Разбирая старые рукописи, наткнулся на воспоминания одного ленинградца. Пишет о родных по материнской линии, погибших в блокаду - "их не похоронили, а закопали, как многих других, в ближайшем к дому парке им.Ленина перед "Госнардомом".

О том, что, кроме Пискаревского кладбища, были и другие места массовых захоронений в черте города, я знал. Крематорий на территории кирпичного завода в нынешнем Парке Победы работал беспрерывно на протяжении двух лет. До 90-х годов это представляло предмет государственной тайны, но теперь об этом знают все. Я полез в довоенные карты - искать, что такое "Госнардом". Государственный народный дом - самый большой в довоенном городе кинотеатр на 2000 мест, впоследствии переименованный в кинотеатр "Великан", а ещё позднее отданный под представления мюзик-холлу. Мне интересно - жители СПб знают, что в парке напротив "Великана" был аналог Пискаревки? А может быть, об этом до сих пор никто не знает? Кто-нибудь может сказать - там стоит какой-нибудь памятный знак? Если нет - возможно, стоит обратиться к городским властям, чтобы подняли документы военного времени...

---

Вместо объяснительной, и можно не читать.

Это, наверное, отвратительно по-мещански, но истово констатирую, что

пять последних лет истинно мерзкое настроение у меня бывает лишь при том условии, что что-то, пусть даже потенциально, мешает жизни и здоровью моей дочери. Болеет ли она (вот с сегодняшней ночи она болеет), есть ли в проекте Создателя эпидемия птичьего гриппа пусть даже и в Турции, взрывы в Могадишо, пожар в Москве, геноцид в Республике Восточный Тимор, безумные заверения Мухамеджада-оглы или очередной - там или здесь - погром. Меня не интересует - там или здесь - меня не интересует, погром это или пока только разговоры. Ни Гомер меня не интересует, ни Шекспир, ни Павич. Ни изданные/неизданные книжки, мои и чужие. Ни работа, ни карьера (впрочем, уже сделал), ни дружелюбные, интернационально настроенные бабы, ни друзья, оставшиеся где-то там; ни даже, прости Господи, Жена - одна только дочка.

И тогда - гори огнем всё. Мне очень стыдно - мне, действительно, ОЧЕНЬ стыдно!! (Ибо совершенно, абсолютно мещански). - но с начала нового века я рассматриваю планету и Вселенную через одну только эту призму.

Это, знаете, как у Марка Твена, который Самуэль Клеменс, и который когда-то сказал лучше меня, потому что я, всё же, не лоцман с Миссисипи:

- Мне сдается, женщина сказала правду. Если бы моя мать была на ее месте и получила бы от дьявола такую волшебную силу, она не задумалась бы ни на минуту вызвать бурю и превратить всю страну в развалины, лишь бы спасти этой ценой мою жизнь! Надо думать, что все матери созданы так же.

Ты свободна, добрая женщина, - и ты, и твое дитя, - ибо я считаю тебя невиновной.

---

Не надо, не надо искать двусмысленностей в моих записях.

Что хотел - то и отобразил. Без этих, знаете, завуалированных экивоков. Хотя, конечно, именно последнее является признаком хорошего тона стиля в исполнении педантов литэнциклопедистов псевдомодерн. У меня, как у Гойко Митича, в отличие от бледнолицых - только один язык.

Это, знаете, как сегодня на рассвете мне справедливо и очень в фазу напомнили, что

- А ты помнишь "Приключения Гулливера в стране гуингмов"? Был там остров, где жили лошади, которые не умели врать. И была замечательная фраза о том, что речь им дана для того, чтобы выражать свои мысли, а не для того, чтобы слова расходились с ними.

Добавлю, что слова, с моей точки зрения, даны также и не для того, чтобы вуалировать простой и ясный смысл, который можно донести напрямик. Без вуали. Потому как многоплановость изображения - это совсем иное, с вуалями (с потенциалом двойного ударения в слове) вовсе не связанное.

И вообще, говоря откровенно, я Шаламова люблю больше, чем Джойса Пруста Карнеги Сартра бери выше бери дальше бери глубже, а он сказал:

-Читатель двадцатого столетия не хочет читать выдуманные истории, у него нет времени на бесконечные выдуманные судьбы... Документальная проза будущего и есть эмоционально окрашенный, окрашенный душой и кровью мемуарный документ.

А кто не согласен - того к столбу к барьеру.



P.S.: Сэлинджера и Джерома я люблю тоже.

---

 Язва, с днем рождения!

С двух часов ночи до пяти утра писал текст поздравления - и написал; в тексте присутствовали Ф.Достоевский, Л.Толстой, В.Ерофеев, Летний Сад, Чижик-Пыжик, а также рефреном звучавшая фраза - "...А потом появилась Броня..."

