Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря, и охотник пришёл с холмов... (Р.Л.Стивенсон, "Реквием")
читать дальшеа можно и не читать.
Я страшно подвержен как старым, так и новым веяниям. Кроме того, я очень впечатлителен. Если что-то засело в голове - то накрепко, если думаю о чем-то/ком-то - то насмерть, если, скажем, пью - то вусмерть. Если колдун пообещает прислать мне черную палку - то (при условии, конечно, что я верю, что он действительно колдун, а не притворяется) я немедля сыграю в ящик, дам дуба, отброшу копыта. Если (вернее - когда) я воображаю себя внуком Билли Бонса (и если бы вы знали, как мой дедушка походил на покойного штурмана!), то окружающая действительность натурально вытесняется шумом морского прибоя у таверны "Адмирал Бенбоу"; и когда я воображаю, что ко мне подходит Черный Пес со своей черной меткой, то я протягиваю за ней дрожащую руку - пусть это будет в автобусе, в детском саду на родительском собрании, на городском базаре, на демонстрации протеста. Люди удивляются, но мне это, по большому счету, довольно безразлично.
Когда одна знакомая ведьма от сиюминутной злости пообещала, что нашлет на меня хворь, то я так возбудился, что на следующий же день слег с температурой сорок, и лежал пластом полторы недели, и ходил потом, держась за стенку, ещё недели две. Забываясь на некоторое время, я пребываю в подвешенном состоянии между двумя мирами - должен сказать, это очень мучительное состояние; меня натурально разрывает, как пучеглазую глубоководную рыбу, вытащенную тралом на поверхность океана. В эти моменты, имеющие отношение к материализации придуманных миров, я обращаюсь к жене, называя её "Кисса", дочку - "Бу"; племянника жены, очаровательного пятилетнего карапуза, вот уже полгода я зову исключительно "Маленький товарищ" - и он даже отзывается. Недавно для полноты образа я подарил ему блестящий игрушечный маузер, выглядящий cовсем как настоящий, утеха комиссаров в пыльных шлемах; стреляет он так правдоподобно, что соседи уже дважды вызывали полицию.
Соседка моя по этажу - веселая девяностолетняя старуха с прибабахами, безостановочно курящая бразильские сигары и разговаривающая басом Луи Армстронга; родом из Гетеборга, лет семьдесят назад служила она инструкторшей в элитных парашютных частях королевских ВВС. Мы с ней почти ежедневно треплемся о внуках; она обожает рассказывать неприличные анекдоты полувековой давности. Зовут её фру Берендт, так я всегда обращаюсь к ней - фру Брента, а потом извиняюсь. Вертлявую продавщицу в супермаркете, приехавшую из Ливерпуля и обращающуюся к покупателям исключительно извиняясь – "сорри" – я напрямик зову так, как вы уже догадались; она откликается и даже с готовностью кивает заранее, не успеваю я к ней приблизиться.
У всякого - свой комплекс неполноценности и своя мания величия. Когда-то, в предыдущей жизни, исчезнувшей так давно, что кажется, она прошла ещё задолго до наступления льдов палеолита, я познакомился в психиатрической клинике на Пряжке со вторым, младшим помощником начальника сортировочного цеха Ленинградской Ордена Ленина плодовоовощной базы. Вы думаете, кем он себя воображал - Наполеоном? Цезарем? Джованни Медичи? На худой конец - Сальвадором Дали?
Нет. Второй, младший помощник начальника сортировочного цеха плодоовощной базы воображал себя первым, старшим помощником начальника сортировочного цеха той же базы...
И угодил в психиатрическую клинику с диагнозом мании величия.
Бедные люди.
Кажется, я что-то подобное у кого-то уже читал... Но клянусь, такой вариант я видел, слышал и обонял сам - в приснопамятном 1989-м году, в сентябре месяце. Я хорошо помню тот золотой сентябрь... Скорее всего, однотипное безумие зачастую поражает людей, находящихся примерно в одинаковых социально-экономических условиях.
