За счет покойного

[Либертарный Дракон]

Аарону Мегеду и моей бабушке

Россияне, я посылаю вам воздушные пузыри любви (или как это называется?). Говорят, жара у вас идет на посадку. Черт, что-то с моим русским языком происходит. А меня вот никто не утешает, когда у нас сорок с хвостиком. Впрочем, я не об этом хотел сказать.

Есть такой жанр, о котором все знают - авторы более или менее местного значения пишут продолжение вещей известных мастеров. Надо сказать, в этом жанре работает энное количество народу, в том числе и мои знакомые, на которых я не буду указывать пальцем. Люди они вполне себе хорошие, да и смысл определенный в такого рода писаниях есть - это, как мне кажется, в отдельных случаях развивает писательское мастерство. Технически. При этом крайне редко бывает, когда такое продолжение по уровню своему соответствует оригиналу, не говорю уж - превосходит его. Я думаю, что и задачи такой "продолжатель дела" перед собой не ставит, тут дело в игре на интерес, в погружении в тему. Я читал бесконечные продолжения Гарепотера, написанные почитателями таланта скромной британской писательницы, - и это было забавно, потому что оригинала я не прочел до сих пор. Читал фанфики к Волковской серии о Волшебной стране - среди них попадались глубоко философские и даже весьма сильные вещи, не имевшие с оригиналом ничего общего. Читывал продолжение "Острова сокровищ" - не очень понравилось, но запомнилось. Одноногому Долговязому Джону Сильверу я всегда симпатизировал, чисто инстинктивно - и вот выяснилось, что он, оказывается, потомственный бунтарь, сын еретика, и первый свой "Веселый Роджер" поднял за бунт на невольничьем корабле, ибо был принципиальным аболиционистом, революционером и борцом за свободу негров. В принципе, к аболиционистам я отношусь хорошо и готов им при случае помогать (до тех пор, пока они не переусердствуют, и выпестованные ими дяди Томы не переберутся из своих уютных хижин в Белый дом).

У меня, вообще говоря, нет никаких литературных пристрастий. Я люблю перечитывать те книжки, которые люблю, и не перечитываю те, которые не люблю. Так было всегда, со времен школьной скамьи. Конечно, я читал классику, но не могу сказать, что вечером, растянувшись на диване в шлафроке и колпаке, потягивая кальян, перечитываю на сон грядущий "Войну и мир". Так делала моя бабушка - правда, без кальяна. Она же перечитывала Виктора Гюго, и меня пристрастила к нему, и я перечитывал некоторые его романы вплоть до отъезда из России, когда вышел из-под бабушкиного влияния. Бабушка была интеллигенткой старого закала. Она даже добилась того, что "Человек, который смеется", стал моей настольной книгой и источником первых эротических переживаний в подростковом возрасте.

Вообще, бабушка была единственным по-настоящему интеллигентным человеком в нашей семье. Все остальные были просто образованщиной, как в этих случаях писал покойный Исаич. Я уважаю Исаича за ранние рассказы и за "Архипелаг", больше уважать его не за что, - я не люблю тех, кто вольно или невольно, но на полном серьезе пишет по жизни фанфики Толстому, не подозревая, что до уровня Толстого не дотягивает. Разумеется, говоря о Толстом, я имею в виду Льва. Из всех Толстых он единственный был поистине лев, все остальные были, в лучшем случае, волками - я уже не говорю о том, что последователи и прихлебатели их, в свою очередь, были уже просто шакалами.
...Хотя и прочих Толстых я люблю очень, и даже безмерно - но это, вероятно, от общего преклонения перед гениями, не более от чего.

Черт, опять вы меня сбили. Знаете, когда я пишу вам какое-нибудь послание Вертера к Шарлотте, у меня в ушах стоит таинственный шум от общения гигантской толпы. Толпа общается со мной, переговариваясь друг с другом, человеками, ее составляющими. Я не могу без этого фона. У меня уши превращаются в крутящиеся радары, и я заношу выуженную информацию на бумагу, колотя по клавиатуре. Я ведь с самого начала хотел рассказать об Анте Скаландисе, которого очень уважаю за талант и за человеческие качества, но который вдруг решил, что достоин писать продолжение Гарри Гаррисона. Впрочем, очень может быть, что сам Гаррисон не против, да это и не мое дело.

