Понравилось выражение:

МОЩНЫЙ ДАЙР.

Звучит, как танк в береговой обороне.



Пойду-ка я домой - ром пить по рецепту старины Билли Бонса.

Бо на ногах от жара уже не стою.

---

Шестой день трясёт от какой-то лихоманки. Температура не падает. Может, это зимняя разновидность знаменитой малярии из болот Хулы? Странно - последний малярийный комар был там удавлен полвека назад. Уж больно симптомы похожи.

Желтый Джек, ага. Прямо по Стивенсону.

Соответственно, будем лечиться ямайским ромом.



@сопутствующая мысль - почему самые удобоваримые вещи в дневнике я пишу, пребывая исключительно в отвратительном настроении? Вообще - ни одной нормальной записи я не сделал, пребывая в хорошем расположении духа - только будучи злым, грустным или вообще неприятным даже самому себе.



@музсопровождение - "Черновик эпитафии" Галича.

---

Новогоднее

Когда черпается счастье полной миской,
Когда каждый жизнерадостен и весел,
Тетя Песя остается пессимисткой,
Потому что есть ума у тети Песи.

(с)

@темы: цитаты

---

Говорил один хасидский ребе:

-Мудрый человек - это тот, кто учится у каждого человека и у каждого явления.

-Ну, и чему же учат нас новые изобретения - поезд, телеграф, телефон? - спросили его ученики.

-Поезд учит нас тому, что, опоздав на минуту, мы можем потерять всё. Телеграф - тому, что каждое слово записывается. А телефон - тому, что ТАМ слышат то, что мы говорим ЗДЕСЬ.



Гад Г. Я ему этот анекдот рассказал, а его теперь в Москве избрали человеком года. За рассказанный мной анекдот, вероятно.

---

И всё равно я считаю, что ничего лучше книги и женщины Бог не придумал.

---

Я люблю, когда священнодейственный обряд допуска в закрытый дневник бывает взаимным.

---

Поздравляю всех моих и не моих читателей, справляющих сегодня Рождество.

---

Мистические тенденции нашего времени, которые проявляются в бурном росте теософии и спиритуализма, для меня служат доказательством слабости и смятения мысли. Поскольку наш внутренний опыт складывается из воспроизведения и комбинации сенсорных впечатлений, концепция души без тела кажется мне пустой и лишенной смысла.

-- Альберт Эйнштейн

---

Вам, наверное, надоели громоздкие, литературно выверенные посты с подтекстом? Ну, ничего не могу поделать. Не угодно - как угодно, говаривал мой друг Тициан. Единственное, что могу вам сказать - это то, что через пару часов я иду на творческий вечер Гриши Люксембурга. Это тот боксер, поэт и представитель авторской песни, по совместительству - деятель подполья, что прославился, в основном, двумя вещами: безудержным пьянством и провокационным намерением взорвать мечеть Аль-Акса в Старом городе в 82-м году как протест против. Как против вообще. Есть такое явление у маргиналов - протест вообще.

Я сам маргинал, поэтому могу позволить себе относиться снисходительно к людям, обладающим подобными недостатками. Сам я ничего взрывать до сих пор не научился, хотя иногда и хотелось бы.

Аль-Аксу ему взорвать не дали. Ему дали несколько лет домашнего ареста. Почему домашнего? Потому что он ничего не успел взорвать.



С Гришей мы постоянно спорим: что предпочтительнее - суфизм или кришнаитство. Шиизм или суннизм. Море или река (он полагает, что лучше всего - хорошая баня).

К исламу он относится с величайшим пиететом - под моим, я полагаю, влиянием, - а неосуществленное своё деяние полагает актом исключительно политическим - с целю, вероятно, вызвать Третью мировую (которая, по его мнению, и так неизбежна). Просто он перечитал Снегова с его крылатым в 60-х годах выражением - лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

Он любит ссылаться на Талмуд (все любят на что-то ссылаться, когда не хватает цитат от первого лица):

Меч приходит в мир из-за того, что правосудие медлит, или из-за того, что люди вершат несправедливость.

-- Пиркей Авот, 2:4



Не верите? Ну и черт с вами.

---

Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй

Я человек тихий, мирный, хоть иногда во хмелю и делаюсь буен.

В ранней юности из отрицательных качеств человеческой натуры более всего мне было присуще патологическое упрямство. О других своих негативных качествах говорить не буду, так как, во-первых, их слишком много, а во-вторых - потому что никому, кроме близких людей, качества эти не мешают - следовательно, упоминание их здесь было бы чистейшей воды бахвальством.

С большим трудом я исправил некоторые негативные черты, коими страдал в детстве и отрочестве, но упрямство осталось. Вероятно, это пожизненное явление, врученное мне при рождении ангелом Господним и зафиксированное в генофонде; возможно - эхо моей предыдущей реинкарнации. Так или иначе, оно неискоренимо.



В связи с присущим подросткам вообще молодежным максимализмом (который я склонен оценивать как разновидность инфантилизма, сохраняющуюся у многих до глубокой старости), я истово верил в непогрешимую святость обобщений. До определённого возраста я не считал стыдным говорить "немцы" вместо "нацисты" применительно к истории Великой войны, искренне полагал, что в Западной Европе жизнь по определению хуже, чем в нашем пролетарском социалистическом отечестве, был глубоко уверен, что все верующие - дураки - ввиду того элементарного факта, что Гагарин летал на небо и никакого Бога, оседлавшего облако, не повстречал; ржал над чукчами, глобально экстраполируя персонажа распространенных анекдотов на народный образ в целом, - а также полагал слово "еврей" выражением в высшей степени неприличным, могущим вызывать в качестве естественной реакции лишь сдержанное хихиканье (во втором классе я был неприятно поражен, когда узнал от разъяренной бабушки, что сам имею к этому слову непосредственное отношение).



