Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря, и охотник пришёл с холмов... (Р.Л.Стивенсон, "Реквием")
читать дальше- Гриша, я думаю... - начал я, но он меня перебил.
- Ого!
- Что?
- Ты иногда еще и думаешь?
- Я думаю вот что, - продолжал я, решив не обращать внимания на его дружескую манеру ведения диалога. Гриша меня очень любит.
- Поскольку почти полтора года назад я перестал писать стоящие вещи, а последние месяцы вообще ничего не пишу, то с моей стороны будет некрасиво продолжать ходить на собрания. Я тут даром только ем хлеб.
- Во-первых, ты даром не хлеб ешь, а водку пьешь, - ласково сказал он, - во-вторых, состояние нестояния, то есть неписания, это совершенно естественное состояние, рано или поздно все к этому приходят, и длиться это может годами. Просто ты переходишь на новый виток. На другой уровень. Это как стрекоза вылупляется из куколки и превращается в личинку.
- Как? - переспросил я. Мне было приятно, что Гриша опровергает меня.
- Ну, я хотел сказать, как гусеница превращается в бабочку. Ты был гусеницей, а превратишься в бабочку. В махаона.
- А может быть... - начал я, но он меня перебил:
- Не может.
- Да? - с надеждой спросил я.
- Да. Иди вон, выпей водки и успокойся. Нет, сперва я тебя поцелую. Иди сюда.
Я послушно подошел к стулу, на котором он сидел, наклонился, и он звонко чмокнул меня в щеку. Потом я пошел в зал, сел со всеми за стол и налил себе стакан. Отворилась дверь и вошел неопрятно одетый человек со вздыбленными волосами. Все заорали. Это был Юрий Колкер. Несколько раз в год ему надоедает жить в Англии, где он работает на Би-Би-Си, он берет творческий отпуск и приезжает в Иерусалим к своему другу Володе Ханану. Каждый вечер они пьют, а утром, когда Ханан уходит на службу, Колкер гуляет по городу и заговаривает со всеми встречными. Это такая традиция - он подходит к совершенно незнакомым людям и говорит на прекрасном английском языке с оксфордским прононсом: "Доброй ночи. Скажите, где можно тут купить кларнет?" Или: "Не правда ли, какой великолепный закат? Я бы хотел приобрести двести-триста упаковок кокаина". Или даже так: "Простите великодушно, я бедный турист из Мекки. Мне хотелось бы снять на ночь пару гурий. Простите, бога ради, еще раз - можно ли именно с Вами договориться о цене? Дело в том, что мне понравилось Ваше лицо". Несколько раз он заговаривал с арабами в восточной части города, куда забредает, не ориентируясь в наших реалиях, и однажды это кончилось тем, что ему намяли бока. Жители еврейской части города просто убегают или - изредка - вызывают скорую помощь.
Он вошел в зал и обвел сидящих грустным взором. На мне взгляд его не задержался. Я сразу узнал его.
- Где в этом почтенном обществе сидит некто Гончарок? - осведомился он. Я поперхнулся водкой.
- Вот, - сказал Председатель и ткнул в меня пальцем.
- Я прилетел из Лондона позавчера, а пришел сегодня сюда, чтобы начистить Вам рыло, - любезно сказал он. - Простите, вчера я не мог этого сделать, потому что пьянствовал с местными поэтами.
- За что? - спросил Гриша. Он с жалостью смотрел на меня.
- Нет, но Вы - действительно Гончарок? - с беспокойством спросил Колкер. - Вы не выдаете себя за кого-то другого?
- Э-э... нет. Как правило.
Шаркая разбитыми ботинками, он двинулся в обход стола ко мне. Я встал.
- А в чем дело, собственно?..
- Дело в том, что я прочел в интернете один Ваш рассказ, где фигурирую я. Вы меня обосрали. Как порядочный человек, я должен дать Вам в морду. Не так ли?
- Э! - сказал я. - Э-э-э!! ЭЭЭЭ!!!