Вы понимаете, я просто хотел сказать, как я благодарен покойной бабушке и как ее люблю. На самом деле, она научила меня понимать, чем отличаются хорошие книжки от говна. Это, правда, ничего не значит: я понимаю, что Достоевский, Толстой и Чехов велики, но перечитывать их, в отличие от бабушки, не люблю. Я люблю перечитывать Гоголя и Куприна. И Бунина. Однажды я обнаружил в архиве, в котором работаю, одно Бунинское письмо и два Купринских, и все они были незакаталогизированы, - и так обрадовался, что перецеловал их все. Зашедшая в комнату в этот момент сотрудница решила, что я сошел с ума.
На следующий день ко мне на работу пришли Аарон Мегед со своей старой, но все еще очаровательной (совершенно очаровательной!) женой. Я вылупился на них обоих: еще в подростковом возрасте я прочел подпольно его роман "За счет покойного", это был первый роман израильского писателя, который я прочел в жизни, - в переводе, конечно, - и был уверен, что автор давно уже умер. На самом деле, автор был вполне себе еще жив, более того, он привел с собой жену, которая отлично и почти безо всякого акцента говорила по-русски, хотя сама в жизни в России не бывала. В России родилась и выросла ее мама, и она же приучила ее к русской литературе, и я встал перед тенью ее мамы, незримо витавшей вокруг во время нашего разговора, и снял шляпу. Это фигура речи, никакой шляпы у меня отродясь не было, да и носить ее в этом жарком климате было бы затруднительно. Тем не менее я встал, а потом сел, а потом протянул руки к писателю и сказал дребезжащим голосом, что он был первым израильским автором, которого я прочел сто пятьдесят тысяч лет назад и в другой жизни, и он понял, и улыбнулся, и жена его тоже улыбнулась. Они спросили: а какую его книгу я прочел первой? И тут я встал в затруднительное положение, потому что название книги в русском переводе было, как я уже говорил, "За счет покойного", а в оригинале - совсем другое. Я перевел ему дословно, и он озадаченно приподнял брови; оказалось, что в оригинале роман назывался - "Живой на мертвом". Он тут же вытащил из сумки все свои книжки, которые у него всегда с собой, и подарил их, и надписал их мне, и жена его была счастлива, да и я тоже. Это было как встреча с Атлантидой.

Жена его принесла кучу писем каких-то древних писем на русском, которые должны были явить собою прообраз будущего романа ее мужа; Мегед по-русски понимает, но почти не говорит, хотя родители его были из России, и тем более не читает, поэтому я был взят в помощники-переводчики. Я старательно, как мог, перевел эти письма, и это заняло около двух недель, и все эти две недели писатель и его жена каждое утро приезжали ко мне на работу, как послушные ученики, и были у меня ровно в восемь, жена оживленно, как гейша, махала письмами и тараторила то на русском, то на иврите, а писатель сидел и вздыхал, потому что устал понимать нюансы, - и по-моему, письма эти, написанные в начале прошлого века истеричной гимназисткой-эсеркой, были сущей лабудой, пургой, чепухой и даже просто хуйней, но оказалось, что впоследствии Аарон на их основе написал таки роман, и это был всем романам роман, да, - вот что значит настоящий писатель. Потом, когда я уже почти забыл эти визиты, он прислал мне по почте свою новую книгу, и там в посвящении стояло мое имя, и это был второй случай в жизни, когда я, простите за выражение, охуел. Первый случай был тогда, когда мне дала девочка, это было тридцать лет назад, и это было совершенно невероятно прекрасно, так невероятно, что я, помню, вернулся домой, и плакал, и плакал, и плакал...

А Мегед все еще жив. Ему лет девяносто, чтоб он был здоров до ста двадцати, как положено классику, и иногда мы перезваниваемся по телефону, и он радуется за меня, и поздравляет Союз писателей с таким ценным приобретением, и зовет меня теперь - "коллега", и хвалит мои рассказы, хотя совершенно не читает на русском.
Это было давно. Сейчас моей бабушки уже нет с нами, со мной есть только ее фотографии, и я гляжу на них, и убеждаюсь каждый раз, какой она была красавицей, и вспоминаю, какой она была умницей, какой непохожей ни внешне, ни внутренне ни на кого из нашего рода она была, и думаю - воображаю, конечно, - что это генетическое, что это от ее отца-грека, чье имя предано в нашем клане проклятью и которого я никогда не знал, - но если верно то, что иногда гены прорезаются совершенно неожиданно спустя века и тысячелетия, вырываются из-под асфальта с рёвом, как чудовищные корни в "Неукротимой планете" Гаррисона, то во мне они ворочаются со страшной силой и борются друг с другом, как удавы Индии с питонами Африки, потому что двадцать лет назад, впервые спускаясь с трапа самолета в аэропорту имени Бен-Гуриона, я был там единственным пассажиром, кто наклонился, встал на четвереньки и поцеловал землю, то есть асфальт, - но я же был и тем, кто, впервые сойдя с корабля на берег Илиона у Сегейского мыса, в виду туманного Геллеспонта, схватился за голову и зарыдал, видя прямо по курсу перед собой холм с дурацким названием Гиссарлык.

