Для Рудольфа Гесса.

Вот есть у меня сосед-историк Аарон. Работает в Мемориальном музее Яд-ва-Шем. Что такое этот музей, знают, вероятно, все.

У меня вообще масса интересных соседей, я о них иногда пишу.

Да не о том разговор.

Интересующимся историей Третьего рейха, но не страдающим при этом национал-социалистическими убеждениями, рекомендуются следующие, строго документальные, выполненные на гигантской архивной базе, книги:

Аарон Шнеер, "Плен" (Иерусалим, 2003, в двух томах), "Перчатки без пальцев и драный цилиндр" (И-м, 2002).

Имеются сетевые версии.



И ещё можно рекомендовать книжку Евгения Берковича "Банальность добра". М., издат-во "Янус-К", 2003.

---

Ай, как понравилось.

"Только абсолютно бессовестный, успокоенный и самоуверенный человек может пересечь Долину Совести".



Ну, что я могу поделать - понравилось.

Действительно - запал для следующего поста.

Ан - не буду.

Спасибо, Кисса.

---

Провел пасхальный седер. Это - второй седер по пребывании на @дневниках; ничего, по сути, не изменилось.

Разве что вина выпито ещё больше, да ещё больше, говорят, я постарел.

Да ещё всё больше мыслей о постороннем в процессе.



Так это выглядело год назад:

http://www.diary.ru/~libdragon/?com...;postid=1422008



"Излей гнев свой на народы, не признающие Тебя"



Да, и по-прежнему остается верным:

И если что-то надо объяснять, /То ничего не надо объяснять.

@настроение: Шфох хаматха эль hа-гоим

---

Вчера у Горностайки родился сын.

А 16-го у Хрен-Редьки родилась дочь.

---

Имре Кертес - "Без судьбы".

Людвиг Ашкенази - "Брут".

Ицхокас Мерас - "Ничья длится мгновение".

И, наверное, ещё "Альпийская баллада" Василя Быкова.



Сейчас виделся с Краковским, бывшим директором архива "Яд ва-шем". Под впечатлением от книги Кертеса спросил, что он о ней думает. Шмуэль сказал, что не видел на ту тему книги более страшной и правдивой. Я добавил трех вышеназванных авторов - он согласился, только сказал, что в "Альпийской балладе", с его точки зрения, эпилог приделан ни к селу, ни к городу - видимо, по указанию свыше, чтобы произведение выглядело более жизнеутверждающим.

Прощаясь, протянул руку - и я увидел синюю татуировку с освенцимским номером. Краковский был там с 1940 по 1945, прошел всё и сохранил рассудок. Когда после освобождения солдаты выносили его из барака, он при росте метр семьдесят пять весил 37 кило. После психологических реконструкций личности лагерника, сделанных Кертесом, я не понимаю, как сохранить психику возможно в принципе.

Адорно заявил, что после Освенцима нельзя писать стихов. Краковский возразил, что - можно, и что Адорно оттого это говорит, что сам в Освенциме не был.

---

Дискуссия, интересная в мироощущенческом плане:

http://www.diary.ru/~tina-grin/?com...;postid=4664304

---

Несколько дней назад, после кончины предыдущего Папы, узнав, что среди вероятнейших претендентов на престол является Йозеф Ратцингер, я поинтересовался его биографией. Узнав, что в своё время он состоял в Гитлерюгенде, мне подумалось - его противники почти наверняка будут упоминать об этом членстве даже раньше, чем о желании сохранить целибат, запреты на аборты и однополые браки. Сегодня утром глянул - точно.



Я в отношении как раз именно этого скорбного факта его биографии хотел бы заметить, что членство в Гитлерюгенд для подростков того поколения было практически обязательным. Степень искренности в проповедовании идей национал-социализма тут, собственно говоря, не при чём: детишкам и в Гителерюгенде, и в аналогичной организации СССР - я комсомол имею в виду - просто нельзя было не состоять, разве только родители хотели идти на прямой конфликт с властями. И я, и все - все! - люди моего поколения, включая будущих антисоветчиков-диссидентов-оппортунистов-лагерных сидельцев - все до единого состояли в пионерии, а после - в комсомоле. Ни в школах, в которых я учился, ни в школах, где потом работал, не встречал я ни одного человека, который в свое время не состоял бы в комсомоле. Почти аналогичная по принудиловке ситуация существовала и в Третьем рейхе.

Исключения, конечно, были - в Союзе среди очень верующих людей некоторых конфессий (в основном - в глубокой провинции, где идеологический пресс властей не так давил), в Германии - среди католиков и евангельских христиан. Я о таких исключениях читал, но лично с ними никогда не сталкивался.