В возрасте десяти - пятнадцати лет я свято верил, что лучше Ленинграда объективно нет и не может быть в мире городов. Подобная точка зрения нормальна для любого человека, любящего то место, где он родился, но тут имел место нюанс. Некоторые окружающие истово убеждали меня в том, что основным оппонентом Ленинграду в духовном и физическом смысле является Москва - город, как известно, гигантский, страшный, наполненный мятущейся толпой неких безликих существ, пассивно равнодушных к друг другу, а приезжих - активно презирающих. Столица представлялась в виде безглазого чудовища с огромной разинутой пастью. Одноклассники, бывавшие в Первопрестольной на каникулах вместе с родителями, с видом знатоков снисходительно объясняли мне прописные истины: что москвичи украли у нас столицу, что место это, по сути, является большой деревней, что там царят азиатчина и великодержавные амбиции, что рядовые жители заносчивы и агрессивны, при том что город этот ни фига не производит, а лишь жирует на крови совхозников (почему на крови? почему совхозников - а не колхозников?), что москвички капризны и взбалмошны, что мужская часть городского населения (почему именно мужская?) говорит чрезмерно быстро, глотая слоги, падежи, безграмотно изменяя склонения, префиксы и даже суффиксы. Некоторые собеседники доходили до утверждения, что жители столицы часто путают мужской и женский род имен существительных. Наиболее активно эту странную идею выдвигал наш школьный сторож, любитель выпить и спеть хором - крепкий, восьмидесятилетний старик, приехавший в город на Неве из аджарского села лет шестьдесят назад, но так и не научившийся отличать в русском языке мужской и женский род этих самых существительных.



По мере взросления я обратил внимание на то, что наиболее бескомпромиссными критиками явления под названием "Москва" были те родители и знакомые моих одноклассников, которым самим по той или иной причине не удалось в Москве устроиться и прописаться. Лет до четырнадцати, тем не менее, я склонен был следовать некоторым распространенным имиджам и доверять антимосковской фронде - ввиду того, что сам в столице побывал лишь однажды, когда мне было двенадцать лет, вместе с родителями, и ни с одним москвичом, кроме мумии в Мавзолее, знаком не был.



Уставшие после работы родители вечерами объясняли мне пагубность ксенофобии любого толка и опасность любых обобщений, кроме математических. Постепенно я стал прислушиваться к их тихим речам, но врожденное упрямство в московском вопросе начало сдавать позиции кардинально лишь после встречи с Е. - урожденной, в пятом поколении, петербурженки из интеллигентной семьи, пережившей революцию, тридцать седьмой год и блокаду. Старушка, подруга моей бабушки, привела меня к своим древним товаркам, объяснявшимся между собой по-французски. Это был единственный раз, когда я увидел Фаину Раневскую. Великая актриса не общалась с подругами на французском (кажется, она его и не знала) - зато, сидя на теплом кожаном диване под канделябрами, в гигантской квартире Старого фонда, она выслушала сетование моей бабушки на дурное влияние улицы на её внука. Раневская поинтересовалась, в чем оно выражается и, глядя на меня, долговязого подростка, сверху вниз, вне всякой связи с предметом обсуждения неожиданно изрекла - довели большевики страну до ручки.



Не найдя ничего лучшего, я в смущении вдруг выпалил ей то, что знал о Москве по рассказам наперсников детских игр. Почему именно о Москве? Я не знаю. Я стеснялся. На лице Раневской изобразилось недоумение, и она выразительно постучала пальцем по лбу: "если, Кира, даже Ваши внуки повторяют то, что я услышала сейчас, то конец времен недалек". И вдруг всплакнула - Боже, что сказала бы Анна Андреевна! - и тут же повернулась ко мне всем корпусом: "А если я - из Таганрога, то что можно сказать о типичных чертах моей личности?.. А Анна была из Одессы - что ты думаешь в связи с этим об Анне?" - И в пространство, совсем неожиданно, грустно произнесла: "Легко на сердце от песен весёлых..."

Этот, единственный в моей жизни диалог с нею, так и остался в памяти. Я так и не понял за давностью лет, что именно взволновало её, и до сих пор не понимаю, отчего она отреагировала на глупый рассказ неумного подростка так резко. Кажется, мы не касались ни национального вопроса, ни вопросов религии, ни классовой борьбы...



К жизни же вынырнувшее из подсознания воспоминание было вызвано вот этим обсуждением у Пчелы:



http://diary.ru/~pchi/?comments&postid=3338373



А также выражаю Deo искреннюю признательность за вот эту ссылку -



http://www.gotango.ru/forum/viewtopic.php?t=85 , - которая напомнила мне о безвозвратно ушедших днях моей золотой, глупой юности.

---

Совпадение точек зрения говорит о взаимной симпатии, а не о совпадении точек зрения.

(c)

@темы: цитаты

---

Мистерия самогона

Я люблю виски за запах и вкус самогона. За то же самое я люблю югославский "Сливович". Нет напитка благороднее, чем самогон. Он просветляет душу, он обостряет интеллект, он вызывает к жизни погребенные под сводом сухих знаний литературные аллюзии и разноцветный каскад стихов. Под его влиянием я становлюсь добрее к людям и терпимее к себе. Держа рюмку двумя руками, медленно поворачивать её против часовой стрелки, сквозь стекло грея ладони о жидкий огонь напитка. Для цельности ритуала священнодействия необходимо также смотреть на светильник сквозь сосуд с самогоном, непременно прищурив правый глаз.



Обязательными элементами трапезы с участием самогона являются блюда, зафиксированные в летописях Прованса первой половины XI в.: жаркое из телятины, рубленной с рисом и яичными желтками, приправленное жгучим перцем трех сортов; патрица - смесь из овощей, холодной говядины и тертого имбиря; большая рыбья голова, вываренная в вине с уксусом, с щедро наперченной подливкой; высокобашенный синайский пирог с начинкой из вареной курицы.

Кушанья к самогонной трапезе для просветленных и учеников, жаждущих мудрости, подаются в любой последовательности, за исключением одного элемента: рыбьей головы, которую должно подавать до мясных блюд.



Дабы приобщиться к мистерии и прочесть рецепт и порядок ортодоксальной трапезы во славу самогона, зафиксированной цветными пятнами на пергаментных листах поющих свитков древнего Прованса, я был вынужден - исключительно с этой целью - изучить грамматику и некоторый словарный запас мертвого языка лааз. Теперь я могу прочесть на нем этот рецепт - только его и ничего более.