Он остановился передо мной.
- Старик, Вы очень остроумно высмеяли меня в Вашем произведении. Я у Вас всех называю "стариками", а англичан - "англососами".
- Я помню этот рассказ, - сказал Председатель. - Это хороший рассказ.
- Действительно! - вскричал поэт, оборачиваясь к нему. - Ты, Боря, тоже там фигурируешь, причем по ходу повествования читаешь мне нотации на тему сука, который я рублю, колодца, в который плюю, и руки дающей.
- Да? - удивленно спросил Председатель и почесал в затылке. - Мыша, я сколько раз тебе говорил: нужно завуалировать своих героев. Пусть они даже убивают людей и занимаются зоотруположеством, это всё нормально и допустимо, но имена ты должен менять.
- Не понимаю, - сказал Гриша. Он уже стоял позади мстительного поэта, готовясь схватить его за руки, если тот размахнется. - Не понимаю. Ты, Юра, действительно всех называешь стариками, а англичан - англососами. Нет?
- Да? - удивленно спросил поэт и почесал обеими руками патлы.
- Да! Да! Да!!.. - закричали все.
- Тогда я отказываюсь от сатисфакции, - сказал он. - Позвольте пожать Вам руку.
Я ошарашенно протянул ему руку, и он с чувством пожал ее двумя руками. Я плюхнулся на стул и расстегнул верхние пуговицы на рубашке. Я взмок. Поэт сел рядом.
- Я вижу, вам жарко. Позвольте предложить Вам водки. Она прекрасно утоляет жажду. Вы жаждете?
- Жажду, - пробормотал я. Он налил два полных стакана.
- Я имею желание выпить с Вами на брудершафт.
Мы выпили на брудершафт и посмотрели друг на друга.
- Простите, я не хотел... - начал я.
- Нет-нет, Вы именно что хотели, - сказал он. - И Вы правильно всё сделали. Никогда я не читал о себе в такой тональности. Прекрасный рассказ.
- Спасибо... - сказал я.
- А вот, кстати, - поспешно сказал Гриша, - Миша говорит, что не будет ходить на собрания, потому что уже не пишет никаких рассказов.
- Я тоже не пишу никаких рассказов, - возразил поэт, - но на собрания хожу регулярно. На все собрания. На собрания английских писателей, на собрания масонской ложи и даже в Палату лордов.
- Да, - но ты и не обязан писать рассказы, - сказал Председатель, - ты поэт и пишешь стихи.
- Я дано не пишу никаких стихов, - возразил он. - Я исписался. Но на собрания я хожу регулярно. Вот и к вам пришел. Я хожу всюду, где можно бесплатно выпить и закусить. Это очень глупо - не ходить на собрания. Куда же Вы будете еще ходить, как не на собрания? В публичный дом?
- Нет, - закрутил я головой, - в публичный дом не буду...
- Ну вот видите. Сам Бог велел Вам ходить на собрания. И я рад, что Вы сегодня пришли на собрание, ибо если бы Вы на него не пришли, то мы бы не выяснили с Вами это маленькое недоразумение, и я решил бы, что Вы не пришли на собрание, потому что испугались меня, но вот Вы пришли на собрание, и мы с Вами помирились, хотя никогда и не ссорились, и теперь, вполне вероятно, с Вами подружимся, и всё это - благодаря собранию. Не так ли?
- Так, - сказал я.
- Расскажите мне о себе, - сказал он. - И я составлю Вам гороскоп. Потом, возможно, я угощу Вас сигаретой с марихуаной. Вы курите марихуану?
- Не очень, - несколько невпопад сказал я.
- Рассказывайте о себе.
Я пожал плечами и стал рассказывать о себе. Он слушал, впившись в меня глазами и ероша себе вздыбленные волосы.
- Не опускайте глаз и не держите руки под столом, - потребовал он. - Руки на стол. Вот так. Теперь продолжайте.
Я продолжил.