...Ночью я веду шепотом нескончаемые диалоги с героями разнообразных литературных произведений, в основном приключенческих и фантастических романов, а также из области древнегреческой мифологии; в замысловатые сюжеты временами вкрапляются печальные романтические философы Джойса, Гессе и Уайльда, изредка – сентиментальные публичные девки Куприна. Нынче, как только упал двенадцатый час, как с плахи голова казненного - я вспомнил пресловутое "Как бы вы меня убили?", которое я хотел бы заменить на "Как бы вы меня любили?" - не успел собраться с мыслями, и тут же заснул; а вместо сна - морок: приснились стихи, причем уже совершенно противоположные собственной задумке о любви. Начало помню: "Я Вас убил…" Конец помню тоже: "Я Вас убил так преданно, так нежно/как дай Вам Бог убитой быть другим". А середины и сути – не помню совершенно. Кажется, во сне я подвывал.
У меня вообще никогда никаких стихов не получалось, ни во сне, ни наяву, никак. Если же в кошмаре сна наяву и выпирали некие строки – то как-то утробно, неприличные, фрейдистски-захермазоховские какие-то, с оскалом как у стегозавра, и глупые, как улыбка игуанодона, - и то они получаются не просто так, как у нормальных людей, в тетрадочку с розочками и на предварительном черновичке, а исключительно по случаю и наизусть. Через четверть часа я, если их не записываю, то забываю.
Иногда идешь с какой-нибудь конференции, на которой официально грузили мозги три часа подряд – и болит голова. В этот момент в качестве мозгового контрацептива и гарантии безопасности для душевного равновесия включается зарево алых парусов у берегов Каперны, или прогулки вокруг замка Людоеда со Страшилой под ручку, или фехтовальный эпизод на корабле капитана Блада, или совместное с троллями распитие горячего грога в подземельях черных гномов Сноуфелла, или ещё что-нибудь. Тогда, идя по улице, я размахиваю руками, задираю голову и шепчу сквозь сжатые зубы. Прохожие имеют тенденцию шарахаться, но это просто от несовпадения ударов маятников Эдгара По и Майкла Муркока… Только психиатры и поэты знают изнанку этого измерения. Какие великие войны, какие фантастические трагедии... Нет на них нормального бытописателя, нет общей базы данных, и тонут в паутине нерожденных времен потрясающие душу и разум сюжеты.
Я страшно подвержен как старым, так и новым веяниям. Кроме того, я очень впечатлителен. Если что-то засело в голове - то накрепко, если думаю о чем-то/ком-то - то насмерть, если, скажем, пью - то вусмерть. Если колдун пообещает прислать мне черную палку - то (при условии, конечно, что я верю, что он действительно колдун, а не притворяется) я немедля сыграю в ящик, дам дуба, отброшу копыта. Если (вернее - когда) я воображаю себя внуком Билли Бонса (и если бы вы знали, как мой дедушка походил на покойного штурмана!), то окружающая действительность натурально вытесняется шумом морского прибоя у таверны "Адмирал Бенбоу"; и когда я воображаю, что ко мне подходит Черный Пес со своей черной меткой, то я протягиваю за ней дрожащую руку - пусть это будет в автобусе, в детском саду на родительском собрании, на городском базаре, на демонстрации протеста. Люди удивляются, но мне это, по большому счету, довольно безразлично.
Когда одна знакомая ведьма от сиюминутной злости пообещала, что нашлет на меня хворь, то я так возбудился, что на следующий же день слег с температурой сорок, и лежал пластом полторы недели, и ходил потом, держась за стенку, ещё недели две. Забываясь на некоторое время, я пребываю в подвешенном состоянии между двумя мирами - должен сказать, это очень мучительное состояние; меня натурально разрывает, как пучеглазую глубоководную рыбу, вытащенную тралом на поверхность океана. В эти моменты, имеющие отношение к материализации придуманных миров, я обращаюсь к жене, называя её "Кисса", дочку - "Бу"; племянника жены, очаровательного пятилетнего карапуза, вот уже полгода я зову исключительно "Маленький товарищ" - и он даже отзывается. Недавно для полноты образа я подарил ему блестящий игрушечный маузер, выглядящий cовсем как настоящий, утеха комиссаров в пыльных шлемах; стреляет он так правдоподобно, что соседи уже дважды вызывали полицию.