Вчера мистерия была реализована, но лишь частично. За отсутствием основных летописных блюд я приготовил заменитель - пиццу по-дальсветовски размером с колесо форда выпуска 1911г. Это - молочное блюдо, которым я тайно горжусь, моё собственное изобретение. При наличии в неортодоксальном варианте самогонной трапезы мясных кушаний, пиццу по-дальсветовски следует подавать перед их внесением в гостевую залу.



Я умею и люблю готовить экзотические, редкие блюда, при определенных, благоприятных условиях возвышающие дух. Классическая ашкеназская кухня моей жены подавляет меня.

Разница материального и духовного относительна. Четкой границы нет. Искры святости рассыпаны повсюду.

Наши мудрецы более полутора тысяч лет назад зафиксировали три старых добрых правила, которым я следую неукоснительно: каждый имеет право обучать каждого, каждый обязан это делать и никто не должен брать за это платы. Превращать изучение и толкование Учения в источник доходов запрещено.



В момент омовения рук после окончания проведения трапезы, глядя в зеркало, вспомнил слова Иегуды Га-Леви:

мы смущенно улыбаемся, обнаружив в черной как смоль бороде один седой волосок, а он насмехается над нами: что-то будет, когда мы нагрянем целой толпой?



Многое можно было бы сказать ещё.



Эс-Тайран посвящается.

Почему? Бог весть.

---

Бабушка, живущая в сети.

Разрешите написать просто так. Не мудрствуя лукаво и не вымучивая глубокомысленности, дабы вызвать отдаленное эхо массового виртуального "ах!.."

Просто так.

Иногда, когда под рукой нет компьютера, а написать что-то вдруг захочется, делаю конспекты записи на клочках бумаги, чтобы перенести потом текст в дневник. Таким почерком, что сам потом ничего прочесть не могу; вдобавок иногда пишу какие-то криптограммы. По ходу приближения встречи с монитором желание списывать с бумажек в дневник и разворачивать ту или иную тему отчего-то ослабевает, а чаще всего - пропадает напрочь. Начинаешь сомневаться - не будет ли та или иная запись бестактна по отношению к тому или иному лицу, и не примет ли то или иное лицо ту или иную запись на свой счёт.

В итоге, как правило, так ничего и не записываю - тем более, что большинство таких клочковатых предварительных конспектов никакой сермяжной, посконной, кондовой мудрости в себе не несут.

-----------

Возрастная градация участников сайта: полтора года назад очень часто висела здесь некая Девочка, живущая в сети. В последнее время часто высвечивается ник Девушки, живущей в сети. Первая мысль - возможно, это тот же самый человек, несколько повзрослевший. Если так, то через несколько лет стоит ожидать явление Женщины, живущей в сети, а при благоприятном развитии событий в конце концов возникнет и сетевая бабушка.

Проверять соответствие ников реальным личностям мне всегда было лень.

-----------

У всех в СНГ, Европе, Штатах приближается нормальный Новый год. Нормальный - со снегом, поземкой, с минус сколько-то градусов и последующим выходным днём. Мне его очень не хватает, правда. Снега мне, прежде всего, не хватает. Взять бутылку, выйти под звезды, встать под елкой с близкими, дорогими людьми - и точно по часам, сверкнув белками глаз в кромешной тьме, с наслаждением выпить.

Самый мой любимый день в году. Из всех советских праздников я отмечал только его, и ещё - День победы; но День победы я отмечал лишь, пока были живы деды. Новый год отмечаю и теперь. Отчего-то все его любят, не только ведь я - верно? - и я этому не удивляюсь. Удивляюсь тому, что почти каждый надеется - вот наутро после праздника всё (или. как минимум, частично хотя бы) изменится, и на душе станет белым-бело, как свежевыпавший снег.

Я вот в это не очень верю, но всё равно этот день (скорее, ночь) люблю. При том, что снег у нас бывает именно в новогоднюю ночь примерно один раз в десятилетие. Радуюсь даже чахлой искусственной елочке с арабского базара. Она торжественно достается с антресолей, и мы с дочей её украшаем. У ребенка есть ощущение праздника, хотя на улице может быть плюс пять или даже десять, и нет никакого снега. Мне всегда хочется запаха хвои в доме на Новый год, но искусственная елочка такого запаха не имеет. Однажды я вылил на неё бутылку хвойного шампуня моей супруги, бо ничего иного хвойного в доме не было. Воняло потом в квартире отвратительно целую неделю.

Но я ещё помню, как в 92-м году, именно 31-го декабря, повалил снег. Он шел без перерыва трое суток, сугробы достигли полутора метров в высоту, все конторы и частные лавочки закрылись, транспорт перестал ходить, и и в граде царя Давида воцарилось Белое Безмолвие. Изредка оно нарушалось пронзительным скрипом стволов деревьев, медленно опрокидывающихся под тяжестью снега. Вот это был настоящий Новый год. Местные шутили, что выходцы из России (которая здесь ассоциируется с Сибирью) привезли такой снегопад.

До ломоты зубов от прозрачного, морозного горного воздуха я был тогда совершенно счастлив.

Несколько дней назад на Голанских высотах температура упала до минус одиннадцати, и на холмах Галилеи выпал снег. Но не про нашу честь - я сильно сомневаюсь, что эта благодать дойдет до нас.

---------------

Очень хочу попросить моих читателей - если кто-нибудь способен найти в сети фотографию снежного леса (желательно - с елками и соснами), не соблагоизволите ли вы прислать эту фотографию мне, чтобы я к Новому году вставил её в дневник и медитировал на ней время от времени. Только желательно этот снимок предварительно уменьшить до размеров, удобоваримых сайтом - 100 КБ на 700 пикселей (слово-то какое смешное!), - а то я сам уменьшать не умею.

Спасибо.

---------------

А ещё я вспомнил, что был у нас здесь пёс - серебристый карликовый пудель Артемон, которого мы звали Малыш. Он был очень глупый пёс, хотя все утверждают, что пудели - собаки умные. Глуп был он патологически, но, вероятно, в этом есть доля моей вины - я совсем не занимался его воспитанием. Он никогда не видел снега, и вот как-то, в каком-то феврале, опять выпал снег, и высота покрова превысила метр. Артемон прыгал в сугробах молча, и только пыхтел. Из снежных валов виднелись лишь непропорционально большие его уши. Когда он выпрыгивал из сугробов, то напоминал маленькую летучую рыбку.