Текст был написан, трижды выверен, отредактирован, рекогносцирован и укомплектован, но, - как это обычно у меня происходит в случае экспромтов, - не сохранен. Одному весьма порядочному и очень симпатичному человеку, нуждавшемуся в разговоре и стучавшемуся в аську, на этом основании был отказан вход в неё.

По иронии судьбы дневники легли, и трехчасовые старания пропали втуне. Такого у меня ещё не было.



От всего поста одно только стихотворение и осталось:





Расстегни кобуру языка,

Вот он черный блестит, одноствольный,

Твой смертельный, святой и крамольный,

Формы страха и сути клыка.



За колючей изнанкой ворот

Покажи закопченную глотку,

Твоих нервов электропроводку,

Твой обложенный мухами рот.



В разноцветье истершихся глаз

Навсегда поселилась тревога.

Ты спасал глаукомою Бога

И всевидящих сделал из нас.



На прощанье меня посади

И налей мне сто граммов урана,

Покажи мне, как плавятся страны

От стучащего пепла в груди.



Ты отжил свой положенный век

И уходишь по следу проклятий.

Под твоим скоморошечьим платьем

Ковыляет смешно Человек.



(c)

---

У меня на работе организован День политзека. С официальными речами, но без водки. Эти израильтяне ничего не понимают.

Человек сто пятьдесят пришло, а гвоздь сезона - Щаранский. Я его не люблю, поэтому по телефону сам пригласил около двадцати известных сидельцев - тех, кого знаю лично, и восемнадцать из них согласились придти только, если администрацией гарантируется наличие выпивки. Вот это я понимаю, вот это - по-нашему, по-русски. А администрация только глазами хлопает: какая-такая выпивка? И заказали они вместо водки - бананы.

Пришлось самому пойти в супермаркет и на собственные деньги купить два литра "Абсолюта". Тотчас вся толпа бывших политзеков устремилась из зала заседаний ко мне в кабинет, и представителя президента, произносившего речь, подготовленную референтами, оставили в полном одиночестве.



...Вот тут мне и показали класс.

Миша Маргулис, председатель всеизраильского Общества узников Сиона и автор нашумевшей в свое время книжки "Еврейская камера Лубянки" (он в камере смертников просидел в начале пятидесятых два года и четыре месяца, еженощно ожидая вызова на расстрел), картинно выпил двести пятьдесят граммов неразбавленного спирта, который принес с собой, отказавшись от моей водки. Он сказал, что его старые кости, навек оледеневшие на Колыме, могут оттаять лишь от такой дозы.



...Иосиф Бегун, чьим именем в советской России в свое время пугали детей, явился в своем старом лагерном ватнике с номером на спине. Пил он мою водку без разговоров, даже не закусывая. Выпил - и тут же молча ушел из кабинета в сортир, не поддержав дружеский треп товарищей по бывшему движению.



...Всех превзошел Иосиф Менделевич, проходивший по ленинградскому "самолетному" делу 1970 года, первый рецензент и издатель моих книг; он отмочил совсем уже неприличную вещь: он вообще отказался выпить. Он женат на религиозной даме из семьи выходцев из Йемена, родившей ему одиннадцать детей, и ему, видите ли, неудобно, потому что с момента освобождения в 81-м он, видите ли, пьет только по субботам, и только слабое сладкое вино. То-есть повел он себя как как бы не родной. Где я ему найду сладкое вино? И я прогнал из кабинета его, своего первого рецензента и издателя, с позором, и присутствовавшие сидельцы с двадцатипятилетним стажем, бывшие обитатели Озерлага, Магадана и урановых рудников Бутугычага и Эльгена, дружно осудили его так, как их самих в свое время осуждали на собраниях советской, раззявившей рот на святое, общественности.

Забыл Менделевич, как его, выпущенного из зоны, несли к самолету на руках, потому что он на ногах не стоял, потому что в результате голодовок весил он, мужик ростом метр девяносто, в то время сорок два кило. От всего лагерного опыта осталась у него непреднамеренная манера - во время нынешних публичных выступлений ходить по кругу, держа руки за спиной.

И не курит он, вдобавок.



...Было ещё десятка полтора динозавров - тех, кто сидел ещё в тридцатые годы. Эти сперва пили мою водку, закусывали соленым огурцом, купленным у выходцев из Марокко на городском рынке Маханеэ Йегуда - Стан Йегуды, и не желали общаться ни на иврите, ни на русском, - только на идиш или на польском. У них своя ветеранская контора. А один всё порывался произнести тост на китайском, так как был сам из Харбина, из белоэмигрантской среды, и отроду ему сто три года - но никто его понять не мог, так что в итоге он вспомнил литературный русский, причем безо всякого акцента.