Как курьёз вспоминаю, что в десятом классе мы принимали в комсомол Наилю Пончаеву, дочку муфтия ленинградских мусульман. Мечеть находилась в двух шагах от школы, и на собрание пригласили папу. Он пришёл и сказал, что не только не возражает против принятия Наили в такую почетную организацию, как ленинский комсомол, но даже, некоторым образом, настаивает на этом. Вечером, дома, я рассказал маме об этом, она вздохнула: ну правильно, зачем портить ребенку жизнь?



Водораздел конформизма и пассивного сопротивления властям проходил не через членство в комсомоле или гитлерюгенде, а уже на следующем этапе - при приёме в КПСС или НСДАП. Вот тут можно было уже сказать словами Шварца - все учились, но почему ты, сука такая, захотел стать первым учеником?



Наверное, люди, выросшие уже после краха советской власти, не всегда отчетливо представляют себе исторические реалии предыдущей эпохи.

Так что, будь я даже самым яростным противником католицизма в целом и нового Папы в частности, не стал бы акцентировать внимания именно на данном факте биографии этого Бенедикта Шестнадцатого.

Запреты на аборты, сохранение целибата, отвращение к легитимизации однополых браков - это уже другая фишка, к обсуждаемому отношения не имеющая.

---

А ещё я заметил, что В.П.Некрасов писал свои воспоминания, временами находясь в некотором подпитии. Текст глав варьируется, колышется и взлетает эмоционально-информационно в зависимости от степени опьянения, это очень отчетливо видно. Волнами. Но, чтобы осознать это, нужно, чтобы реакция на алкоголь у конкретного читателя совпадала с таковой реакцией у автора - а это бывает не всегда; у каждого своя химия в брюхе и мозгах.



И, между прочим, для меня это удивительное открытие: я очень хорошо знаю, что самые лучшие книги, тематически связанные с пьянством, писались авторами - практически всегда и всеми - в совершенно трезвом виде. Великие "Москва - Петушки" писаны трезвым Ерофеевым, какие бы там легенды не распространялись его восторженными почитателями. "Джон - Ячменное зерно" Лондон писал, находясь в вынужденном, приличном по временному промежутку, отпуске от запоя.

Если бы они писали такие вещи в том состоянии, в котором поглавно находился Виктор Платонович, то и у них ощущались бы читателем волны - те волны, что в определенном состоянии качают автора, вознося его в процессе творчества до вершины девятого вала Айвазовского. Но и "Джон...", и "М.-П." написаны ровнейшим, выдержаннейшим, выверенным трижды стилем. Они, Лондон, Ерофеев и иже с ними, не писали нахрапом; там, при всех перепетиях сюжета, читатель идёт по главам ровно, как шел гимнаст Тибул по веревке под куполом площади Звезды. Читатели в восторге, но их не качает. Закачаешься - упадешь.

А у Виктора Платоновича читателя качает - и очень сильно. У меня ощущение, что он не придавал большого значения выверенности стиля и плавности перетекания из сюжета в сюжет. Качка - как на каравелле Сабатини. Это не то что правильно, просто это очень четко ощущается.

До головокружения. Нужно встать в центре палубы для равновесия, иначе укачает, и тебя швырнет к борту.

Не знаю, как для других, и обращал ли внимание на это ещё кто-нибудь, но волнообразная повествовательность произведения в зависимости от алкогольной дозы - для меня нечто новое в истории литературы.



У поэтов, говорят, иначе. Там в предвкушении или с похмелья самые гениальные вещи и писаны.

---

Александр Евдокимович Корнейчук, в советские времена бывший председателем Союза писателей Украины и многократным лауреатом Сталинских премий, очень любил о себе так говорить: "Я как председатель Союза писателей могу сказать вам следующее...", или "Я как член Совета Мира утверждаю, что...", или "Как член ЦК КПСС, я не могу согласиться...", или "Как депутат Верховного Совета СССР, я могу вас уверить..."

Однажды он принимал по долгу службы Стейнбека, как выдающегося борца за мир и критика капиталистических порядков. Стейнбек при всем при этом был западным человеком и правил игры иногда не понимал. Выслушав через переводчицу какую-то бесконечную тираду Корнейчука, он обратился к нему с вопросом: "А могу ли я спросить Вас как у Председателя Союза Писателей, члена ЦК КПСС, депутата Верховного Совета и члена Совета Мира, где тут у вас сортир?"



Отхожу после свадьбы чтением "Записок зеваки" Виктора Некрасова.