Бедный пёс жил девственником. Как-то, движимый смутным раскаянием, я начал искать ему невесту (что было трудно - собак здесь вообще немного, а серебристых пуделиц почти что и нет, а те, что есть, привезены только из России). Я поехал к черту на куличики и нашел адрес. Пуделицей командовала симпатичная разбитная девица из Монреаля. Артемон долго не хотел сходить у меня с рук, потом жался к ногам и жалобно заглядывал в глаза. Пуделица молча кидалась на него - с самыми благоприятными, как я понял, намерениями, но он боялся её. С трудом, вместе с разбитной канадкой, мы стащили его на пол и зажали в углу. Осатаневшая от отсутствия перспектив на приличное замужество пуделица молча рвалась вперёд, ужом пролезая под нашими руками. В таких ситуациях я всегда от души завидую собакам и кошкам - у них как-то всё без комплексов, от души, естественно. Бедный Малыш сам не понимал своего счастья. Он вообще не понимал, что должен делать, и только скулил, когда я пытался затащить его на с готовностью подставившую спину невесту. Девица из Монреаля кричала "фак ю!", я ругался по-русски. Через полчаса совместных бесплодных усилий хозяйка квартиры сообщила мне, что в книге Гржимека есть упоминание о том, что иногда люди должны показывать животным пример. Я не знаю, что имел в виду знаменитый натуралист, но то, что имела в виду канадка, понял очень хорошо. Я позорно сбежал вместе с несчастным псом, а монреальская девица продолжала кричать своё "фак ю", и, кажется, это уже имело отношение ко мне лично. Доведенная до белого каления сучка выла вместе с ней.

Артемон остался девственником. Он жил и умер девственником, и я до сих пор чувствую себя виноватым в трагедии его личной жизни.



Спустя год он умер от рака.

-------------------

Я как-то подумал, что мои читатели, за некоторым исключением, относятся к одной из трех категорий - писатели, женщины и гомосексуалисты. Иногда эти категории персонифицируются в одной. Я хотел написать что-нибудь об этом, но сначала поделился открытием с мисс Рэйчел, моей замдиректора по научной работе, феминисткой из Йоханнесбурга - я писал о ней уже однажды. Она сказала, чтобы я не смел акцентировать внимания ни на женщинах, ни на гомосексуалистах, так как это является признаком дискриминации по гендерно-ориентировочному признаку. Я послушно не написал поста, а через два дня мы с Рэйчел поругались. Поругались мы не из-за женщин или гомосексуалистов, и даже не из-за третьей, писательской категории моих читателей, а из-за компьютерной программы, с которой нам с ней приходится работать, и ответственной за внедрение которой она является. В ходе перепалки я закричал на неё. К моему изумлению и страшному смущению, она заплакала. Я никогда не видел, чтобы Рэйчел, железобетонная феминистка, не дававшая никому ни уступить ей места на стуле, ни помочь поднести тридцатикилограммовый ящик, плакала. Она обозвала меня сложносочиненным оборотом из классической грамматики литературного иврита, который ориентировочно можно перевести на русский язык как "бесчувственный чурбан неопределенного пола, стукнутый по голове". Она убежала, и я почувствовал себя крайне скверно. Я побежал за ней, догнал и, не зная, как выразить раскаяние, схватил её за руку. Она стала вырываться, выкрикивая тот идиоматический английский оборот, которым щеголяла девушка из Монреаля - хозяйка невесты моего несчастного Артемона. Тогда я, на глазах изумленных сотрудников и посетителей - гостей из Республики Чад, вынужденных наблюдать за этой безобразной сценой, совершенно потерявшись, плотно сжал руку Рэйчел и стал изо всех сил колотить этой рукой себя по физиономии. Мною двигало одно лишь раскаяние, и я не понял, отчего африканские гости поспешно щелкают затворами фотоаппаратов и гортанными возгласами выражают своё одобрение.

Потом мне сказали, что я дискредитировал государство в глазах высокопоставленной иностранной дипломатической миссии - фотоснимки, не имеющие, по сути, никакого отношения к Африке, были опубликованы на первой полосе столичной чадской газеты с длинной, лишь для жителей этой далекой республики удобоваримой, подписью: "Известная израильская феминистка подвергается нападению агрессивного мужского шовиниста, но даёт ему решительный отпор". Мне было сказано, что я отбросил дипломатические отношения между нашими странами к пещерному уровню, существовавшему ещё до Шестидневной войны. Я до сих пор крайне удивлен самим фактом появления таких снимков в чадской газете - насколько мне известно, никакого равенства полов в тропической Африке не наблюдается. Возможно, впрочем, фотографии предназначались для многочисленных жен и наложниц тамошнего султана, или кто у них там у власти, - с целью хоть так потешить самолюбие несчастных женщин.



А ещё я слышал, что в Объединенных Арабских Эмиратах прекрасные пленницы гаремов тамошних правителей сами выпускают стенгазеты, и писать в них передовицы по традиции принуждаемы именно любимые жёны.

--------------------



Я не знаю, к чему я всё это вспомнил. Я не знаю, почему пост носит то название, которое он носит. Не знаю также, почему этот пост я вообще написал.



Я знаю лишь, что, при благоприятном стечении обстоятельств, на Новый год 31 декабря 2005, у меня будет вязаный шарф - подарок из далекой Москвы - и я обязательно буду носить его в ночь на первое января каждого последующего года, сколько их, годов, мне там ни осталось.



И, пожалуйста, имейте в виду ещё раз - если есть у кого-то возможность прислать мне снимок зимнего леса в елках и соснах, то я буду очень, очень благодарен. В ночь следующего Нового года я укутаюсь в подаренный шарф, сяду перед монитором, поставлю на него чахлую пластмассовую елочку, купленную по случаю у арабов-христиан, и буду воображать, что нахожусь в тайге.

---

Актуальное

Встань, человек! Встань с колен!.. Оторвись от замочной скважины...

---

Бессонница

(Здесь должен был быть совсем другой пост.)

-------------



Есть люди, которые по какой-то прихоти природы получают от жизни очень много - сразу и без особых внутренних усилий. Их личное и общественное устройство на этом свете идёт так, как будто какой-то

незримый ангел-хранитель держит над ними ладонь и защищает от невзгод. И есть люди, которым всё дается с кровью, с выдиранием из почвы, с хрустом костей, со скрежетом зубовным.

