Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря, и охотник пришёл с холмов... (Р.Л.Стивенсон, "Реквием")
Прошлой ночью Либертарный Дракон не спал - объективно дурное настроение, по субъективным причинам возникшее, обложило его плотным облаком. Хотел Дракон лечь поспать в одиннадцать, но не лёг, а старую переписку с Давно Ушедшими перечитывал, сигарету от сигареты прикуривая - то матюгаясь пессимистически, то смеясь звонко, истерически, но от души. И так читал, курил, сравнивал, выписки делал, смеялся и матюгался, чай пил и кофе, шоколадом французским и селёдкой пайковой закусывая одновременно, умишком средним своим допереть пытаясь, как Милый друг его так облапошил, - что не выдержала за стенкой супруга его - Дракониха и, в кабинет в три часа ночи ворвавшись, обложила его трёхэтажным, а также, поплакав над тяжёлой долей своей, бабской, спать до утра супругу своему строго-настрого уже заказала.
И не лёг Дракон. Ни в три часа не лёг, ни в четыре, ни даже в полпятого не лёг он; а как муэдзины-то из деревни близкой, окаянными двоюродными братьями нашими населённой, соул-джаз свой во имя Милосердного по мегафонам выпевать без четверти пять зачали - так восстал Дракон от работы ночной, лютой, - с хрустом потянулся, красными глазищами в утренний туман, по полям и весям пустыни Иудейской тянущийся, всмотрелся печально - и на службу отбыл.
И не будем мы, братья, о том, что на службе у Дракона ныне творилось, рассказывать - ибо не творилось там ничего дельного, служебного то-есть. И хоть были на службе директор, замдиректора, две секретарши и три заседания - не уделил им Дракон ни словечка ласкового, ни кивка даже - а ринулся на компьютеру, аки Самсон на льва, пост написал, в экран горько уставился - и сидел в отупении так цельный день - то на восход любуясь, то, спустя часов десять - уже на закат. И боялись входить к нему и директор, и замдиректора, и две секретарши, не считая люда прочего, просто служебного. И на три заседания не пошёл Дракон, - а как входить к нему кто-то пытался, то разевал он пасть свою зубасто-нечистую - и ни словечка на библейском языке благородном никто от него, как по статусу положено, и не слыхивал даже - раздавались всё оттуда слова короткие, утробные, богомерзские, на неведомом языке Страны Северной, как Прародину драконью, снегами заполощенную, в Талмуде называют, - непечатные слова на языке непонятном доносились из пасти его окаянной.
Устал Дракон наш, ишь как зубищами-та скрипит, ишь, крыльями-та как в воздухе полощет, очами-та дивно поглядывает, - шептался люд в коридоре. И, слыша слова сочувственные, на библейском языке из коридора произносимые, откликался из комнаты персональной Дракон хриплой руганью мерзкой, трёхэтажной, на языке детства своего - кой и у гробовой доски каждый помнить будет. "В сад! Все - в саааад!" - рычал он - на директора, на замдиректора, на холуёв их, на двух секретарш и на участников трёх совещаний, и даже на красотку-эфиопку из оных, капли успокоительные ему на блюде коленопреклонённо поднёсшую.
А как пробил час - как вечер в окнах, на синеве Вечного города небесной, немыслимой, заполоскался - восстал Дракон с хрустом с кресла своего, харкнул на пол замысловато, проклял врага рода человеческого абстрактно - и, крылом взмахнув, домой направился.
А в пять пополудни, не проспав ни часика, ни минутки за всю ночь предыдущую, звёздами под безоблачным небом усыпанную, решил Дракон Дракониху свою лютую ублажить, в бассейн Нивы Иакова семейным кланом стопы её направить - бо жара несусветная на улице, от зноя сего притихшей, царила - да и взбодриться от ночи бессонной желалось. И взошли в автомобиль Драконий, японский, все строго по ранжиру - сперва Дракониха, хвост задрав, за ней Дракон нервный, очами покрасневшими от раздумий ночных в пространство дивно поглядывая, - а за ними Принцесса, кровиночка их ненаглядная, на подножку вспорхнула. Но не зря поминал Дракон всуе на службе своей накануне врага рода человеческого - склонился Рогатый рылом своим нечмстым, оскаленным, к ушку Принцессы, да и нашептал ей что-то. На каком языке нашептал - то нам неведомо, да и вам знать не нужно, бо не суть это. Не о том разговор.