...Сыну писателя Цви Прейгерзона, из принципа писавшего в Москве на рубеже 40-50-х годов книги и эссе только на древнееврейском, я налил сам. Он выпил истово - так, как пили герои Венички Ерофеева, пусть ему земля пухом будет. Выпил, закусил соленой маслиной, и пробормотал по-русски почему-то "Широка страна моя родная..."

Я всплакнул и, сам для себя неожиданно, предложил тост за Осипова и Бородина, бывших лидеров русского национального подполья. Все присутствующие поддержали не колеблясь, и тогда я начал названивать Губерману, который на это безобразие отчего-то не явился, хотя зван был мною лично и дважды. Выяснилось, что придти Гаррик не может ввиду того, что ему стыд глаза колет - ведь он отсидел всего ничего, каких-то полтора года, что это такое по сравнению с пудовыми сроками бывалых лагерников. Я возопил, что два литра куплено, что среди моих читателей есть его почитатели, - так отчего же..? Услышав, что куплены две литры, Обгусевший Лебедь воспрянул было ото сна и согласился явиться немедля, но жена его наложила вето, и на сем разговор был прерван.



...Ещё я предложил тост за Шептицкого и его УПА, равно как и за ВСХОН, и почти все с энтузиазмом согласились, но чем кончится этот день в смысле моей профессиональной карьеры - Аллах весть. Вот разве что за дивизию "СС-Галичина" все пить отказались категорически.



Это, типа, - мини-отчет о проведенном дне встреч, а вовсе не какой назидательный рассказ.

---

 Ramil, с Курбан-байрамом - тебя и всех местных мусульман.

Ля иляhа илля Ллаh Муса расулю-Ллаh.

(Формулу шахады пришлось изменить, так как иначе, при её произнесении, я уже считался бы правоверным, что не соответствует действительности)

---

С днём рождения,  Leinor.

---

Несмотря ни на что, эта книга всё же добралась до меня из Москвы, и я держу её сейчас в руках.
 Лорим, огромное спасибо за посылку.

---

Православных читателей/писателей - с Рождеством,
а  Холли - с днём рождения.

---

Несколько видов города, в котором я живу

Снимки из дневника  Eden:
http://www.diary.ru/~B-7/?comments&postid=9104277

Песни-сопровождение:
"Над небом голубым..." и "Виноградную косточку в теплую землю зарою..." - перевод и исполнение Зеева Гейзеля:

http://www.israbard.net/israbard/pe...id=1171&MP3

http://www.israbard.net/israbard/pe..._id=485&MP3

---

Если мужчина назвал женщину стервой, значит он утратил последнюю надежду назвать ее дурой.

Взято из дневника LostWings

---

Из объяснительной записки

В стране Оз, где по наводке Института экспериментальной истории я работаю прикомандированным с мизерными суточными, у меня есть как просто положенные по плану объекты изучения, так и неплохие приятели/знакомые, некоторые из которых по иронии судьбы становятся друзьями и иногда, гм... даже большим. Я убедительно прошу вас не рассказывать г-ну Камноедову, ответственному за матчасть, куда уходит энная часть средств, ежедекадно выделяемых мне Институтом.

Положа руку на сердце, признаю:

Когда мне невмочь пересилить беду, я просто сбегаю к объетам изучения, и там умиротворяюсь, лишь для проформы сочиняя отчет, - да и то задним числом. Такая командировка дает мне некоторые силы прожить ещё один временной участок очередного ледникового периода.

Сегодня ночью я отправился в очередной командировочный набег - на этот раз неоплачиваемый даже минимальными суточными. По плану работ можно было выбирать между посещением Бабы Яги, барона Пампы, Собакевича и спящего маразматического дракона из "Сказки странствий". Барона я отмел сразу - при посещении оного в его родовом замке я обычно имею тенденцию упиваться до изумления на пару с юным баронетом отвратительной брагой, сваренной из коры белых деревьев Икающего леса, что при нынешнем моем состоянии совершенно немыслимо - давление дает себя знать до сих пор, а брага дает чудовищный, к тому же икающий, отходняк. К Собакевичу я не поехал бы в любом случае: у него, конечно, великолепная русская кухня с ватрушками размером с индейку и бараньим желудом, начиненным гречневой кашей, но старик пьет мало, зато больно уж любит за столом рассказывать один и тот же анекдот, ставший притчей во языцех ещё во времена Мафусаила - о том, что он устрицу и в рот не возьмет: он знает, на что устрица похожа.

К дракону я не поеду, потому что он - патриот, угнетаемый застарелыми склеротическими явлениями, вечно спит, спит прямо в лаптях, на крылья надетых, поговорить с ним не о чем. А если теребить его - начинает спросонья реветь и огнем плеваться, и толку с того... Ни интервью не взять, ни даже о детушках не спросить. Детушек он кличет предателями, да и то сказать - все его детки и сами давно уже дедушки, да только без дедушкиных сантиментов - ведомые призраком космополитизма, с пресноводными плезиозаврихами академика Обручева спелись, родину бросили и по уши теперь в Лох-Нессе сидят. Это у них репатриацией называется.