У меня такой была бабушка, папина ма – как мы её называли. Порядочнейший, умнейший и несчастнейший человек. Всё ей давалось в плане жизненного устройства необычайно трудно, и это - при всех врожденных талантах и способностях. ВСЁ было необычайно тяжело и трудно. Всё абсолютно. Жизнь прошла, скрючившись, до самого

её конца. Она достойно, но так тяжело прожила жизнь (и умерла в муках), что меня, когда я хотел её именем назвать дочку, отговаривал от этого мой собственный отец, её сын. И отговорил.

А есть у меня и такие родственники, друзья и знакомые, которые в жизни, по большому счету, при всех своих талантах для реализации их не ударили пальцем о палец, и при этом всё у них получалось сходу. И семья, и работа, и доход, и спокойствие, и наслаждение удовольствиями всевозможных сортов, и творчество.

Тут возникает прямо-таки ощущение какого-то рока. Одни вполне достойные люди идут по жизни, смеясь. Другие - не менее достойные - хрипя и задыхаясь от напряжения, всхлипывая на поворотах.



...К таким личностям относилась и Фанни Давыдовна, пусть земля ей будет пухом, нехорошо смеяться над покойниками. Сегодня ночью её светлый сумасшедший образ впервые за пятнадцать лет проник в моё исковерканное джином - с тоником и без оного - сознание. Она страдала так же, как и моя бабушка, но, в отличие от бабушки, страдала за глупость – свою и своих родителей. Даже скорее так: сперва – за глупость родителей, а потом уже за свою собственную глупость. Ведь свою глупость она имела шанс исправить ещё при жизни, но так и не сделала этого.

Фанни Давыдовна девочкой приехала в Советскую Россию вместе со своими родителями, американскими коммунистами, в середине 30-х годов прошлого века. Приехали они из Бронкса, Нью-Йорк сити, покинув особняк о трёх этажах и восьми комнатах на каждом. Приехали они строить коммунизм. Они не могли строить коммунизм-для-всех у себя в Бронксе, чего жаждала душа их, - ибо в Америке вообще можно строить его лишь для одной отдельно взятой семьи – для своей собственной. И они его, между прочим, построили, и теперь рвались строить уже для других.



Фанни Давыдовна прожила на свете восемьдесят шесть лет, из них большую часть – в Советской России, но до самого конца так и не избавилась ни от чудовищного английского акцента, ни от кореженья русских глаголов. Этот акцент и это кореженье, принимавшиеся за издевательство над русским языком, ей пытались выбить вместе с зубами на протяжении тех двадцати двух лет, что она провела в лагерях. Зубов у Фанни Давыдовны не осталось, а акцент и дикая речь - сохранились.

Родители её погибли задолго до того, как Фанни Давыдовна вернулась из Магадана, но ни печальные обстоятельства их безвременной кончины, ни английский акцент не помешали Фанни Давыдовне с гордостью получить обратно свой партбилет на Старой Площади в Москве – в то время, как остальные бывшие иностранцы-коммунисты, в то время из того же Магадана возвращавшиеся, - не только никакого билета обратно получать не хотели, - а напротив, будучи от природы неблагодарными скотами, стремились как можно быстрее покинуть пределы приютившей их страны, чтобы вернуться в объятия капитализма в странах своего исхода.



Фанни же Давыдовна, одинокая, сгорбленная, страшная, похожая на бабу-ягу, с молодым огнём в подслеповатых очах и ртом, полным стальных зубов, осталась строить коммунизм. Ей выделили комнату в коммуналке и вернули изящный кружевной зонтик – единственное, что осталось от матери, арестованной теплой московской майской ночью тридцать седьмого и в том же году сгинувшей – бесследно и навсегда.

С этим зонтиком Фанни Давыдовна ходила на партийные собрания, на демонстрации, на митинги протеста по поводу войны во Вьетнаме и на Ближнем Востоке, на торжественные заседания – на все общественные мероприятия, куда её приглашали и не приглашали – на протяжении последующих сорока лет. Седая как лунь, одетая зимой и летом в старое пальто некогда зеленого цвета, подаренное ей кем-то из жалости, она ходила с зонтиком так долго, что от него остался один скелет, но таскала зонтик с собой, вызывая ужас соседей, прохожих и ответственных работников. Размахивая этим скелетом, она выступала на всех собраниях, на чудовищном своём русскообразном языке, с картавыми идиоматическими оборотами на идиш – втором языке своего детства - клеймя чилийскую хунту, генералиссимуса Франко и израильскую военщину. Она произносила речи ультрапатриотического содержания, вызывавшие тоску и зевоту даже у правоверных, - и даже подруга её, глухая как пень, ортодоксальная большевичка Мариэтта Шагинян, выслушав очередную речь через слуховой аппарат, как-то сказала ей прилюдно: «Фаня, ты идиотка».



Фаня осталась на родине победившего социализма до самого конца. Она была единственной в Публичной библиотеке, где я когда-то работал с нею, кто отказался сдать свой партбилет даже после провала Августовского путча в девяносто первом. Она вступила в КПРФ и участвовала во всех уличных шествиях этой партии, но на открытые собрания её не допускали – у присутствовавших коренных пролетариев начинали самопроизвольно сжиматься кулаки при звуках её голоса, издевательски, как они полагали, коверкавшего нормальную русскую речь. Они повторяли распространенную ещё среди колымских надзирателей и вохры ошибку полувековой давности, но некому было им рассказать об этой ошибке. Фанни Давыдовна не любила вспоминать о перегибах прошлой власти, да вдобавок совершенно оглохла, и потому шипения пролетариев не слышала.



Последнее, что я слышал о ней... В дни расстрела парламента, в печальном октябре 93-го, Фанни Давыдовна, опираясь на клюку и держа скелет своего зонтика, притащилась к зданию, где засели бунтовщики. Никто не знает, как удалось ей миновать все заслоны и проникнуть в парламент, но она сделала это. Говорят, что всем встречным спецназовцам она показывала затасканное, изорванное на сгибах письмо, присланное ей сорок лет назад лично Хрущевым с поздравлением к очередному празднику Великого Октября, - и охрана расступалась, полагая, что речь идёт всего лишь о полоумной, безвредной старухе.