Соседка моя по этажу - веселая девяностолетняя старуха с прибабахами, безостановочно курящая бразильские сигары и разговаривающая басом Луи Армстронга; родом из Гетеборга, лет семьдесят назад служила она инструкторшей в элитных парашютных частях королевских ВВС. Мы с ней почти ежедневно треплемся о внуках; она обожает рассказывать неприличные анекдоты полувековой давности. Зовут её фру Берендт, так я всегда обращаюсь к ней - фру Брента, а потом извиняюсь. Вертлявую продавщицу в супермаркете, приехавшую из Ливерпуля и обращающуюся к покупателям исключительно извиняясь – "сорри" – я напрямик зову так, как вы уже догадались; она откликается и даже с готовностью кивает заранее, не успеваю я к ней приблизиться.
У всякого - свой комплекс неполноценности и своя мания величия. Когда-то, в предыдущей жизни, исчезнувшей так давно, что кажется, она прошла ещё задолго до наступления льдов палеолита, я познакомился в психиатрической клинике на Пряжке со вторым, младшим помощником начальника сортировочного цеха Ленинградской Ордена Ленина плодовоовощной базы. Вы думаете, кем он себя воображал - Наполеоном? Цезарем? Джованни Медичи? На худой конец - Сальвадором Дали?
Нет. Второй, младший помощник начальника сортировочного цеха плодоовощной базы воображал себя первым, старшим помощником начальника сортировочного цеха той же базы...
И угодил в психиатрическую клинику с диагнозом мании величия.
Бедные люди.
Кажется, я что-то подобное у кого-то уже читал... Но клянусь, такой вариант я видел, слышал и обонял сам - в приснопамятном 1989-м году, в сентябре месяце. Я хорошо помню тот золотой сентябрь... Скорее всего, однотипное безумие зачастую поражает людей, находящихся примерно в одинаковых социально-экономических условиях.
...Ночью я веду шепотом нескончаемые диалоги с героями разнообразных литературных произведений, в основном приключенческих и фантастических романов, а также из области древнегреческой мифологии; в замысловатые сюжеты временами вкрапляются печальные романтические философы Джойса, Гессе и Уайльда, изредка – сентиментальные публичные девки Куприна. Нынче, как только упал двенадцатый час, как с плахи голова казненного - я вспомнил пресловутое "Как бы вы меня убили?", которое я хотел бы заменить на "Как бы вы меня любили?" - не успел собраться с мыслями, и тут же заснул; а вместо сна - морок: приснились стихи, причем уже совершенно противоположные собственной задумке о любви. Начало помню: "Я Вас убил…" Конец помню тоже: "Я Вас убил так преданно, так нежно/как дай Вам Бог убитой быть другим". А середины и сути – не помню совершенно. Кажется, во сне я подвывал.
У меня вообще никогда никаких стихов не получалось, ни во сне, ни наяву, никак. Если же в кошмаре сна наяву и выпирали некие строки – то как-то утробно, неприличные, фрейдистски-захермазоховские какие-то, с оскалом как у стегозавра, и глупые, как улыбка игуанодона, - и то они получаются не просто так, как у нормальных людей, в тетрадочку с розочками и на предварительном черновичке, а исключительно по случаю и наизусть. Через четверть часа я, если их не записываю, то забываю.