И подняла крик Принцесса - к папке на колени, к рулю ближе, на сиденье переднее, ей возжелалось. Сдался Дракон, Принцессу бережно подхватил - и вперёд себя усадил. Зачем стигматы святой Терезе, вопросил однажды писатель земли далёкой - и сам же себе ответствовал: не нужны они ей, но они ей желательны. Само себе напросило семейство Драконье стигматы святой Терезы... Как оно было, братья - слушайте.
Нельзя по закону Святой земли чаду возлюбленному, юному, на переднем сиденье умещаться, бо прав вождения у него нет. И вообще каждому на сиденьи переднем, водительском, кроме самого водителя, умещаться возбраняется - будь ты папа его, водителя, будь ты бабушка его слепоглухонемая, будь ты хоть сам Господин Президент государства этого грозного.
И забыли о сем Дракон с Драконихой, на чадо своё, счастливо пузыри на переднем сиденьи пускавшее на коленях папкиных, любуясь. И подъехал автомобиль японский, вишнёвого цвета, уже к бассейну Нивы Иакова - да свистнул тут, оскалившись, Нечистый, свистая всех наверх, всю рать свою адскую, подлую. И хоть приняла рать эта облик полицейской машины с пятью полицейскими, до зубов вооружёнными, внутри машины умещавшимися - но понял Дракон, что Адом тут запахло и всей серой его. Ибо затормозили полицейские, рога и копыта под формой пряча, напротив - и ручкой сделали: подъезжай, мол, разговаривать станем. Знал Дракон, что за разговоры ждут его - под вывеской штрафа высокого соблазны адские ждут его; за душу свою бессмертную испугался он - дал газу, да и был таков.
И помчался автомобиль японский, от врага рода людского хозяев своих унося, через магометанские районы Города Золотого, взвигивая на виражах, и помчалась вслед ему машина полицейская, и черти, в ней сидящие, выли в рупор на языке святом - стой, господин наш, ибо стрелять станем. Ибо уж померещилось им, окаянным, что никакой Принцессы в машине не было и нет вовсе, а есть в машине лишь двое подозрительных - баба со взором горящим да мужик, до глаз нечистой бородой самоубийцы-шахида заросший, к тому же сумку синюю, огромную, странную, к себе бережно прижимающий, - а что уж в той сумке хранится - динамит ли, тринитротолуол ли - Бог весть. То, что в той сумке хранилось в действительности - плавки, купальники, мыла, мочалки и круг резиновый, надувной, детский - никого уже не интересовало, и не знали они о том, слуги народа, слуги адовы то-бишь - а узнали б, то не поверили...
И заносило машину, и выли, и скрипели тормоза у редких светофоров, и высыпала по ходу прошествия машин толпа магометанская, радостно подвывавшая - думали братья наши двоюродные, что не смиренная семья иудейская, в бассейн не пущенная, вдоль трассы стремилась, - мнилось им, окаянным, что сие герои их - шахиды - на машине от властей удирают. И грохотал мегафон в машине сатанинской, полицейской, и визжала Дракониха, в автомобиле японском, на виражах заносимом, запертая, и летели с рукоплещущих тротуаров камни и гнилые фрукты в преследователей, и вой "Аллах акбар!" с тротуаров же перекрывал все звуки, и орал простые русские слова Дракон, от погони уходящий, и тихо спрашивала Принцесса - "папа, папа, слышишь ли ты меня?"