Мне рассказывали, что, когда начался штурм, Фанни Давыдовна добровольно осталась прикрывать отход защитников Белого дома. Я более чем уверен, что никто ей этой миссии не поручал. Более того, я почти уверен, что эта сгорбленная, трясущаяся, почти столетняя старуха, была единственной, кто стоял у входа в осажденное здание в тот момент, когда на штурм двинулись элитные армейские части. Бог весть, что творилось в седой её голове... Я знаю лишь (и верю я в это истово, хотя любая историческая легенда неизбежно обрастает дополнительными мифами) что, когда, теперь уже без перерывов, загрохотала стрельба и в холл хлынули спецназовцы, - Фанни Давыдовна дико закричала что-то невразумительное – на русском, английском или идиш, этого я не узнаю уже никогда – заковыляла на клюке наперерез, подняла свой зонтик и ударила им одного из солдат...



Он застрелил её.



Мне рассказал об этом по телефону Коля Разумов, общий наш бывший сотрудник, знавший нас обоих в советское, доперестроечное время - диссидент и злейший враг Фанни Давыдовны. Он плакал и повторял: «Это не зонтик был, а маршальский жезл».



Чёрт знает что от бессонницы вспомниться может ночью.

---

Vanitas vanitatum

Когда лежишь ночью без сна, закинув руку за голову или закрыв ею лицо, и никакие таблетки не помогают - странные обрывки мыслей, цитат и образов встают перед глазами. Не мысли, не цитаты, не образы - именно мыслишки, цитатки и образины. Яркие, цветные, пестрые, между собой не связанные совершенно. Иногда - смешные, иногда не очень. Иногда, в самый неподходящий момент, когда, по замыслу безумного режиссера, положено всхлипнуть - я ржу в голос.



Диковато звучит смех в сонной тишине ночного дома. Сознание-подсознание играет? С намеками и без оных? Не знаю, не уверен. Так хаос потока, бурлящие ручейки, катая голыши, сливаются в речку. Вдобавок временами какие-то звуки в голове рождаются. Кто-то хихикает, бурчит, пищит, бывает даже - мяукает или лает. Нет, не громко, а так только - взлаивает. Иногда я кручу головой в темноте, таращусь и прислушиваюсь - неужто никто, кроме меня, этих звуков, рожденных Ночью, не слышит? Как будто - нет... Иногда рождаются диалоги. Странные такие, никогда бы бумаге не доверил. Когда совсем невмочь, встаю и, натыкаясь на стены и мебель, в ватной тишине начинаю накручивать километры по квартире. Воспоминания приходят, за прошедшие десятилетия их поднакопилось основательно. Останавливаешься и представляешь, как это выглядит со стороны - зрителю ничего не понятно, а главный герой, путаясь в халате, внезапно начинает скрипеть зубами, морщится, неслышно, стараясь не разбудить домочадцев, аккуратно колотит себя по голове кулаком - "ах, дурак, дурррак..." или даже - "подлец, пропащая душа!.." И тут же, безо всякого перехода - "гы-гы-гы!" И мимика в темноте достигает накала невидимой лампочки свечей в двести. Кто-то сказал хорошо - посмотрите на экран телевизора, где танцуют и поют, но выключен звук. Через десять секунд вы получаете цельный образ сумасшедшего дома.



У меня есть одна знакомая, девочка лет на двадцать меня младше. У неё такая же проблема, с двух лет она спит в сутки не больше полутора часов. Не знаю, как это возможно физически - я сплю часа три-четыре, и то чувствую, что не выдерживает психика.

Ни книжки не помогают - они лишь бессонницу вбивают в тебя намертво, - ни интернет. Ничего не помогает. Газеты я читать не хочу, я их уже лет восемь не беру в руки, я не то что не засну - я только злиться начинаю. Любой заголовок вгоняет в бешенство, какой уж тут сон.

С девочкой этой мы переговариваемся по телефону иногда. Я звоню ей - можно набрать номер и в час ночи, и в три. Я знаю, что она не спит. Обычно она радуется, но степень готовности к диалогу я всегда загодя выявляю уже на второй секунде - по тому, как на том конце провода произносится "алло". В зависимости от тембра голоса я начинаю говорить или вешаю трубку, предварительно извинившись.



Она родом из Чили. Я знаком с ней полтора десятка лет. Общаемся мы исключительно ночами, мучимые бессонницей. Мы взаимно предельно откровенны, я бы сказал - исповедальны. Вероятно, это от того, что в личном плане нам решительно ничего не нужно друг от друга. Анат - единственный, пожалуй, человек, которому я могу сказать всё, что в тишине приходит в голову. Вообще всё. Рассказываю о людях, встречах, книгах, о переживаниях, о своей любви. О ненависти я бы ей рассказывал тоже, но - вот беда - настоящей ненависти у меня нет, особенно по ночам. Или она спит, я не знаю.



Анат мне тоже всё рассказывает. О родителях своих, с которыми она не живёт уже восемь лет - у неё трудный характер, гороскопически она - Скорпион. Да с родителями жить и тяжело - папа её (имени узнать я не удосужился до сих пор) в 73-м году был в числе телохранителей покойного Альенде, вместе отстреливались в Ла-Монеде, а после он пять лет сидел в тюрьме, и там его регулярно били. Он немного поврежден в рассудке. Здесь папа живёт на государственное пособие по инвалидности и недоволен этим - отчего эта страна должна расплачиваться за то, что сделал ему Пиночет. Он кричит по ночам, и всегда будил дочь в самое неподходящее время - как раз посреди её недолгого, полуторачасового суточного сна.



Она рассказывает мне о родине - о миндальных деревьях (никогда не видел) и парках с аккуратно подстриженными по-английски газонами, о ветре, дующим со снежных вершин Анд над весенним Сантьяго, о школе, о своей первой любви.



О испанской поэзии. О ламах в Кордильерах. О высокогорном Титикака и могилах инков. О том, как в четырнадцать лет попробовала наркотики, но вовремя слезла. О том, как в шестнадцать лет её изнасиловали, и отец её нашёл того парня сам - и полиция подоспела вовремя, потому что он как раз вешал его на балконе собственного дома, связав предварительно руки мертвым, тройным узлом, - так, как его самого связывали контрразведчики в подземной тюрьме перед тем, как пытать.