При чтении этого эпизода вспомнился рассказ покойного Арона Вергелиса. Поль Робсон, который тоже был членом Совета Мира и вообще большим другом Советского Союза, сидя в своем номере гостиницы в Москве, куда в 53-м прибыл с дружеским визитом по приглашению партии и правительства, молча обменивался записками с одним из советских писателей, которого специально для этой встречи - чтобы объяснил высокому гостю, что всё у нас отлично - на один день выпустили из лагеря - "...а Бабеля точно расстреляли?" - "Да". - "А что с Квитко?" - "Расстелян". - В что с тем-то? - Сидит. - А с этим? - Пропал в 48-м.

Потом Робсон, не дожидаясь подсказки, собрал все записки и аккуратно сжег в пепельнице. Наш человек был великий негр, и понимал, что в стены его гостиничного номера наверняка вмонтированы подслушивающие устройства.

Это вам не Джеймс Олдридж на отдыхе в Пицунде.

---

В комментариях - несколько фотографий со свадьбы.

Свадьба была странная, гости были странные, и фотограф тоже оказался... странноватым. Я его просил запечатлеть одно, он мне печатлел иное. За полторы тысячи долларов можно было бы и повнимательнее прислушиваться к клиентам.

@темы: фотографии, семья

---

Потерял пароль к ICQ.

Мой новый номер - 321959659. Ник - Graf - остаётся прежним.



Вот что значит сжалиться и подпустить к компьютеру посторонних. Пропала любая связь со всеми скопом, то-есть с сорока человеками примерно.



И ведь это - уже в который раз.



*Новая, исправленная запись от 15 августа 2005г.: потерял пароль к аське в очередной раз. Новый номер - 210-837-947. *



Кому надо - стучитесь.

---

Себя я помню с двух лет. Мама привезла из московской командировки пластмассового коня - так называемая советская игрушка "Конь-Огонь". В нём была такая сирена и кольцо, вдетое в шею - за него потянешь, и разадется грустное, тихое ржание. Он был высотой около 40 сантиметров, с колесиками. Я сидел на нем, и ноги не доставали до пола. Меня, подталкивая, ввезли в нашу комнату (я родился в коммунальной квартире). У нас были гости. Первое отчетливое воспоминание в моей жизни - я въезжаю в нашу девятиметровую комнату на коне, гордо смотрю по сторонам, и великаны радостно хлопают в ладоши.

---------

Вчера вечером была свадьба. Дядя Миша Чикагский, восьмидесяти двух лет, отплясывал рок-н-ролл с симпатичной раввиншей. Ей по определению нельзя было танцевать в смешанной мужско-женской компании, тем более рок-н-ролл, тем более - с дядей Мишей. Но она напилась шотландского виски и танцевала. Раввин тактично глядел в другую сторону, не повернув головы качан.

Черный Фюрер Гарлема танцевал брейк-данс. Вокруг собрались проходящие срочную службу солдатки - бывшие соученицы невесты - прямо с дежурства, с автоматами через плечо - и, ритмично вскрикивая, били в ладоши. Один автомат выстрелил.

Я сделал несколько снимков. Проявлю - выйдет удачно - вставлю в дневник.

---------

В среду ездил в Газу. Эпизод заслуживает отдельного поста. Времени на него нет, настроения - тоже. Постараюсь написать позже. Чтобы не забыть: поселенцы эти - люди, подобных которым не видел в жизни. Не красование на публику, а то, что называется профессия - герой. Да, без громких слов. Ощущение безнадежности. Драка Давида с Голиафом, но без поддержки свыше - ясно, чем закончится. Ассоциация: вестерн Дальнего Запада 80-х годов позапрошлого века плюс последний оборонный рубеж Варшавского гетто сорок третьего года века минувшего. Апрельское солнце, запах песка и полыни, холодный ветер из близкого Синая, на контрольно-пропускном пункте - сидящий на пластмассовом стуле солдат со спущенным с предохранителя автоматом под мышкой, читающий Достоевского.

Может - напишу потом. Сейчас не могу - слишком сильно.

---

За семью печатями (как я старину Гомера пытал)

Самое сложное - собрать небо из кусочков.

Риварес.



Сейчас у многих отвратительное настроение. У шестерых читателей, только из тех, кто у меня в избранном, настроение прескверное; а у скольких из тех, кто не в избранном, я даже не представляю, - и, честно говоря, представлять не хочется, у самого настроение точно такое же.

Так что вы извините.

Вот - меня с детства волновало одно небольшое несоответствие в Илиаде. Я привык к Гомеру относиться с безусловным пиететом с шести лет, с душного августа шестьдесят девятого. О том августе, об оранжевых на заходе солнца соснах и кустах черной смородины Карельского перешейка можно было бы написать рассказ, или повесть, или даже целый роман; вполне возможно, что я и напишу. Но не о том речь. О том речь, что если ты канонически подходишь к артефакту, то любое рассуждение на его тему выглядит апокрифом. А я не очень люблю апокрифы - по причинам, которым речь сейчас не о них.



