Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря, и охотник пришёл с холмов... (Р.Л.Стивенсон, "Реквием")
* * *
Сядь, посиди со мной,
налей мне вина —
почти
несладкое это вино,
и выпей сама
немного вина,
и прочти:
«В белой халдее моей темь, и в черной халдее тьма».
Все я забыл, что хотел,
и —
знаешь, моя любовь —
и что хотел бы —
забыл вместе с тем —
вот и пишу о чем:
«В белой халдее моей тьма, и в черной халдее ночь», —
читаешь ты через мое плечо.
Посиди со мной.
А время спустя...
Ах,
кто же знает,
что будет с нами потом?
Нельзя искушать судьбу —
мы у нее в гостях —
все дело в том.
И в том,
что судьба — химера —
нехороша собою она.
И в том,
что я знаю меру лишь по части вина —
и — налей, хозяйка:
в халдеях моих темь,
и шахматные фигурки пошли по полям не тем.
Ты сидишь рядом со мною лицом к луне.
Говоришь — время,
я соглашаюсь — да.
А тем временем
по халдеям евреи гонят свои стада,
а дальше —
века-евреи
идут по моей стране.
А за ними диколицых тысячелетий орда.
Облик тот лунный, облик несут, как родовой тотем.
Ты говоришь — время,
я соглашаюсь — да.
Да,
шахматные фигурки,
Да,
по полям не тем.
Ты сидишь рядом со мной, но лицом к луне,
а я сочиняю письмо,
и кажется мне —
Ангел Смерти Малах га-Мавет получит письмо,
а о чем,
ты
прочитаешь
через мое плечо.
«Пора подумать о смерти...» —
вот и думаю со вчера.
Думаю,
что пора, мой ангел, пора.
И та,
что сидит рядом со мной,
но лицом к луне, —
не возражает мне.
Пора подумать о смерти,
о ней самой.
Где вы крылами машете,
ждете, небось, письма?
В халдеях моих
тьма,
ангел мой,
в халдеях моих темь и тьма.
А смерти боюсь,
мой ангел,
боюсь,
но
еще молодец, и хозяйка со мной проста.
Ах, крылья ваши шумят и по небу бьют.
И
темнота,
откуда летят облака бесшумно давить холмы.
И
не слушают слов моих гости в дому моем.
Или не понимают меня?
и тогда
где это мы?
где это мы
и что будет с нами потом?
...а надо бежать,
так надо ль решать — куда?
Куда евреи прошли и никто не пришел назад.
Даже если вернусь —
я не узнаю свой сад
в городе,
в который я не вернусь
никогда.
Моше Рабейну —
скажу я —
Моше Рабейну, а нам не пора ли домой?
...но мы отвлеклись,
душа моя!
итак — письмо:
«Прилетайте, соскучился, ангел мой».
А росчерк получится сам собой, как и все получилось само.
И уж если по росчерку на краю листа
не разобрать,
что в халдеях моих
тьма —
и в черной халдее тьма, и в белой халдее
не видать ни черта —
вина мне налей
и выпей со мной сама.
Сядь, посиди со мной,
налей мне вина —
почти
несладкое это вино,
и выпей сама
немного вина,
и прочти:
«В белой халдее моей темь, и в черной халдее тьма».
Все я забыл, что хотел,
и —
знаешь, моя любовь —
и что хотел бы —
забыл вместе с тем —
вот и пишу о чем:
«В белой халдее моей тьма, и в черной халдее ночь», —
читаешь ты через мое плечо.
Посиди со мной.
А время спустя...
Ах,
кто же знает,
что будет с нами потом?
Нельзя искушать судьбу —
мы у нее в гостях —
все дело в том.
И в том,
что судьба — химера —
нехороша собою она.
И в том,
что я знаю меру лишь по части вина —
и — налей, хозяйка:
в халдеях моих темь,
и шахматные фигурки пошли по полям не тем.
Ты сидишь рядом со мною лицом к луне.
Говоришь — время,
я соглашаюсь — да.
А тем временем
по халдеям евреи гонят свои стада,
а дальше —
века-евреи
идут по моей стране.
А за ними диколицых тысячелетий орда.
Облик тот лунный, облик несут, как родовой тотем.
Ты говоришь — время,
я соглашаюсь — да.
Да,
шахматные фигурки,
Да,
по полям не тем.
Ты сидишь рядом со мной, но лицом к луне,
а я сочиняю письмо,
и кажется мне —
Ангел Смерти Малах га-Мавет получит письмо,
а о чем,
ты
прочитаешь
через мое плечо.
«Пора подумать о смерти...» —
вот и думаю со вчера.
Думаю,
что пора, мой ангел, пора.
И та,
что сидит рядом со мной,
но лицом к луне, —
не возражает мне.
Пора подумать о смерти,
о ней самой.
Где вы крылами машете,
ждете, небось, письма?
В халдеях моих
тьма,
ангел мой,
в халдеях моих темь и тьма.
А смерти боюсь,
мой ангел,
боюсь,
но
еще молодец, и хозяйка со мной проста.
Ах, крылья ваши шумят и по небу бьют.
И
темнота,
откуда летят облака бесшумно давить холмы.
И
не слушают слов моих гости в дому моем.
Или не понимают меня?
и тогда
где это мы?
где это мы
и что будет с нами потом?
...а надо бежать,
так надо ль решать — куда?
Куда евреи прошли и никто не пришел назад.
Даже если вернусь —
я не узнаю свой сад
в городе,
в который я не вернусь
никогда.
Моше Рабейну —
скажу я —
Моше Рабейну, а нам не пора ли домой?
...но мы отвлеклись,
душа моя!
итак — письмо:
«Прилетайте, соскучился, ангел мой».
А росчерк получится сам собой, как и все получилось само.
И уж если по росчерку на краю листа
не разобрать,
что в халдеях моих
тьма —
и в черной халдее тьма, и в белой халдее
не видать ни черта —
вина мне налей
и выпей со мной сама.
* * *
В парашютных
именно что в Ливане я и я именно пью арак
читать дальше
* * *