О работе. О сослуживцах. О новых гастролях театра из Парижа. О месячных и прокладках. О том, что любовники, которых она приводит к себе домой, на съёмную квартиру, ей не помогают уснуть, а только мешают - ведь она пускает их в свою постель для того, чтобы потом, усталой после оргазма, поспать хотя бы на час больше, чем обычно. Но оргазм не помогает. Ничего не помогает. О том, что вино не действует, сигареты рождают бессонницу вновь и вновь.



Я тоже рассказываю ей всё. О первой жене и о второй. О детстве в городе на Неве. О том, как влюбился в десятом классе в девочку Любу - до судорог. О службе в армии. О том, как меня допрашивали гебисты, как меня от страха предал мой единственный друг, как он валялся в ногах у офицеров, и как я это видел, потому что мне специально приоткрыли дверь в ту комнату.

О итогах, которые, наверное, нужно уже начинать подводить.

О мыслях, внезапно рождающихся ночами и тут же забывающихся. О том, что мы выдаем себя не за тех, кем являемся на самом деле. О том, что мы стараемся быть значительнее, остроумнее перед женщиной, если она нам нравится. Что стараемся быть умнее перед мужчинами, добрее перед стариками, благоразумнее перед теми, с кем нужно быть благоразумнее, чем обычно.

О ролях, которые играем, иногда по десяти раз на дню, о том, что роли эти несложные, любительские, что чаще за нас работает инстинкт, меняя голос по телефону в зависимости от того, с кем мы говорим, меняя походку и словарный запас.



Она слушает очень внимательно и иногда внезапно дает советы - точные и легкие. Иногда она ругается по-испански.



Я никогда её не видел.

---

Я не тактик, скорей — стратег.

Я по части глядеть вперед.

Я не очень один за всех,

Я за "каждому свой черед".

Я и бунт-то хочу не так.

Я и власть то хочу не ту.

Я скорее запить мастак,

Если вовсе невмоготу



Словом, я не пойду на бой.

Ни за правду, ни за чего.

Да, боюсь рисковать собой.

Нет, не верую в торжество.

Да, пойду, куда прежде шел.

Нет, не мне приближать зарю.

Опусти пистолет, козел!

Опусти, кому гово...



----------

(с, Линор Горалик)

Взято у Лапсы.

---

Тут должен был быть пост о Белой Логике, да святится Имя её, благословенное циррозом. И это - не депр! Не депр! Много вы понимаете...

Я люблю Тех, Кого люблю. Дай Бог им счастья.
Не смейтесь.

...Я помню Лу Лина, великого пьяницу, одного из поэтов, которые жили в Китае много веков назад и называли себя "Семь мудрецов бамбуковой рощи". Ему принадлежит высказывание, что пьяному мирские тревоги - что водоросли на реке. А Чан Цзы, живший в 4-м веке до нашей эры, сказал так: "Как мне знать, не жалеют ли мертвецы о том, что когда-то цеплялись за жизнь? Однажды мне приснилось, что я мотылёк и порхаю по воздуху. Я забыл, кто я есть на самом деле. Вдруг я проснулся и снова стал сам собою. Но так и не узнал, был ли я человеком, которому приснилось, что он мотылёк, или мотыльком, которому снится, что он человек".

Люди всегда страшились смерти и, чтобы завоевать их души, метафизики были готовы лгать. Им казался чересчур жестоким закон Экклезиаста, по которому участь человека и животного одна - как те, так и эти умирают. Превратив свои верования в планы, а религию и философию в средства достижения своих целей, они стараются одолеть Смерть. Призраки надежды заполняют мои книжные полки. Блуждающие огни, мистический туман, душевные оргии, психологические полутона, стоны среди могил, завуалированные мысли, путаный субъективизм, осторожное нащупывание. Погляди на них, на эти скорбные творения мрачных безумцев и страстных бунтовщиков - всех твоих Шопенгауэров, Стриндбергов, Толстых и Ницше! Бокал пуст. Наполни его и забудь обо всём. Я пью за печальных мыслителей, стоящих на моих книжных полках. Греки верили, что вино придумали боги, чтобы смертные нашли в нём забвение.

Гейне: "Всё кончается с последним вздохом - радость и горе, любовь, макароны и театр, зелёные липы и малиновые леденцы, власть человеческих отношений, сплетни, собачий лай и шампанское."

Это уже здесь было - год назад.

@темы: книги, цитаты

---

Семейные снимки

Вот - старые фотографии семьи нашей. Прабабка, бабка, папа, мама. В молодости. Для себя.

Вспомнил, как Кaruna-Каруна разок маму свою вывесила - и решил, что не плохо было бы и моих... того.

Так вот. Просто так.


В комментах, как водится.

@темы: фотографии, семья

---

Полтора литра белой, восстание декабристов и глориа мунди

Тут должен был быть пост. Не пост, а постище. Я писал его почти час времени, а потом завис компьютер - и пост пропал. Он невосстановим, пост, как и всякое произведение - не того, о чем вы подумали, а как всякое произведение вообще. Все мысли сбились в кучу, как стадо баранов, а потом ещё и Крановщицын день рождения мы отмечали - и у неё в комментариях, и тут, на моей работе, в трёх тысячах верст от неё и от вас, и совсем некогда было вспоминать пост, задуманный, как толкование моих вчерашних сновидений по колоде карт Таро, которых у меня нет.