Вырвалась за город, пронеслась машина Драконья вишнёвая, дивная, японская, по деревне роскошных трехэтажных арабских вилл Шуафат, по недоразумению лишь именуемой на Западе лагерем беженцев - пролетела, преследуемая уже пятью машинами слуг Сатаны, набитыми автоматчиками, и первые предупредительные выстрелы огласили окрестности Вечного города, по пустыне разносясь, треща. И пугливо шарахались по обочинам овечьи и козьи стада, и волчьи стаи, и коршуны уж кружились в бездонно-синем небе, поживу чуя, и редкие пастухи-бедуины в куфиях, зажав посохи, как офицеры - стеки на плац-парадах, отдавали честь - то ли солдатам, то ли Дракону. И охнул Дракон непечатно, в суете жизни оглянувшись назад - уж не полицейские машины, все покрышки о пустынные камни изорвавшие, неслись за ним по пятам - то военные "лендроверы" и грузовик, солдатами набитый, преследовали его. И помстилось ему, что уж танк, от учений оторванный, рыча от возбуждения, из пустыни с другой стороны к нему приближается, рыло своё на него наводя. И понял Дракон, прыгающей рукой включив радио, отчего такая честь ему выпала - сегодня дважды обстреливали террористы города наши, и погибли люди, и в каждом бородаче с сумкой мерещились новые шахиды, - пусть даже в сумке той, окромя детского круга спасательного, ничего не было, да, по здравому размышлению, и быть не могло.
И домчалась японская "субару" до поворота на город славный - Маале-Адумим, что по дороге на Мёртвое море и Иерихон, покойной Наоми Шемер воспетой, и вспомнилось Дракону в этот момент бредовое - что в городе этом обитает некто Инесса, и она уж, конечно же, их прикроет. Но грянул гром с безоблачных небес, и прямо перед машиной, на скорости в сто миль в час несшейся, опустился в образе Малах а-мавет - Ангела смерти - вертолёт. Был ли то вертолёт полицейский не то армейский, глядеть было уж недосуг. Потому как, узрев жерла пушек, на него из того геликоптера наставленных, дал Дракон по тормозам. И, выйдя на дорогу и, как сказал поэт, плюнув на талую грязь, поднял руки. И эхом разочарования плюнули себе под ноги два бедуина, сцену ту наблюдавшие с двух соседних холмов.
И кинули Дракона на капот, расставив ноги ему на ширину плеч, но тут заголосила Дракониха, зарыдала Принцесса - и автоматчики, испугавшись малых сих, его отпустили.
И поехал Дракон обратно в Город мира своим ходом, на своей машине, и почётным экскортом служили ему и "лендроверы", и грузовик с солдатами, и вертолёт, устало круги над дорогой взад-вперёд совершавший. И поехали все они тихо, почти неслышно, в Главное полицейское управление, что неподалёку от Восточного Иерусалима, и толпы ликующих братьев двоюродных, о героизме Драконовском уж наслышанных, вдоль дорог стояли и в воздух чепчики бросали. И не слугам Сатаны, заметим, выражали они восторг свой, но Дракону, от слуг сих доблестно бежавшему - и потому уже в четвертьшахиды, с их точки зрения, годившемуся.
И устало помахивал им Дракон рукой с зажатой сигаретой, о предстоящей ему поездке в Россию, к отеческим гробам, в свете ныне случившегося, размышляя.
И надеется Дракон, что отделается он всё же штрафом, бо не в гулаге всё же живём.
И всё Дневники окаянные виноваты - как обрыв на крутом вираже.
И да будет слово моё крепко.
И что теперь будет - один Аллах ведает.
И - им ирце а-шем, иншалла, барух а-Шем, Аллах акбар.
И не лёг Дракон. Ни в три часа не лёг, ни в четыре, ни даже в полпятого не лёг он; а как муэдзины-то из деревни близкой, окаянными двоюродными братьями нашими населённой, соул-джаз свой во имя Милосердного по мегафонам выпевать без четверти пять зачали - так восстал Дракон от работы ночной, лютой, - с хрустом потянулся, красными глазищами в утренний туман, по полям и весям пустыни Иудейской тянущийся, всмотрелся печально - и на службу отбыл.