- Прекрасная биография! - вскричал он, когда я замолчал. - Отличная биография. Очень, очень хорошая биография. Вы непременно должны ходить на собрания. Дайте мне слово, положив руку на сердце, что вы всегда будете ходить на все собрания.
- Даю, - кивнул я головой.
- В честь того, что мы договорились, я посвящаю Вам стихотворение. Я уже не пишу стихов, как Вы, возможно, слышали, но это стихотворение я написал еще тогда, когда их писал. Да. Гороскоп я составлю Вам позднее. Позвоните на следующей неделе в Лондон. А стихотворение - вот. Собственно, оно про Вас. Я всё про Вас понял.
Учёный Ю-кунь любил свой нищенский дом.
Вдоль треснувших стен трава у него росла.
Состарился Ю. Ходил и думал с трудом,
Но детская боль в душе у него жила.
Зачем этот мир прямого смысла лишен?
Зачем человек так мелочен, глуп и зол?
Не бога, себя об этом спрашивал он,
Поскольку бога в мире Ю не нашел.
Уверился Ю, что нет и людей таких,
Которым сердцем он бы служить хотел.
И Ю отошел от дел и забот людских,
Стихи писать перестал, к друзьям охладел.
В погожие дни Ю-кунь работал в саду,
Жасмин поливал, скворцам еду насыпал.
Покуда бога в сердце я не найду,
Я птиц покормлю, — он так про себя мечтал.
Прослышали птицы, что с Ю случилась беда:
Что он заболел, не может ни есть, ни пить,
И каждая детский пух взяла из гнезда
И к Ю принесла — в беде ему пособить.
Дрозды и скворцы, лазóревки, воробьи,
Щеглы, зарянки, вяхири, снегири
Слетелись к нему, покинув гнезда свои,
В саду собрались в лучах вечерней зари.
Выходит, не зря, — подумал старик, — я жил:
Учёность любил, приятелей, дом, семью,
А счастье обрел сегодня — в трепете крыл.
Тут сумрак сошёл на землю, и умер Ю.
- Ого!
- Что?
- Ты иногда еще и думаешь?
- Я думаю вот что, - продолжал я, решив не обращать внимания на его дружескую манеру ведения диалога. Гриша меня очень любит.
- Поскольку почти полтора года назад я перестал писать стоящие вещи, а последние месяцы вообще ничего не пишу, то с моей стороны будет некрасиво продолжать ходить на собрания. Я тут даром только ем хлеб.
- Во-первых, ты даром не хлеб ешь, а водку пьешь, - ласково сказал он, - во-вторых, состояние нестояния, то есть неписания, это совершенно естественное состояние, рано или поздно все к этому приходят, и длиться это может годами. Просто ты переходишь на новый виток. На другой уровень. Это как стрекоза вылупляется из куколки и превращается в личинку.
- Как? - переспросил я. Мне было приятно, что Гриша опровергает меня.
- Ну, я хотел сказать, как гусеница превращается в бабочку. Ты был гусеницей, а превратишься в бабочку. В махаона.
- А может быть... - начал я, но он меня перебил:
- Не может.
- Да? - с надеждой спросил я.
- Да. Иди вон, выпей водки и успокойся. Нет, сперва я тебя поцелую. Иди сюда.
Я послушно подошел к стулу, на котором он сидел, наклонился, и он звонко чмокнул меня в щеку. Потом я пошел в зал, сел со всеми за стол и налил себе стакан. Отворилась дверь и вошел неопрятно одетый человек со вздыбленными волосами. Все заорали. Это был Юрий Колкер. Несколько раз в год ему надоедает жить в Англии, где он работает на Би-Би-Си, он берет творческий отпуск и приезжает в Иерусалим к своему другу Володе Ханану. Каждый вечер они пьют, а утром, когда Ханан уходит на службу, Колкер гуляет по городу и заговаривает со всеми встречными. Это такая традиция - он подходит к совершенно незнакомым людям и говорит на прекрасном английском языке с оксфордским прононсом: "Доброй ночи. Скажите, где можно тут купить кларнет?" Или: "Не правда ли, какой великолепный закат? Я бы хотел приобрести двести-триста упаковок кокаина". Или даже так: "Простите великодушно, я бедный турист из Мекки. Мне хотелось бы снять на ночь пару гурий. Простите, бога ради, еще раз - можно ли именно с Вами договориться о цене? Дело в том, что мне понравилось Ваше лицо". Несколько раз он заговаривал с арабами в восточной части города, куда забредает, не ориентируясь в наших реалиях, и однажды это кончилось тем, что ему намяли бока. Жители еврейской части города просто убегают или - изредка - вызывают скорую помощь.