Иначе говоря, акпокриф рушит целостное представление о предмете. Возможно, он (апокриф) в историческом смысле бывает даже вернее канона, - но целостное представление в твоем сознании он может обрушить раз и навсегда, об этом вот разговор.

Нет, я неверно выразился. Не о канонах и апокрифах речь даже. Речь - об Илиаде и старине Гомере, как некоторые его называют. Не сложно, не очень как бы равноденственно, снисходительно чересчур как бы отпускать такое хлесткое определение в адрес незрячего старца - всё, что он может в ответ, это растерянно поводить глазными яблоками, тщась узреть предмет критики и похлопывающего его по плечу определителя. Нн-н-не надо снисхождения. Не надо в адрес слепых старцев, канонические они там или апокрифические, не важно.



В семь утра проснулся я, толчком, приказом старорежимным, армейским, односекундно включаясь в реальность, распахнул глазницы, почувствовал себя в гимнастерке с подшитым воротничком, единым среди многих, утилизованным, лишенным "я" - и на рассвете сверлом в мозгах заколдобил древний вопрос: если верно то, что сто тысяч ахейского войска, тысячью кораблей извилистой кривой десять лет извиваясь от Ретейского мыса до Сигейского, с запада подступало к склонам хребта древней Иды, и если правда то, что при всех союзниках Дарданида - варварах: киконах, ликийцах и прочих - против войска этого выходило от силы десять тысяч троян - то не могло же это войско обложенных в своих пенатах умещаться на одном-единственном холме, что по-турецки именуется Гиссарлык. Ну, десять тысяч троянского войска - это, минимум, полсотни тысяч гражданских. Так, нет?

А полстотни тысяч гражданских в те времена, в двенадцатом веке до христианской веры, на таком одном-единственном холме, Шлиманом досконально, в семь слоёв раскопанном, уместиться могли при одном только условии - если каждый дом (или дворец, или храм - неважно) был бы вровень с нью-йоркскими небоскребами. Этажей по тридцать каждый, говоря проще.

Но не было этого, не было.

Отчего - ласково спросите - не было? Да уж оттого ("приятно улыбаясь, ответил Павел Иванович"). Оттого, по крайней мере, что в той же Илиаде сказано черными гусиными письменами по белому воску пергамента - и дрогнуло сердце Гектора, и пустился он бежать от Ахиллеса, и тот бросился за ним, и обежали они Трою семь раз.



Семь раз, господа мои, обежать город, в котором десять тысяч копьеметального, гривастошлемного войска сконденсировалось - не считая полусотни тысяч гражданских - даже по ровной местности, а не по предгорьям и оврагам хребта холмистой Иды, где в древности дикие кабаны, медведи, волки и лисы водились, - это, скажу вам, не шутка; а после марафона этого успеть остановиться, за пять секунд отдышаться, ровным гласом призвать Зевса, Аполлона и прочих - и метнуть кипарисовое копьё, что весом было поболе, чем нынешний субтильный подросток - и ещё успеть попасть в доспехи, хоть их и не пробить; полно, да в уме ли ты, великий старец, активно двигающий яблоками незрячих глаз?!



Видите ли, я и сам живу на холме. По подсчетам моих знакомых археологов, холм этот - Нива Иакова на современных картах политэкономических именующийся - один в один по габаритам с древним Илионом совпадает. При том, что в историческом Илионе домов высотою более чем в два этажа (кроме как храм копьеблещущей Афины - но там никто и не жил), не наблюдалось, а у нас домов высотою менее чем в пять этажей, не наблюдается тоже, - при всём при этом в цитадели Дарданида жителей было не менее полусотни тысяч, как я сказал уже, а у нас в районе, на нашем холме, от силы тысяч десять.

Не совпадает.

Рано утром, как златоперстая Эос взошла только, решил я вдруг старину Гомера испытать.

И, не говоря домашним ни слова, встал я, воздел на себя спортивный костюм - и, стакана воды не выпив, лишь зубы судорожно почистив, спустился в вади - в каньон по-арабски - к подножию холма Нива Иакова - и бежать пустился.



И, испытывая незрячего старца, обежал я, ребята, вкруг холма семь раз. Да, я обежал. Без многокилограммовых доспехов, в кои шлемоблещущший Гектор был облачен, без копья, без меча, без восхвалений и стандартных призывов к олимпийцам. Без спятившего от чувства мести за Патрокла за спиной Ахиллеса.