И не будем мы, братья, о том, что на службе у Дракона ныне творилось, рассказывать - ибо не творилось там ничего дельного, служебного то-есть. И хоть были на службе директор, замдиректора, две секретарши и три заседания - не уделил им Дракон ни словечка ласкового, ни кивка даже - а ринулся на компьютеру, аки Самсон на льва, пост написал, в экран горько уставился - и сидел в отупении так цельный день - то на восход любуясь, то, спустя часов десять - уже на закат. И боялись входить к нему и директор, и замдиректора, и две секретарши, не считая люда прочего, просто служебного. И на три заседания не пошёл Дракон, - а как входить к нему кто-то пытался, то разевал он пасть свою зубасто-нечистую - и ни словечка на библейском языке благородном никто от него, как по статусу положено, и не слыхивал даже - раздавались всё оттуда слова короткие, утробные, богомерзские, на неведомом языке Страны Северной, как Прародину драконью, снегами заполощенную, в Талмуде называют, - непечатные слова на языке непонятном доносились из пасти его окаянной.
Устал Дракон наш, ишь как зубищами-та скрипит, ишь, крыльями-та как в воздухе полощет, очами-та дивно поглядывает, - шептался люд в коридоре. И, слыша слова сочувственные, на библейском языке из коридора произносимые, откликался из комнаты персональной Дракон хриплой руганью мерзкой, трёхэтажной, на языке детства своего - кой и у гробовой доски каждый помнить будет. "В сад! Все - в саааад!" - рычал он - на директора, на замдиректора, на холуёв их, на двух секретарш и на участников трёх совещаний, и даже на красотку-эфиопку из оных, капли успокоительные ему на блюде коленопреклонённо поднёсшую.
А как пробил час - как вечер в окнах, на синеве Вечного города небесной, немыслимой, заполоскался - восстал Дракон с хрустом с кресла своего, харкнул на пол замысловато, проклял врага рода человеческого абстрактно - и, крылом взмахнув, домой направился.
А в пять пополудни, не проспав ни часика, ни минутки за всю ночь предыдущую, звёздами под безоблачным небом усыпанную, решил Дракон Дракониху свою лютую ублажить, в бассейн Нивы Иакова семейным кланом стопы её направить - бо жара несусветная на улице, от зноя сего притихшей, царила - да и взбодриться от ночи бессонной желалось. И взошли в автомобиль Драконий, японский, все строго по ранжиру - сперва Дракониха, хвост задрав, за ней Дракон нервный, очами покрасневшими от раздумий ночных в пространство дивно поглядывая, - а за ними Принцесса, кровиночка их ненаглядная, на подножку вспорхнула. Но не зря поминал Дракон всуе на службе своей накануне врага рода человеческого - склонился Рогатый рылом своим нечмстым, оскаленным, к ушку Принцессы, да и нашептал ей что-то. На каком языке нашептал - то нам неведомо, да и вам знать не нужно, бо не суть это. Не о том разговор.
И подняла крик Принцесса - к папке на колени, к рулю ближе, на сиденье переднее, ей возжелалось. Сдался Дракон, Принцессу бережно подхватил - и вперёд себя усадил. Зачем стигматы святой Терезе, вопросил однажды писатель земли далёкой - и сам же себе ответствовал: не нужны они ей, но они ей желательны. Само себе напросило семейство Драконье стигматы святой Терезы... Как оно было, братья - слушайте.
Нельзя по закону Святой земли чаду возлюбленному, юному, на переднем сиденье умещаться, бо прав вождения у него нет. И вообще каждому на сиденьи переднем, водительском, кроме самого водителя, умещаться возбраняется - будь ты папа его, водителя, будь ты бабушка его слепоглухонемая, будь ты хоть сам Господин Президент государства этого грозного.
И забыли о сем Дракон с Драконихой, на чадо своё, счастливо пузыри на переднем сиденьи пускавшее на коленях папкиных, любуясь. И подъехал автомобиль японский, вишнёвого цвета, уже к бассейну Нивы Иакова - да свистнул тут, оскалившись, Нечистый, свистая всех наверх, всю рать свою адскую, подлую. И хоть приняла рать эта облик полицейской машины с пятью полицейскими, до зубов вооружёнными, внутри машины умещавшимися - но понял Дракон, что Адом тут запахло и всей серой его. Ибо затормозили полицейские, рога и копыта под формой пряча, напротив - и ручкой сделали: подъезжай, мол, разговаривать станем. Знал Дракон, что за разговоры ждут его - под вывеской штрафа высокого соблазны адские ждут его; за душу свою бессмертную испугался он - дал газу, да и был таков.
