит ей голосом, вызывающим в генетической памяти ассоциации с иерихонской трубой: "оставь их, пусть разбираются сами! Вернись, поц, я всё прощу! Кому сказала - назад!! Так, можешь уже не возвращаться."
Мои соседи-израильтяне - благороднейшие люди. Как только где-то кого-то бьют, они, прислушиваясь к происходящему в парадной, мужественно прижимаются волосатыми ушами к бронированным дверям своих квартир (изнутри) и кричат жёнам, чтобы те немедленно вызывали полицию. Мне даже как-то странно поверить, что эти люди выиграли Шестидневную войну, а заодно, на протяжении последнего полустолетия, ещё пять войн.
Тапочки я теряю потому, что мне крайне симпатично арабское семейство, проживающее внизу. Их восемь человек, - папа Мухаммад - водитель автобуса, красавица-мама - домохозяйка Лейла, и шесть штук красавчиков сыновей, в возрасте от трёх до двадцати трёх лет: Ахмад, Ибрагим, Мустафа, Хафизулла, Сеид и Сулейман. В квартире у них - чистота и порядок, и никогда не доносятся истерические вопли, столь характерные для коренной части обитателей района в моменты дружественных семейных сцен.
Трижды на моей памяти эти совершенно, в общем-то, посторонние всем окружающим, иноязычные и иноверные люди вмешивались в скандалы, происходящие время от времени на улице, под их окнами, и пресекали готовившиеся натуральные кровопролития, разводя противников. Однажды, когда моей дочке было полгода, и она лежала в коляске под нашими окнами, гуляя со своей бабушкой - ныне покойной моей тёщей, пять соседских олигофренов подросткового возраста - дети потомственного иерусалимского нищего из старинного раввинского рода - принялись кидаться камнями в бабушку и внучку, норовя попасть, в основном, по коляске. Бабушка бегать не могла, внучка - тем более; пока я бежал по лестнице вниз, роняя, как водится, спортивные штаны, тапочки и очки, но со столовым ножом в руках, наши арабы, мигом сгруппировавшись и разделив обязанности, опередили меня: в мгновение ока двое сыновей выскочили на улицу, схватили олигофренов и от души навешали им пачек, ещё двое побежали к потомственному нищему старинного рода - объяснять пагубность поведения его детей перед лицом Христа, Аллаха и Бога-отца, а красавица Лейла тем временем повисла на мне, стремясь не допустить смертоубийства - ибо я, вращая глазами, как бык на корриде, уже выскочил на улицу, имея в руках кривой тесак, которым моя половина обычно рубит мясо на кухне. Позднее Лейла сказала, что у меня был вид обкурившегося шахида, спешившего на дело. Я не обиделся, ибо был благодарен ей за спасение моей души.
В данный момент выяснилось, что благородные потомки пророка из Медины вновь пострадали за правое дело. Из окна своего салона кто-то из их младших детей увидел, что какой-то синантроп с золотой цепью на шее, проходивший возле дома с девицей, вдруг накинулся на неё и стал бить кулаками по лицу. Не имея никакого представления о причине этого странноватого поведения, да и не очень задумываясь о нём, Хафизулла не то Мустафа выскочил на улицу и сшиб наглеца с ног. Девица убежала, а обладатель золотой цепи вскочил и, достав из-за пазухи нож, накинулся на моего благородного соседа, изрыгая сквернословия на примитивном уличном иврите, столь характерном для многих уроженцев страны, столь же физически развитых, сколь и убогих духовно. Я, памятуя старый долг перед сынами Мухаммада, уже бежал сверху с неразлучным тесаком, обычно хранящимся в специально отведённом для таких случаев укромном уголке кухни, но был опережен пятью братьями отбивавшегося, пострадавшего за даму. Тем не менее, выяснилось, что моё участие, причём именно с тесаком, было бы весьма своевременно для уравновешивания сил: со стороны центра района с воем и лаем, аки стая рыжих псов из Декана в погоне за Маугли, клубилось, быстро приближаясь, стадо питекантропов - приятелей носителя золотой цепи. Соседи, как обычно, мужественно выглядывали из окон своих квартир, подавая разношерстные, зачастую политически безграмотные реплики, и надеяться, как выяснилось, было совершенно не на кого.
Мы принимаем бой, вспомнил я некстати, и шагнул с крыльца.
Подбежавший первым австралопитек прыгнул на Лейлу, выскочившую вслед за мной, и сбил её с ног. Престарелый Мухаммад прыгнул на него и послал в нокаут умелым ударом каратэ, чем несказанно удивил меня. На него и сыновей накинулся выводок неандертальцев - существ, так приблизительно, из десяти, и в этот момент я сам, повинуясь инстинкту толпы, прыгнул вперёд, выставив перед собой неразлучный тесак. Моя Софа визжала сверху, но всё было уже в порядке: привлеченный живостью момента, из-за угла выскочил и, изрыгая чудовищную хулу на трёх языках, скачками нёсся к нам великолепный дядя Коля, бывший сиделец Гулага, восьмидесятилетний старец, обладатель железных бицепсов, держа наперевес гигантскую оглоблю с кривым гвоздём на конце.