Да, я обежал. Я чуть не дал дуба. Я, правда, курю в день по полторы пачки "Ноблесса", я - не Приамид, да и не Пелид тоже. У меня дыхалка не в порядке. Но я - обежал. В черном спортивном костюме, со звякающими ключами от квартиры в кармане штанов, но без лат и копья, зато в кепке от почтения к наступившей субботе, - мокрый, потный, задыхающийся, хрипящий предсмертно судорожный, - я обежал холм семь раз.



По пути физических препятствий я не встречал. Встречал я препятствия моральные, а также идеологические. Религиозные иудеи, в ранний час субботний в дом собрания шедшие, видя меня, потрясали кулакми - нарушитель заветов Божьих! - а религиозные сыны Измаила, встречая меня у подножия своих деревень, что наш холм, как ахейские войска Илион, обложили, кулаков не воздевали - зато хладнокровно, Аллах акбар, метились автоматами производства Страны Северной, от века дружественной - "калашниковыми" - прицельно. И такая стрельба вкруг холма поднялась в безоблачное весеннее субботнее утро по черной кепкастой, зубы стиснувшей, сипло на бегу дышавшей, но ни слова не проронившей фигуре, что любо.



...Уже обежал я семь раз вкруг холма; уже взбег я прыжками на северо-западную вершину, где Гиссарлыку соответствовал Пергам, а в нашем районе - дом номер четыреста двадцать один, где семейство моё обитает; уже истерически звонила супружница моя трижды в скорую помощь, в психиатрическую помощь и в армейскую помощь - немедленную, вооруженную, - уже прыжками заскочил я на четвертый этаж в квартиру свою и, не останавливаясь и дыхания не переводя, бросился в ванную, чтобы пот нынешний и кровь веков минувших смыть, уже повисла на мне, на бегу подхваченная, дщерь моя - папочка живой вернулся! - а у пяты холма Нивы Иакова всё барражировали вертолеты, всё приземлялись резервисты, всё подносили новые и новые пулеметные ленты сыны угрюмые Измаила, - а я всё стоял полуголый у окна, судорожно, сквозь стиснутные зубы втягивая воздух, в пурпурном плаще, мне Антенором подаренном, незрячими от бега глазами в холмы вглядываясь - и, руки дочери рассеянно отводя, думал: вот что, а не забыть бы мне вернуться.

---

Безграмотный я человек.

Всегда полагал, что строка "Я жив, он мертв - о чем нам говорить?" принадлежит некоему придуманному поэту Верблибену, которого цитируют герои "Обитаемого острова" Стругацких. И вот только что узнал, что реальный прототип Верблибена - это... Как вы думаете, кто?

Чур, в поисковики не заглядывать.



"...И, присев на край стола, прочитал "Быть иль не быть?" в своем переводе на ируканский.

-Святой Мика! - вскричал воспламененный отец Гаук. - Чьи это стихи?!

-Мои, - ответил Румата и вышел."

(с)

---

К визиту Черного Фюрера Гарлема к Либертарному Дракону

Дядя Миша Чикагский прибыл ровно в полночь. Собственно говоря, он приехал на свадьбу Димки, которая состоится в следующий четверг. Уже подъезжая к аэропорту и входя в зал ожидания, мы чувствовали себя задумчиво. Дядя Миша загодя обещал по телефону привезти порцию шуток, и мы прикидывали, в чем они будут выражаться.

Первую шутку мы встретили ещё до того, как встретили самого Дядю Мишу. Заняв места у мигающего табло с расписанием прибывающих рейсов, мы настроились ждать. Ждать оказалось совсем недолго; уже через минуту на весь зал разнесся голос диспетчера:



-По индивидуальной просьбе господина Михаэля Брофтмана, пассажира рейса 28, прибывающего из Чикаго, с борта самолета передаём срочное сообщение...

Мы приросли к стульям и втянули головы в плечи.

Голос замялся, откашлялся, потом продолжил:

-Пубертатный Дракон, привоз коллекции пластинок с речами товарища Сталина отменяется. Вместо них в индивидуальное пользование поступит полная коллекция пластинок с речами товарища Брежнева. Это и будет мой свадебный подарок молодоженам. Точка.

Мне показалось, что весь зал смотрит на меня. Мелькнула мысль - это сколько же баксов нужно заплатить, чтобы с борта ещё не приземлившегося самолёта отправить такую радиограмму?



Через полчаса начался выход пассажиров чикагского рейса. За стеной, оттуда, где выдается багаж, внезапно раздался дробный бой тамтамов. Распахнулись двери, и вышел Дядя Миша. Он был одет приблизительно так же, как в моём представлении одевался бабелевский Беня Крик - в клетчатых брюках, лунном жилете с цепочкой часов, и сдвинутой на затылок соломенной шляпе канотье.