И помчался автомобиль японский, от врага рода людского хозяев своих унося, через магометанские районы Города Золотого, взвигивая на виражах, и помчалась вслед ему машина полицейская, и черти, в ней сидящие, выли в рупор на языке святом - стой, господин наш, ибо стрелять станем. Ибо уж померещилось им, окаянным, что никакой Принцессы в машине не было и нет вовсе, а есть в машине лишь двое подозрительных - баба со взором горящим да мужик, до глаз нечистой бородой самоубийцы-шахида заросший, к тому же сумку синюю, огромную, странную, к себе бережно прижимающий, - а что уж в той сумке хранится - динамит ли, тринитротолуол ли - Бог весть. То, что в той сумке хранилось в действительности - плавки, купальники, мыла, мочалки и круг резиновый, надувной, детский - никого уже не интересовало, и не знали они о том, слуги народа, слуги адовы то-бишь - а узнали б, то не поверили...
И заносило машину, и выли, и скрипели тормоза у редких светофоров, и высыпала по ходу прошествия машин толпа магометанская, радостно подвывавшая - думали братья наши двоюродные, что не смиренная семья иудейская, в бассейн не пущенная, вдоль трассы стремилась, - мнилось им, окаянным, что сие герои их - шахиды - на машине от властей удирают. И грохотал мегафон в машине сатанинской, полицейской, и визжала Дракониха, в автомобиле японском, на виражах заносимом, запертая, и летели с рукоплещущих тротуаров камни и гнилые фрукты в преследователей, и вой "Аллах акбар!" с тротуаров же перекрывал все звуки, и орал простые русские слова Дракон, от погони уходящий, и тихо спрашивала Принцесса - "папа, папа, слышишь ли ты меня?"
Вырвалась за город, пронеслась машина Драконья вишнёвая, дивная, японская, по деревне роскошных трехэтажных арабских вилл Шуафат, по недоразумению лишь именуемой на Западе лагерем беженцев - пролетела, преследуемая уже пятью машинами слуг Сатаны, набитыми автоматчиками, и первые предупредительные выстрелы огласили окрестности Вечного города, по пустыне разносясь, треща. И пугливо шарахались по обочинам овечьи и козьи стада, и волчьи стаи, и коршуны уж кружились в бездонно-синем небе, поживу чуя, и редкие пастухи-бедуины в куфиях, зажав посохи, как офицеры - стеки на плац-парадах, отдавали честь - то ли солдатам, то ли Дракону. И охнул Дракон непечатно, в суете жизни оглянувшись назад - уж не полицейские машины, все покрышки о пустынные камни изорвавшие, неслись за ним по пятам - то военные "лендроверы" и грузовик, солдатами набитый, преследовали его. И помстилось ему, что уж танк, от учений оторванный, рыча от возбуждения, из пустыни с другой стороны к нему приближается, рыло своё на него наводя. И понял Дракон, прыгающей рукой включив радио, отчего такая честь ему выпала - сегодня дважды обстреливали террористы города наши, и погибли люди, и в каждом бородаче с сумкой мерещились новые шахиды, - пусть даже в сумке той, окромя детского круга спасательного, ничего не было, да, по здравому размышлению, и быть не могло.
И домчалась японская "субару" до поворота на город славный - Маале-Адумим, что по дороге на Мёртвое море и Иерихон, покойной Наоми Шемер воспетой, и вспомнилось Дракону в этот момент бредовое - что в городе этом обитает некто Инесса, и она уж, конечно же, их прикроет. Но грянул гром с безоблачных небес, и прямо перед машиной, на скорости в сто миль в час несшейся, опустился в образе Малах а-мавет - Ангела смерти - вертолёт. Был ли то вертолёт полицейский не то армейский, глядеть было уж недосуг. Потому как, узрев жерла пушек, на него из того геликоптера наставленных, дал Дракон по тормозам. И, выйдя на дорогу и, как сказал поэт, плюнув на талую грязь, поднял руки. И эхом разочарования плюнули себе под ноги два бедуина, сцену ту наблюдавшие с двух соседних холмов.