Он вошел в зал и обвел сидящих грустным взором. На мне взгляд его не задержался. Я сразу узнал его.
- Где в этом почтенном обществе сидит некто Гончарок? - осведомился он. Я поперхнулся водкой.
- Вот, - сказал Председатель и ткнул в меня пальцем.
- Я прилетел из Лондона позавчера, а пришел сегодня сюда, чтобы начистить Вам рыло, - любезно сказал он. - Простите, вчера я не мог этого сделать, потому что пьянствовал с местными поэтами.
- За что? - спросил Гриша. Он с жалостью смотрел на меня.
- Нет, но Вы - действительно Гончарок? - с беспокойством спросил Колкер. - Вы не выдаете себя за кого-то другого?
- Э-э... нет. Как правило.
Шаркая разбитыми ботинками, он двинулся в обход стола ко мне. Я встал.
- А в чем дело, собственно?..
- Дело в том, что я прочел в интернете один Ваш рассказ, где фигурирую я. Вы меня обосрали. Как порядочный человек, я должен дать Вам в морду. Не так ли?
- Э! - сказал я. - Э-э-э!! ЭЭЭЭ!!!
Он остановился передо мной.
- Старик, Вы очень остроумно высмеяли меня в Вашем произведении. Я у Вас всех называю "стариками", а англичан - "англососами".
- Я помню этот рассказ, - сказал Председатель. - Это хороший рассказ.
- Действительно! - вскричал поэт, оборачиваясь к нему. - Ты, Боря, тоже там фигурируешь, причем по ходу повествования читаешь мне нотации на тему сука, который я рублю, колодца, в который плюю, и руки дающей.
- Да? - удивленно спросил Председатель и почесал в затылке. - Мыша, я сколько раз тебе говорил: нужно завуалировать своих героев. Пусть они даже убивают людей и занимаются зоотруположеством, это всё нормально и допустимо, но имена ты должен менять.
- Не понимаю, - сказал Гриша. Он уже стоял позади мстительного поэта, готовясь схватить его за руки, если тот размахнется. - Не понимаю. Ты, Юра, действительно всех называешь стариками, а англичан - англососами. Нет?
- Да? - удивленно спросил поэт и почесал обеими руками патлы.
- Да! Да! Да!!.. - закричали все.
- Тогда я отказываюсь от сатисфакции, - сказал он. - Позвольте пожать Вам руку.
Я ошарашенно протянул ему руку, и он с чувством пожал ее двумя руками. Я плюхнулся на стул и расстегнул верхние пуговицы на рубашке. Я взмок. Поэт сел рядом.
- Я вижу, вам жарко. Позвольте предложить Вам водки. Она прекрасно утоляет жажду. Вы жаждете?
- Жажду, - пробормотал я. Он налил два полных стакана.
- Я имею желание выпить с Вами на брудершафт.
Мы выпили на брудершафт и посмотрели друг на друга.
- Простите, я не хотел... - начал я.
- Нет-нет, Вы именно что хотели, - сказал он. - И Вы правильно всё сделали. Никогда я не читал о себе в такой тональности. Прекрасный рассказ.
- Спасибо... - сказал я.
- А вот, кстати, - поспешно сказал Гриша, - Миша говорит, что не будет ходить на собрания, потому что уже не пишет никаких рассказов.