Увидев дядю Колю, синантропы начали разбегаться. Вот они были - и вот их нет, как сказал кто-то из классиков.
Но дядя Коля жаждал крови. Он кинулся преследовать убегавшее с воем стадо, и успел-таки целиком всадить ржавый огромный гвоздь, торчащий из трехметровой оглобли, в зад носителя золотой цепи прежде, чем появилась, воя мигалками и плюясь бензином, наша доблестная полиция, поспевшая, как и всегда, к шапочному разбору.
Муса, ты пьешь арак? - слегка задыхаясь, спросил меня Мухаммад. Я пью арак, я пью всё, что горит, даже эту вонючую анисовую водку, иншалла, шукран, хабиби, ответил я соседу, и мы пошли к нему пить арак. Мы гордо прошествовали мимо вылезших из-за своих бронированных дверей соседей, громко полагавших вслух, что премьер-министром должен быть не Шарон, премьер-министром должен быть наш сосед - палестинец, потому что наш пелестинец защищает посторонних детей и женщин, а вот защитит ли посторонних, и даже своих, детей и женщин Шарон, это ещё науке неизвестно.
И мы ввалились в чистую, ухоженную квартиру с картинами итальянских мастеров по стенам и с большим кальяном в углу, мы уселись на пол, на прекрасный черно-красный ковер ручной магрибской работы, под маленьким распятием над окном, у инкрустированного столика с Библией на арабском, и Лейла с поклоном подала нам кувшин арака и мягкие, белые, пахучие лепешки с мёдом, и мы пили, и ругали покойного Арафата и живого Шарона, и со взаимными благословениями уверяли друг друга, что мы - Мужчины, и выпили почти весь кувшин, и тут раздался звонок, и в квартиру ввалилась полиция, привлеченная запахом арака и медовых лепешек, и с ними - моя Софа с мрачным дядей Колей, державшим под мышкой свою оглоблю.
И, между прочим, такое времяпровождение, как в вестернах Дикого Запада, - отличный способ снятия сплина.
http://www.diary.ru/~libdragon/?com...p;postid=649577
с блистательной победой, Дракон! )
и мои глубочайшие респекты семье православных арабов )
Только они не православные, а, кажется, марониты.
В общем, не суть важно.
Спасибо. : )
Какая прелесть; и жить захотелось.
А ты у нас практически Иисус Навин.
Ах, ах. : (
Черта с два.
Хотя и святые есть тоже, с этим не поспоришь.
Это я хвастаюсь. Люблю иногда похвастаться, знаете ли. Есть у меня такая простая человеческая слабость.
Ты- храбрец.
Я - поц.
Это ведь все идиш, не иврит?
Миша, ты и твои соседи-арабы просто нормальные люди.
Правда "нормальность" уже становится редкостью.
Я вот жила на улице , где никто не считал, что "его хата с краю".
Но все равно береги себя и ьез тесака не вылазь=)0
Таковым себя время от времени чувствую, в чем обычно не стесняюсь признаться.
На (или в?) Южной Украине слово это давно уже стало обиходным среди автохтонного населения, которое, впрочем, и не подозревает в массе своей о его этимологии. Русские производные - "поцоватый" ("недоделанный"
По поводу "шлимазла" могу сказать, что слово это, точно, идишское, но, как и 20 процентов идишских слов вообще, явно несёт в себе фонетически изменённый по ашкеназскому принципу ивритский корень "мазл" ("мазаль"
1)"шели мазаль" ("моё счастье", тут имеет место грамматически неадекватная, часто свойственная идишу, перестановка заимствованных из древнееврейского слов в словосочетании). Иронично.
2)"Ше-ли мазаль" ("что мне счастье", "тоже мне, счастье"
3)Видоизмененное "ше-ло мазаль" ((то), что не (является) счастьем.
Смысл один - "несчастный, промахнувшийся по жизни, вызывающий жалость, переходящую временами в брезгливость".
П.С.: Лёш, по поводу не забытой мною тёти Песи могу сказать, что этимологии этого имени никто не знает. Даже великий хасидский этимолог из Нью-Йорка раввин Йоэл-Джоэл не знает. Я не токмо ему письмо написал, но и на одном профессиональном идишистском форуме вопрос задал - нет ответа. А раз нет ответа, то это означает лишь одно: Знатоки боятся показать свою неосведомленность в предмете и потому предпочитают просто отмалчиваться.
Как это, впрочем, обычно у них, у Знатоков, и бывает.
Так вы будете смеяться, но и он ничего не знает про тётю Песю, кроме того, что у него у самого была такая тётя.
Они умрут.
Спасибо за обстоятельность всегдашнюю. ))