И кинули Дракона на капот, расставив ноги ему на ширину плеч, но тут заголосила Дракониха, зарыдала Принцесса - и автоматчики, испугавшись малых сих, его отпустили.
И поехал Дракон обратно в Город мира своим ходом, на своей машине, и почётным экскортом служили ему и "лендроверы", и грузовик с солдатами, и вертолёт, устало круги над дорогой взад-вперёд совершавший. И поехали все они тихо, почти неслышно, в Главное полицейское управление, что неподалёку от Восточного Иерусалима, и толпы ликующих братьев двоюродных, о героизме Драконовском уж наслышанных, вдоль дорог стояли и в воздух чепчики бросали. И не слугам Сатаны, заметим, выражали они восторг свой, но Дракону, от слуг сих доблестно бежавшему - и потому уже в четвертьшахиды, с их точки зрения, годившемуся.
И устало помахивал им Дракон рукой с зажатой сигаретой, о предстоящей ему поездке в Россию, к отеческим гробам, в свете ныне случившегося, размышляя.
И надеется Дракон, что отделается он всё же штрафом, бо не в гулаге всё же живём.
И всё Дневники окаянные виноваты - как обрыв на крутом вираже.
И да будет слово моё крепко.
И что теперь будет - один Аллах ведает.
И - им ирце а-шем, иншалла, барух а-Шем, Аллах акбар.
Неужели и вертолет был? Ужас!!!
И - знаешь что? Это был не ужас. Это был восторг. Он снял с меня всю депрессию последнего времени напрочь. : )
Драконья тяга к приключениям в тебе пробудилась
Миша, ты все ж таки не убегай больше от этих...в форме. Ну их нафиг, и главное реагируют быстро как! да как они посмели! %)
кстати, историю нашла, почитай, тоже жуть
http://www.bigler.ru/story.php?issue=100
внизу страницы, ИСТОРИЯ ПРО АРАБО-ИЗРАИЛЬСКИЙ КОНФЛИКТ, ТАНК И РУССКИЙ МАТ.
Рекомендуется к распространению, хотя власть предержащие и просто скучные люди могут по скудоумию своему расценить этот перл как проявление антигосударственной пропаганды.
Впрочем, чем хороша эта страна? Тем, что как раз все здесь - от мальчишек на улице до депутатов Кнессета - обожают тех, кто занимается антигосударственной пропагандой. Чем выше уровень оной пропаганды - тем больше шансов, что тебя сочтут интеллектуалом.
Нужно очень любить эту страну, чтобы без прикрас в ту или другую сторону рассказывать именно то, что происходит.
Спасибо за ссылку, Asagao.
Danke.
На войне как на войне. Все же по-человечески понятно
Миша, это тебе спасибо
Ладно... ждем мы тебя, Миша... ждем... Ты уж доберись к нам как-нибудь...
Классное приключение (если отделаешься одним штрафом). Восторг-то он, конечно, восторг, и завидки берут - как обычно. Как сказал один безработный джигит в советском истерне "Туда ехали - за ними гнались. Обратно едут - за ними гонятся. Какая интересная у людей жизнь!"
И все же, до какого же состояния надо дойти, чтобы от полиции удирать броситься? Да еще через Шуафат? Это рефлекс, не иначе, из времен далекого детства. Ни одному израильтянину такое бы в голову не пришло, поэтому они за вами и погнались.
Считай, что родился в рубашке. А если помощь требуется - зови, не стесняйся. Что нам какой-то вертолет с солдатами? Любимое блюдо, мням...
ну ненужный комментарий, понятно ненужный, только
Михаил Маркович, осторожнее... осторожнее, блин!
гип-гип *шепотом*
гип-гип *шепотом*
(Восхищённо: )
Вот! Два самых ценных для меня комментария на сегодня. Дурак - он и есть дурак, совершенно верно. Что у мудреца на уме, то у Дракона на языке.
И ведь вдуматься - поистине "О, если б знали вы, из какого сора растут стихи, не ведая стыда!.."