Иногда идешь с какой-нибудь конференции, на которой официально грузили мозги три часа подряд – и болит голова. В этот момент в качестве мозгового контрацептива и гарантии безопасности для душевного равновесия включается зарево алых парусов у берегов Каперны, или прогулки вокруг замка Людоеда со Страшилой под ручку, или фехтовальный эпизод на корабле капитана Блада, или совместное с троллями распитие горячего грога в подземельях черных гномов Сноуфелла, или ещё что-нибудь. Тогда, идя по улице, я размахиваю руками, задираю голову и шепчу сквозь сжатые зубы. Прохожие имеют тенденцию шарахаться, но это просто от несовпадения ударов маятников Эдгара По и Майкла Муркока… Только психиатры и поэты знают изнанку этого измерения. Какие великие войны, какие фантастические трагедии... Нет на них нормального бытописателя, нет общей базы данных, и тонут в паутине нерожденных времен потрясающие душу и разум сюжеты.
@темы: психические заметки
А я Вас часто распечатываю и подсовываю в таком виде всевозможным хорошим людям. Люди радуются, хотя порой косятся на меня странно)
А я Вас всегда просил, прошу и буду просить впредь обращаться ко мне на "ты", - как, кстати, я всегда просил, прошу и буду просить всех моих знакомых, друзей и недругов; "выканье" действует на меня отрезвляюще, а я предпочитаю навек остаться в том блаженном состоянии, в каком, по слухам, пребывали Семь Мудрецов Бамбуковой Рощи.
Я категорический противник культа личности в любой форме, но эти самые Семь мудрецов дело знали; и не в одном моем горячечном бреду видел я себя виночерпием на великой духовной пьянке, где вместе с вышепоименованными китайцами из моих рук с поклоном принимал пиалу сам Венедикт Великий.
Касаемо же всевозможных хороших людей - за это спасибо. Надеюсь, настанет день, когда можно будет всю эту ахинею просто купить в книжном магазине, не тратясь на распечатку.
Будет день, будет пища, будет водка. Много водки будет.
В писхиатрической клинике на Пряжке лежал не я; там лежал человек, которого я ходил навещать.
Ежедневно при этом.
СП готов издать профессионально, при этом профессионально платить за издание они не желают/не могут/не любят, - и предлагают мне платить за издание самому, гарантируя зато при этом благожелательное вступление кого-нибудь из их мастодонтов, так же как предоставить корректоров-редакторов. За редакторов-корректоров, предоставленных мне ими, тоже должен буду платить, естественно, я.
А между тем, все четыре моих монографии по истории я издавал не сам, а на деньги спонсоров. Так что меня заело - с какой стати эту книжку я должен оплачивать сам? Да и денег, честно говоря, на это пока нет. Так и тянется эта бодяга.
И если вдуматься - кому это будет так уж нужно и где это будет сбываться? Здесь в магазинах продавать? Так там грудами лежат авторы и получше меня. В Россию посылать? Так одна пересылка обойдется дороже, чем себестоимость.
Наверное, всё же когда-нибудь что-то выйдет в минимальном количестве экземпляров, типа подарочное издание "только для ПЧ", так сказать.
А, значит, согласен на "ты"? : )
*Довольный дракон улетает, оглушительно стреляя в воздух пистолетом. То-есть маузером. Игрушечным*
В 88-м году я закончил рукопись - "Очерк истории хасидизма". Ну, сами понимаете, издать такую книжку в советское время было немыслимо; а был у меня знакомый писатель-достоевсковед, Сергей Владимирович. Он по книжке в год выпускал, такой был активный... Он часто приводил нас, молодежь, в ресторан при ленинградском отделении СП - выпить, закусить, на
зубровакул пера полюбоваться. И там я познакомился по пьяному делу с Юрием Рытхэу. И рассказал о своей рукописи. А Рытхэу, как известно, был единственным в СП СССР литературным представителем чукотского нацменьшинства, и в пьяном виде сочувственно относился ко всем другим нацменьшинствам. И он сказал - "но проблем". Давай сюда свою рукопись, говорит. Я её переведу на чукотский; а цензоров на чукотском языке, говорит, у нас все равно нет, кроме одного; и этот один - я. Вот он я, смотрите.Мы посмотрели. Уважительно посмотрели, потому что перед нами сидели официальные писатель и цензор в одном лице, это по совокупности редко наблюдать можно.