Бой тамтамов усилился. Я не успел удивиться, почему Дядя Миша идёт безо всякого багажа, руки - в карманах штанов, как понял уже причину странных звуков: за родственником моей жены, держась на почтительном расстоянии от него, двигались две фигуры. Невысокая, симпатичная негритянка с натугой толкала перед собой тележку с горой чемоданов, а рядом с ней шествовал гигантского роста и габаритов негр, у которого тоже была полная тележка, на самом верху которой лежал огромный африканский тамтам. Негр толкал свою тележку ногами, а в руках у него были деревянные палки, которыми он самозабвенно колотил по барабану, временами что-то выкрикивая гортанным голосом.

Дядя Миша не спеша, руки в карманы, подошел к нам.

-Мы тут посоветовались, и я решил, что нужно наконец представить вам мою новую семью. Я захватил их, чтобы не было так скучно в полете. На свадьбе вот этот парень будет бить в барабан, это получше всякого оркестра, и вы сэкономите кучу денег на музыкантах. Это...

-Не надо, - упавшим голосом сказал я. - Не надо представлять. Всё уже понятно. Это - Грэйси.

Негитянка улыбнулась и сделала книксен.

-А это, надо полагать, Чёрный Фюрер?

На моё плечо легла могучая рука. Надо мной навис белозубый оскал.

-О-кэй, бой! - прогудел довольный голос. - Йес, ай эм Блэк Фюрер фром Харлем.

-Боже... - прошептала моя жена. - Лучше бы я пустила на постой табор бедуинов со всеми их верблюдами.

Дядя Миша привез с собой жену Грэйси и её бой-френда.



Бой-френд был великолепен. Одет он был во всё черное: распахнутая черная кожаная куртка, черные кожаные штаны, черные ботинки пятьдесят какого-то размера со стальными пластинками на носках. Бритая голова гигантопитека лоснилась, смазанная одуряющего запаха лосьоном. Под курткой ничего не было. На могучей груди висела лента с огромным Железным Крестом времен вермахта. На куртке висел значок с изображением вылупившего глаза, оскалившегося негра с гигантской челюстью.

-Это Армстронг?.. - спросил я, потому что нужно было хоть что-то сказать.

-Это Луис Чомбе! - возразил Фюрер. - Единственный стоящий из всех африканских диктаторов. Ну, кроме Иди Амина Дада, разумеется.



Я почувствовал, что вхожу в пике.

Чомбе был диктатором Конго в начале шестидесятых, пользовавшийся французским Иностранным Легионом для геноцида враждебных племен. Ещё, кажется, он был людоедом.



-Прошу в машину, - кротко произнес мой тесть, не издавший до этого ни звука.

И мы полезли в машину.



------------



Дядя Миша, Грэйси и Черный Фюрер живут в детской.

Грэйси и Дядя Миша спят на одном диване. Фюрер на диване не помещается, он спит на раскладушке, где он не помещается тоже. Ночами он заходит с моего компьютера в @сайт и смотрит фотографии моих читательниц. Он принимает ванну три раза в день, он пьёт лучший из всех сортов виски - по пятьдесят долларов бутылка - он привез чемодан этих бутылок, - он курит мои сигареты, он смотрит по телевизору московские программы и ругает Путина, демократов, фашистов, коммунистов, патриотов, космополитов, правых, левых, центристов. Жириновского он ругает тоже. Он собирается ехать со мной в сектор Газа в следующий понедельник, чтобы навешать по чавке тем, кто хочет выселять поселенцев. Он взял на себя уборку квартиры и мытьё посуды. Он ходит в супермаркет и на свои деньги покупает всё, что нужно для дома, без очереди. Покупатели шарахаются от его Железного Креста и белозубого оскала. По вечерам он играет на гитаре негритянские спиричуэлс и бьет в там-там. Когда ему надоедает бить в там-там, он слушает пластинки с выступлениями товарища Брежнева, привезенные им сюда на собственном горбу по просьбе мужа его любовницы. Трижды в день он выгуливает мою дочку, играет в лапту с детьми соседей и демонстрирует праздно сидящим на лавочках пенсионерам родом из Жмеринки, Буэнос-Айреса и Аддис-Абебы приемы каратэ. И дочка, и дети соседей, и все дети и пенсионеры в районе от него без ума.

Мы до сих пор не знаем, как его зовут.



Он родился в Гарлеме, он сколотил в Гарлеме вооруженную банду и торговал наркотиками, женщинами и оружием, он был гарлемским координатором движения Черных Мусульман, он отсидел в гарлемской тюрьме четырнадцать лет.

Он очень хороший человек.

---

Тест от Вороны.



Результаты распологают к размышлениям о тщете всего сущего.