И в том, и в другом случае пассажиры шарахались от меня, как от припадочного.

Эту страну называют самой читающей в мире. Я думаю, это преувеличение, ошибка или отрыжка тех времен, когда евреи действительно читали день и ночь - Тору, Талмуд и комментарии к ним. Конечно, наши ортодоксы читают и сейчас, но, если в свое время ортодоксами (простите мне это идиотское определение!) были все, то теперь они остались в меньшинстве. Остальное население представлено разнообразными категориями граждан, среди которых далеко не всегда выудишь любителей книги. Иногда, когда я еду в автобусе, мне хочется подскочить на месте, кинуться к парню или девке напротив, сидящим с уокменом (токменом? как это называется?) в ушах, схватить за груди или грудки, и зарычать: - Брось, пидор! Читай! Читай книгу, сука!! - Полвека назад здесь в автобусах читали все. Это трудно вообразить, сейчас в это почти уже невозможно поверить, но знайте: здесь_в автобусах_читали_все. А сейчас - почти никто. Если вы видите читающего в общественном транспорте человека, то это или ортодокс со своими молитвами, или студент, которому необходимо что-то сдать, или - русский. То есть выходец из России. Недавно я видел в автобусе черного старичка из Гвианы, читавшего на французском Пушкина, так весь автобус застыл, а водитель отказался брать плату за проезд. Старичок, помню, тогда еще пробормотал что-то о чертовых расистах.

Когда над страной стоит сорокоградусная жара, когда свойственная горам Иудеи синева неба меняется на обволакивающее белое марево, когда сердечники, легочники, астматики и склеротики прячутся за плотными дверями со стальной - от терактов - обшивкой, и включают рычащие, древние, громкие, но немощные кондиционеры - тогда я - если я сижу дома - крадучись, голый, без майки, а иногда даже без трусов подхожу к книжному шкафу, вынимаю из него наугад Куприна, или Майн Рида, или Городницкого, или Марину Меламед, и стою, приоткрыв рот, и пот капает со лба на страницы. Я вспоминаю Гиссарлык, и аэропорт имени Бен-Гуриона, и роман Мегеда, и собрание Гюго, ровными рядами, двумя полками протянувшееся в книжном шкафу в комнате в Ленинграде, и тихо скулю, как побитый щенок.

@темы: психические заметки

Comments

[Неназванный]

Мой отец, потерявший из-за ошибки врачей обе ноги в 1993-м, как-то сказал: "Боль и цену познаешь, лишь потеряв..."

[homer]

жена оживленно, как гейша, махала письмами

[Потамчик]

Миша, ты прекрасен.

[Gato Grande]

Либертарный Дракон

авторы более или менее местного значения пишут продолжение вещей известных мастеров

Да, помнишь у АБС была в своё время серия "Время учеников"? Там было несколько очень достойных вещей.

В России родилась и выросла ее мама, и она же приучила ее к русской литературе

Мне вот интересно: как они понимают русскую литературу? Как они воспринимают те или иные события и поступки? Ведь, не живя там, не зная особенностей национального характера (не люблю слово менталитет), деталей некоторых исторических событий, устоев, привычек и т.п., невозможно всё это правильно оценивать и понимать. Я как-то сходил на американскую постановку "Вишнёвого сада" - мне хотелось плакать. Они ведь одну комедию там видят. И то же самое, но наизнанку с "советскими вестернами", с О'Генри и Джеком Лондоном. Как гениально не переводи, читатель способен правильно представить только то, с чем по-настоящему знаком.

Иногда, когда я еду в автобусе, мне хочется подскочить на месте, кинуться к парню или девке напротив, сидящими с уокменом (токменом? как это называется) в ушах, схватить за груди или грудки, и зарычать: - Брось, пидор! Читай! Читай книгу, сука!!

Может, они аудиокниги слушают. Я раньше много так "читал", когда по 45 минут в одну сторону на работу ездил. Да и сейчас иногда. Ну и кроме того, сейчас у нас книги трудно купуть.