Почему глориа мунди? А я знаю - почему? Была мысль, и - пшик. Почему восстание декабристов? Потому что 180 лет назад, день-в-день, они вышли на площадь в свой назначенный час. Правда, некоторые считают их отморозками, но позволю себе заметить, что если бы все нынешние отморозки были такими, как те - неплохо бы мы жили. Так я думаю. Нет, я о политике писать не собирался. Не собирался и впадать в патетику, но именно патетикой попахивает любая политико-историческая тема, а я эту тему вовсе мусолить здесь не собирался, бо признак дурного тона она в дневниках наших воздушных. Так при чём здесь декабристы и название поста, с ними связанное, спросит неравнодушный к изящной словесности и отечественной истории читатель - и будет, как в анекдоте, в корне прав. Потому что автор забыл, что именно хотел он в этом посте написать. Помнит лишь заголовок, помнит Сенатскую площадь, Медный Всадник, зелёной патиной покрытый, помнит; помнит и то, как он вокруг него хороводом хорошую девушку Karun-у водил в августе сего года, а следом Викторович-Viktorovich всё с цифровым аппаратом ходил, и как репортер, снимал. Ещё мечеть петербургскую помню. Почему, вы спросите, автор её помнит? Потому что я трезвый в неё зашел, вот почему. Зашёл трезвый - трезвый и вышел. Что, в принципе, с автором не так уж часто и случается. Но мечеть - это такое дело: там пить нельзя категорически, а то прирежут, как шакала, и будут опять, как в том же анекдоте, в корне правы.

Господи, ежи еси на небеси, о Аллах милостивый и милосердный! О чём же я написать хотел? О Крановщице? О девушке Каруне и Викторовиче? О Медном всаднике, змею подгребающим под копыто? Нет. О чём же, Господь отцов наших?



Воистину тяжко вспомнить мне, ибо полтора литра белой должен успеть я принять на грудь за три часа. Всё, что осталось от празднования иудейской Хануки на службе моей в престольном граде, в Иерусалиме-почти-небесном, всё - вы слышите? - весь остаток ушёл на празднование дня рождения Крановщицы и - сопутственно - на торжественные речи касательно тех, кто вышел на площадь сто восемьдесят лет назад. Пестель, Каховский, Никита там Муравьёв и прочие. Князь Волконский. Кстати, господа, слышали ли вы, что князь Волконский, отсидев чуть не полвека на каторжных, вернулся-таки на родину в конце концов. Волосню отрастил в метр, ругался матом, самогон пил по-черному, писал всё докладные записки о том, что денщика в Сибири ему подобрали неправильного, ибо тот, вместо службы князю, пил всё, спал и с острожными девками забавлялся. Недоволен, ох как недоволен был Волконский, и писал всё, писал записки на французском, куда там и сям вставлял слова исконно русские, к чтению подцензурному неподотчетные. Жутко зол на царя был, но вот к разночинцам, к нему, как к живой легенде, домой в 1855-м нагрянувшим, отнесся ещё хуже, чем к царю. Прогнал матом, плебеями обозвал. Так и не получилось у дворянской интеллигенции смычки с народом, бо страшно далеки они были друг от друга. Откуда автор знает всю эту чушь, спросит читатель, который всегда в корне прав. Я, знаете ли, был знаком с прапраправнуком неугомонного князя. По недоразумению, отчего-то носил тот прапраправнук фамилию Гуревич. Иосиф Абрамович Гуревич-Волконский. Аристократ, блин. По-хранцузски научись шпрехать сперва, сказал я ему как-то, а потом будешь уже предком хвастать.

У нас тут, на форпосте сайта этого, полным-полно потомков недобитых аристократов, так они сей нюанс оценят, бо любители изящной словесности - все до единого.



Господи. К чему я всё это реку-то?

А-а. Сон мне был. Утешный сон. Мне, видите ли, всё время странные, но утешные сны постятся. Временами. Утешные - временами, а временами - ужасающие. Но как описать, если ярки, чётки, пронзительны они бывают почти всегда, как вопль Тираннозаурус Рекса, к твоей же аорте припавшего? И нужно ли описывать? Запахи, звуки, шевеления, всё в цветах, всё чёт-в-чёт, чётко, навытяжку, как в реальности... Возвышенный бродит жираф, сказал Николай Степаныч? Дудки. Каждую ночь автору, как Хворобьеву Ильфа и Петрова, снится Сон. И стонет автор, и мучительно содрогается на простыне своей. И спит автор - часа два-три, от силы - четыре, и не помогает ни шнапс, ни таблетки. И день за днём, как в пьесе почившего в бозе тёзки моего Анчарова, и ночь за ночью - как ни в какой пьесе ещё не описано - снятся ему @дневники. Снится ему Эггог, пиво пьющий и на порося похожий, и снятся порося, похожие на Эггога, - и стонет автор во сне, содрогаясь. Снится ему Lapsa-лиса, милующаяся с густорогой псиной аки бульдогом, а на поверку - с милейшей, с одной из лучших наших - да вы и сами поняли, с кем. Снится Царица Ночь, переодетая Чумой из "Сказки странствий" - и всё, братья, естественно, да так натурально, что диву даешься! - стоит Чума на коленях, просит подаяния смиренно, а грива волос вьётся роскошно, да и не Чума она вовсе, а Риварес. Шеллир-вечно-у-меня-молчащая снится - в виде Зои Монроз, это та, что Гиперболоид инженера Гарина использовала, - и снится мне она не просто, а в сопровождении закушенной губы, когда хлещет по физиономии какого-то плебея в кожанке, что пред нею стоит, зенками моргая, как отец Федор Востриков из тех же Ильфа и Петрова... И Envy тут же, тоже из дворян, значит - только в шахидской накидке и в черном платке, палящая из "Калашникова" навскидку - в белый свет, как в копеечку... Дээс в рясе, по тайге верхом на мамонте пробирающийся и китайские песни поющий; какие-то революцитонные развалины с красным флагом в районе обиталища Вороны... То, что Мумрик, а рядом с нею - Фрост скальпированный, носооблезлый снится - не диво; а вот то, что десятка полтора прочих персонажей еженощно сонмом, как к Одиссею души на берегу Стикса, скопом являются - о том в другой раз.



Братья! О чём же написать я хотел?! Не об этом же... Семь мудрецов бамбуковой рощи годами тренировались, допивались вдрызг, впоклон, вдупель, дабы достичь состояния, автором испытываемого почти ежедневно, если не еженощно и не ежеминутно.



Многое мне снится. Столь многое, что описывать подробно, персонально - воздержусь. Яркое, четкое, с запахами, многоголосое, многоязыкое, еженощное, шизофреничное. Карты Таро доскажут мне, где осечка вышла. Полтора литра белой, братья, за три часа. Поллитра осталось, пока это писал. Смертельная доза, со знанием дела говорил мне потомок князя Волконского, Иосиф Абрамович Гуревич.