У меня, по крайней мере.



http://trurl.h12.ru/test/

---

Поразительно: насколько Стругацкие хорошо лепили характеры мужчин - героев своих произведений, создавая настоящие объёмные психологические типы, врезающиеся в память, - настолько же не в состоянии были создать ни одного по-настоящему рельефного женского характера. Преданно заглядывавшая в глаза Руматы Кира, шлюховатая Сельма и бунтарски настроенная, страдавшая в девичестве легкой формой истерии Майя Тойвовна... да ещё сдержанная, вся в себе, Анка. Вот и все, пожалуй. Но даже и эти фигуры не очерчены досконально - мне они представляются, скорее, набросками, необходимыми для оттачивания характера Главных Героев, вокруг которых вертятся. И мне кажется, что идеалом женщины АБС является более или менее начитанная, никогда не спорящая с партнером по существу дела, домохозяйка.

Я даже слегка расстроился.

---

Объясните мне, православные: в чем суть постной еды, чем она, кроме мяса, отличается от скоромной, что конкретно, собственно говоря, едят во время постов, и разнятся ли принципы и рецепты приготовления таковой еды в зависимости от конфессиональной принадлежности?

И отличается ли традиционная кухня сторонников РПЦ от кухни сторонников Древлеправославной церкви?

Вот раскольники, к примеру, в пост картошку потребляют или нет? Я с беспоповцами когда-то беседовал на эту тему, так сказали мне: клубни картофеля - суть никонианская еда, кобелиные яйца сиречь. Опешил я, помнится.



Вспомнил я ночью кое-что на смежную тему - как дюжину лет назад приезжала сюда паломница, мамаша одного моего ученика, и жила у нас недели три; и мы безостановочно возили её по первому требованию в Горний монастырь, и мощная эта старуха взяла нас за цугундер, и мы ходили у неё по струнке; мне она запретила курить и ругаться - даже "чёрт!" при ней произнести было нельзя; и всё, помню, рассказывала она о трапезной в Горнем - как они с матушкой настоятельницей сначала постились, а потом разговлялись. Я чувствую почему-то, что запах льняного масла стоит в воздухе, - но из её рассказов это было, или со стороны пришло, уже и не вспомнить.

---

Всю ночь не спал - кашель. Наматывал круги по квартире, садился к компьютеру, вставал и уходил к телевизору. К пяти утра кончились сигареты, зато позвонил Дядя Миша Чикагский. Осчастливил: прилетает этой ночью и везёт с собой Ценный Подарок. В чем он заключается, не ясно; ясно лишь, что - сюрприз. Вполне вероятно, он привезет с собой радиоуправляемую торпеду или полный набор пластинок с речами Сталина - были в прошлом году такие планы.



А вот в июле будут выселять Гуш-Катиф. Тысячи резервистов и полицейских тренируются уже сейчас. И только сейчас вспомнили о местном кладбище. Значит, будем вскрывать могилы и переносить их в пределы "зеленой черты". Хотел бы я посмотреть на мусульман, которые согласились бы на выкапывание их покойников. Думаю - родственники разорвали бы в клочки тех, кто приступил бы к этому, да и спонтанное восстание в национальном масштабе было бы обеспечено. У нас? Ну, что вы. Мы лояльны и законопослушны. Всё-таки у нас - Страна непуганых идиотов, у нас глаза пустые и выпуклые, и мы по праву гордимся этим.

Впрочем, об этом даже рассуждать бесполезно.



"Стань тенью, бедный сын Тумы".

---

מעניין, האם הגינות אנושית היא תופעה בחוץ לזרם דתי מסוים? אני מציעה, שכן בכל זאת

Был у меня такой знакомый - Гриша Р-н...

Он был первым учителем религиозного возрождения иудейской общины СССР в приснопамятную брежневскую эпоху. Будучи профессором физ.-мат. наук, автором массы работ в этой области, лауреатом каких-то там специфических премий, он ушел из этой области и всецело посвятил себя Учению. Подрабатывал, как тогда было модно, кочегаром и дворником. Первая книга по правилам соблюдения заповедей Моисеева Закона, которую я прочел в жизни, была его книгой - её издали на Западе. У Гриши была масса проблем с властями, милицией и органами безопасности, его безостановочно таскали на допросы. Он был мужественный, яркий, необычайно интересный человек, а жена его - настоящая мученица. Потом он сумел уехать, и уже здесь получил статус профессора тех же физ.-мат. наук - только уже при Иерусалимском университете. Я приходил к нему, мы выпивали, закусывали и вспоминали о прошлой жизни. Как-то в страну приехал Далай-лама. В печати появилось письмо, подписанное группкой бывших отказников, в основном ортодоксальной религиозной направленности, хасидов и нет, в котором авторы призывали власти не пускать его на Святую землю, и уж во всяком случае - не дать молиться у Стены, как тот того желал. Тибетский изгнанник всё же пришёл и помолился, - я писал здесь как-то об этом, - и никто ему не мешал. Но письмо - было, и среди подписавших его я увидел знакомую фамилию. Для Гриши Далай-лама был не мыслителем, а всего лишь главой языческой секты.