- Я тоже не пишу никаких рассказов, - возразил поэт, - но на собрания хожу регулярно. На все собрания. На собрания английских писателей, на собрания масонской ложи и даже в Палату лордов.
- Да, - но ты и не обязан писать рассказы, - сказал Председатель, - ты поэт и пишешь стихи.
- Я дано не пишу никаких стихов, - возразил он. - Я исписался. Но на собрания я хожу регулярно. Вот и к вам пришел. Я хожу всюду, где можно бесплатно выпить и закусить. Это очень глупо - не ходить на собрания. Куда же Вы будете еще ходить, как не на собрания? В публичный дом?
- Нет, - закрутил я головой, - в публичный дом не буду...
- Ну вот видите. Сам Бог велел Вам ходить на собрания. И я рад, что Вы сегодня пришли на собрание, ибо если бы Вы на него не пришли, то мы бы не выяснили с Вами это маленькое недоразумение, и я решил бы, что Вы не пришли на собрание, потому что испугались меня, но вот Вы пришли на собрание, и мы с Вами помирились, хотя никогда и не ссорились, и теперь, вполне вероятно, с Вами подружимся, и всё это - благодаря собранию. Не так ли?
- Так, - сказал я.
- Расскажите мне о себе, - сказал он. - И я составлю Вам гороскоп. Потом, возможно, я угощу Вас сигаретой с марихуаной. Вы курите марихуану?
- Не очень, - несколько невпопад сказал я.
- Рассказывайте о себе.
Я пожал плечами и стал рассказывать о себе. Он слушал, впившись в меня глазами и ероша себе вздыбленные волосы.
- Не опускайте глаз и не держите руки под столом, - потребовал он. - Руки на стол. Вот так. Теперь продолжайте.
Я продолжил.
- Прекрасная биография! - вскричал он, когда я замолчал. - Отличная биография. Очень, очень хорошая биография. Вы непременно должны ходить на собрания. Дайте мне слово, положив руку на сердце, что вы всегда будете ходить на все собрания.
- Даю, - кивнул я головой.
- В честь того, что мы договорились, я посвящаю Вам стихотворение. Я уже не пишу стихов, как Вы, возможно, слышали, но это стихотворение я написал еще тогда, когда их писал. Да. Гороскоп я составлю Вам позднее. Позвоните на следующей неделе в Лондон. А стихотворение - вот. Собственно, оно про Вас. Я всё про Вас понял.
Учёный Ю-кунь любил свой нищенский дом.
Вдоль треснувших стен трава у него росла.
Состарился Ю. Ходил и думал с трудом,
Но детская боль в душе у него жила.
Зачем этот мир прямого смысла лишен?
Зачем человек так мелочен, глуп и зол?
Не бога, себя об этом спрашивал он,
Поскольку бога в мире Ю не нашел.
Уверился Ю, что нет и людей таких,
Которым сердцем он бы служить хотел.
И Ю отошел от дел и забот людских,
Стихи писать перестал, к друзьям охладел.
В погожие дни Ю-кунь работал в саду,
Жасмин поливал, скворцам еду насыпал.
Покуда бога в сердце я не найду,
Я птиц покормлю, — он так про себя мечтал.
Прослышали птицы, что с Ю случилась беда:
Что он заболел, не может ни есть, ни пить,
И каждая детский пух взяла из гнезда
И к Ю принесла — в беде ему пособить.
Дрозды и скворцы, лазóревки, воробьи,
Щеглы, зарянки, вяхири, снегири
Слетелись к нему, покинув гнезда свои,
В саду собрались в лучах вечерней зари.
Выходит, не зря, — подумал старик, — я жил:
Учёность любил, приятелей, дом, семью,
А счастье обрел сегодня — в трепете крыл.
Тут сумрак сошёл на землю, и умер Ю.
-
-
11.04.2012 в 13:07Спасибо, Миша, ты меня заоптимистил )
-
-
11.04.2012 в 13:22-
-
12.04.2012 в 11:06