В общем, издадим, говорит, за милую душу и за счет нашего родного СП, каким хошь тиражом.
Ы-ы-ы, говорю я, - так а если в ЦК нащупают?! Религиозный дурман, сионистская пропаганда, десять лет без права переписки, век свободы не видать... И автора, и переводчика...
- Ха, - говорит советский писатель Рытхэу, - да кто там щупать будет?! На нашем языке только чукчи читают, да и то, говоря по правде, они не читают...
Нет, говорю я, - спасибо Вам большое, конечно, но мне как-то совсем неинтересно издавать книжку для чукчей, которые, вдобавок, ещё, оказывается, и не читают... Я, говорю, хочу как раз, чтобы её читали, причем, желательно, на каком-нибудь человеческом языке.
Про человеческий язык я сказал зря, конечно. Рытхэу обиделся и больше со мной не разговаривал. И вообще он больше в тот вечер ни с кем не разговаривал, потому что упился в дрезину. И меня при встречах он больше подчеркнуто не узнавал. Или неподчеркнуто. Просто не узнавал - и всё. Не повернув головы качан.
...Кончилась эта история тем, что тот, первый экземпляр рукописи про хасидизм мои приятели просто размножили фотоспособом и пустили в старый добрый Самиздат. А второй экземпляр рукописи сейчас лежит дома у Вороны в Петербурге - как презент.
Гы, нужно было отдельным постом это вывесить...
Согласен, конечно)
Кроме того - во многих вещах упоминаются разнообразные @дневниковские персонажи, о которых никто, кроме самих @дневниковцев, не знает. Странновато всё это смотреться будет, я думаю, - немного как бред сумасшедшего. Значит - что? Резать тексты, убирать ники, вставлять человеческие имена? Как-то не хочется...
С научными работами всегда как-то легче выходит.
Но, в принципе, если бы кто-нибудь взял на себя такую задачу - издать от и до, то я был бы, конечно, рад. Чтобы свалить это с себя, я был бы готов и от дивидендов отказаться.
Причем п(р)одать это можно как замечательный фьюжн (тоже очень актуально, да) - "Автор, известный [здесь вписываем официальные/неофициальные звания, регалии и прочее], описывает свою жизнь в причудливых реальностях Советской России, Земли Обетованной и глобальной блогосферы".
Ибо издавать онлайновые дневники - это ужасно модно
То-есть, я так понял, что нужен человек, умеющий раскрутить рекламу? Менеджер, что ли, или как это теперь называется?
Только я с такими людьми вовсе даже и не знаком. "Мы таких никогда не встречаем"(с).
Так ты того... Ежели, значит, такого Плотского-Поцелуева узреешь, так сразу и забей ему баки, что ли.
Не бизнесменский я человек. Серьёзно, я ничего такого сам делать не умею.
А я уж и название придумал. Пущай, значит, совпадает с названием моего дневника.
И посвящение я придумал тоже.
А потом какой-нибудь мамонт пера вступление напишет (они же сами обещались, в конце-то концов!) - и совсем хорошо будет.
Блаженны нищие духом, да. И ищущие, потому что они обрящут.
Нужен человек со связями с издательских кругах, для начала. Который сможет убедить издателей.
Увижу - живым от нас не уйдет
Причем, кивал и посту, и комментариям к нему.
Ты вот нам, ещё лучше, сообрази какого-нибудь греческого али аглицкого пузатого мецената с мошной, набитой драхмами али фунтами, которые он не знает, куда бросить. Пущай в меня бросает. Я не уклонюсь.
Но я как раз ничего против финансовой помощи г-на Черчилля не имел бы. Думаю, ежели Черчилль ещё и сам написал бы предисловие - то цены этому гипотетическому сборнику не было бы; за одного Черчилля отдаю весь СП во главе с председателем и почетными членами.