Не поняли, к чему это? Ну и очень хорошо. Кому нужно, тот понял : )))
это ж надо было так сформулировать :-)))
Охренеть! Твоя Дракониха - ангел небесный, фея терпимости и прощения. Окажись я в подобной ситуации, не знаю, что с тобой было бы, при всей моей нелюбви к насилию. Что такой стресс - классное лекарство от депры, это понятно. Но как можно было так пугать маленького ребенка???
Потому, что я его, маленького ребёнка, люблю тоже.
ой, вот не надо! еще скажи, что она не испугалась. Даже не буду делать вид, что поверю. А как можно было рисковать ее жизнью? И ради чего? Допустимая цена жизни любимой дочки - штраф???
***
Извини, возмутилась настолько, что даже забыла сказать, что написано классно. Тем не менее, даже это не умаляет...
С одной стороны - ведь смеялась, читая.. С другой - страшно. Лучше уж более мирные тропы у тебя будут!
Тем, кто больше всего о здоровье печётся - нужно ехать в Канаду, Германию или там в Австралию.
И ничего с дочей моей не случилось бы. Я сам служу в армии и очень хорошо знаю, когда мы стрелять начинаем. Не начали бы они стрелять в такой ситуации. Ни за что не стали бы. Тем более, что машина наша - с израильскими номерами. Вот если бы я в ответ открыл огонь... Но я бы не открыл - с какой стати?
И остановились мы не из-за того, что боялись, что откроютт огонь на поражение - не открыли бы они огня - мы поняли просто, что от вертолёта уже не ускользнёшь.
Это специфика местной жизни, её понимает тот, кто здесь живёт.
Вишь, Наташ, как ты права была, когда меня утешала по поводу писаний - на всех не угодишь, мол. : )) Во - в данном случае как раз тебе и не угодил.
Ну, шо тут делать.
Дракоша, речь ведь не только об огне. Ездить по городу на большой скорости... Мне тебе рассказывать?
И дело не в том, угодил - не угодил. Написано замечательно.
Я ведь о сути происшедшего говорю. Фатализм - это, конечно, хорошо, но СОЗНАТЕЛЬНО ПОДВЕРГАТЬ ОПАСНОСТИ ЖИЗНЬ И ЗДОРОВЬЕ РЕБЕНКА, по моему разумению, для этого нужны ОЧЕНЬ веские причины
Я не хотел кататься с ветерком. Мы дернулись от полицейских, потому что не хотели платить штрафа за глупость, а потом пошло-поехало. Уже поздно было останавливаться - чем дальше, тем больше. Но ты можешь быть доволен - в итоге я расписал в полицейском управлении чеки на всю оставшуюся жизнь. Дело в том, что мне предложена была альтернатива - немедленный штраф или суд. Ждать суда, будучи невыездным за границу - удовольствие сомнительное, тем более - когда ещё он, суд, состоялся бы? Так я штраф сразу согласился уплатить. Они потребовали, чтобы в сумму штрафа, кроме прочего, были включены расходы на потраченный бензин для вертолёта. : )
Талмуд рекомендует жизнью зазря не рисковать, это правда. Но Талмуд вообще много чего рекомендует - например, жить в мире с правительством той страны, где живёшь, ибо "если бы не страх перед государством, то люди пожирали бы друг друга заживо". Исходя из этого, мне, видимо, следовало бы остаться в России и с коммунистами не ругаться. Но я ругался, не остался, и в итоге очень даже доволен.
Да и вообще в Писании, которое я чту и читаю не в пример больше Талмуда, сказано на эту тему нечто совсем иное.
Генри, не вставай в обличительную позу, тыкая в меня указующе перстом. Ты сам с удовольствием занимался временами саморазрушением, поэтому должен меня понять. Иногда хочется вестерна с пальбой и мордобоем. И чтобы девки визжали. : ) Тем более, что, возможно, краски я несколько сгустил при описании вышеизложенных событий.
Говорю я вам - опасности для жизни не было. Ну, разве что скорость была предельная. Кстати, вы же не знаете! У нас на открытых междугородних трассах можно ездить со скоростью, если не ошибаюсь, до 100 км. в час. Есть и такие участки, где нельзя ездить со скоростью меньшей, чем 90 км. в час. Вот если ошибаюсь, прусть меня Борбо или Инесса поправят.