Я не стал звонить по знакомому телефону. Через несколько дней после опубликования в прессе письма Гриша без предупреждения пришёл ко мне сам. Он принёс с собой литр водки "Тум-балалайка" и поллитра рижского бальзама, а закуску по-хабадски - соленые огурцы с мятой картошкой - сообразила моя жена. Гриша не ел в моём доме мяса и не пользовался посудой, которой мы пользуемся - для него, раввина и физико-математического профессора, наше мясо и наша посуда были недостаточно кашерны, хотя я сам являюсь членом общины и к тому времени уже два года как работал преподавателем в йешиве - раввинском училище любавичских хасидов.



Мы выпили и закусили. Гриша умел пить водку, не пьянея, чем весьма выгодно отличался от меня. Он пил Тум-балалайку, запивая её рижским бальзамом - и был весел. Скосив глаз на репродукцию картины Ренуара несколько вольного содержания, он пробормотал что-то о мерзости языческой, от которой в Святой земле порядочным людям нет ни отдыха, ни покоя.

Я вспомнил Далай-ламу, его поход к Стене, то, как стоял с ним рядом и разговаривал. Бес сикеры выдавил из меня то, что я обычно не решаюсь произнести насухую.

-Зачем ты подписал письмо?

Он отреагировал мгновенно - возможно, всё время думал об этом.

-А что, майн тайерер, - не нужно было? Язычник остается язычником, несмотря на все субъективные достоинства его как личности. Точка. А почему ты спрашиваешь?

-Я был там, - сказал я.

-Где? - не понял он.

-Я был там, - чуть громче и как-то нараспев повторил я. - Он стоял рядом со мной у Котеля Маарави и молился. Я говорил с ним. Он...



Нигде - ни на допросах у Галины Борисовны, ни в советской армейской казарме, ни на границе с Ливаном при обстрелах "Катюш" прямой наводкой - я не видел, чтобы у человека ТАК изменилось лицо - мгновенно и бесповоротно.

Помолчав самую малость, он подхватил стакан и, давясь, выцедил водку. Не переводя дыхания, не глядя, схватил темную, керамическую бутылку и прополоскал рот семидесятиградусным бальзамом.



-Таких, как ты, - тихо сказал он, постукивая по столу пальцем с длинным, полуобломанным, желтым от табака ногтем и упершись в меня микроскопическими зрачками огромных, безумных своих глаз, - к неокрепшим душам йешиботников нельзя подпускать за версту. Ты поддержал мерзость языческую во Израиле, и тебе это зачтется. Семь кругов геенны плачут по тебе, анархист. Спасибо за угощение. Сыт по горло.



Я молчал минуту, в голове звонил колокол и пиликали скрипки. Бородатые предки плясали свадебную хаву-нагилу, кто-то раскачивался при свечах над фолиантом, полном древней мудрости и плакал при этом, подметая истертые страницы веником бороды, кого-то жгли на костре, кто-то убивал своих малолетних детей, чтобы обложившая крепость вопящая толпа не потащила их креститься. Нелегко терять друзей, подумал я и произнёс - так же тихо, как он:

-Ты выпил в моём доме и сказал всё, что имел сказать. Теперь ты уйдёшь и больше никогда не позвонишь в эту дверь.



Он ушел и больше никогда в эту дверь не звонил.

Спустя два года он умер, мир праху его - неожиданно и нелепо.

Да, я пошёл на похороны.

А моя жена, в тот давний вечер стоявшая напротив нас, вытаращив глаза и прижимая к переднику чугунок мятой, без соли, картошки, до самого конца так ничего и не поняла.



А в Псалмах сказано - Господь истребит тех, чей язык гладкий.

Вот только точную ссылку я найти не смог. Не сподобился.



Теперь, граждане, примите во внимание, что у меня обнаружилась пневмония, я только что вернулся из больницы по поводу откачки какой-то дряни из легких, выплюнул антибиотки, и на радостях, что жив остался, написал всё это, а после - вытащил из самого неожиданного места бутылку заветной... И - надо же! - бутылка эта оказалась той, недопитой с покойником. Как моя половина умудряется прятать в доме спиртное - уму непостижимо. Впрочем, куда ей до моей бабушки! Та, пряча бутылки от деда, была в этом деле виртуозом.