К Бабе Яге - с ней точно та же история, только наоборот - в последнее время ехать стало просто опасно: старуха, всегда принимавшая меня приветливо и кормившая кашей со щами от пуза, а потом ещё и от души парившая в бане березовыми вениками, довольно неожиданно вникла в новомодные веяния, вспомнила вдруг, откуда род ведет и ветер дует, что подлинное имя её - Бабай-Ага, что Иван-царевич, оказывается, с тринадцатого века, оккупант проклятый, на земле её отцов сидит и в ус не дует, прекратила говорить простым русским языком и принялась усиленно изучать совершенно забытую родную мову, с черным своим котом на пару организовала ночные рейды на ступе - бомбить неверных за ближним лесом, а избушку ежеутренне наряжает в хиджаб, отчего несчастная, уворачиваясь, лишь крутится с лапы на лапу, вынужденная пятиразово в день кукарекать намаз.

Я с месяц назад подъехал; гляжу - бабка на меня-то почти что и не глядит, встречет странно, бормочет чего-то, и все тайком отплевывается в сторону, разве что не крестится, - хотя, ясен перец, теперь это ей по ранжиру не положено. Я спрашиваю - ты чего, бабанька?... Бабанька отвечает - я теперь, мил человек, к корням обратилась, и ты меня не Ягой, а подлинным именем кличь, - и новенький паспорт в лицо тычет. Тут избушка как закукарекает протяжно, да всё по-иностранному, я аж подпрыгнул, так мне это побудку с муэдзинами в Эль-Кудсе напомнило. И стал я тогда ей объяснять, что намаз - не для избушки, женщина она, а намаз - он, бабка, для мужчин, - так кот на меня зафыркал, а бабка, смежив раскосые очи и узкогубый рот сжав в усмешке, сказала - мол, знаем милок, теперь, чей ты ставленник, Чуда-Юда ты ставленник, вот что. Я удивился - Чудо-Юдо - это же не Иван-Царевич, с Чудом-Юдом у бабки завсегда хорошие отношения были, и спросил простодушно, чего это она на Чудо-то бочку катит? - А бабка отвечает - потому что для кого он, может, и Чудо, а вот добрые люди рекут - Юде он, понятно? Очи приоткрыла и смотрит на меня так... пристально.

И стало мне понятно, но неуютно.

Я тогда, помню, для виду по двору ещё покрутился, потом там плов кушать сели, меня не позвали. Я намек понял, над лесом взмыл, и в довольно дурном расположении духа в Институт вернулся. Докладную, правда, в Научный совет не сдал - бабку, дуру, жалко. Она ведь по сути хорошая, бабка-то. Просто глупых речей наслушалась, близко к сердцу приняла. Ну, то, что ни Иван-царевича, ни Богатыря-Жидовина с хазарских степей она на порог не пускает, да и меня теперь видеть желает не особо, то ладно; а вот за что Чудо-Юдо как кур в ощип попало - из-за одной измененной незнамо кем буковки имени собственного?

Честно сказать, я лучше спячку дракона Сказки моих странствий предпочту, чем назревающие ныне теологически-политизированные дискуссии с яростной неофиткой Агой. Хотя дракон - тот всё больше спит, а бабка куда как востра на язык, да и я потрепаться не дурак - но всё же временный, тысячу лет длящийся драконий храп предпочитаю бабкиной плодовитой не в меру говорливости.

А ведь теперь и вспомнить странно, что были времена - нас всех - и Бабай, и дракона, и Чудо, и меня, грешного - водой было не разлить.

Да, было... Да быльём поросло.

Вот и Иван-царевич по двору своим рубахой-парнем вертелся. Веселый такой.

Ну, ладно.

В общем, не в том дело, что летать в командировки мне стало вроде как некуда: есть куда, ведь ещё и Соловей-разбойник, прадедушка Разинов, остался, и Страшила Мудрый по-прежнему бессонными ночами в темень пялится, на пальцах Философскую энциклопедию Зазеркалья редактируя. Да и старик Хоттабыч, Омар Сулейман ибн-Хаттаб, чьим именем названа площадь в Старом городе, у Яффских ворот (не верите? Правда-правда!) - тоже очень даже свой парень, и дворец для ночного отдыха построит, и стаю гурий предоставит, ещё и лимонно-мятного шербету поднесет...

В последнее время всё больше сбегаю к Румпельштильцтхену, который просторечья ради взял себе ник Гнома-Тихогрома. Когда подступает отчаянье, сидим с ним, в узкой алмазной копи, в старой штольне, запершись, тянем кувшины имбирного, трубочки с табачком от Михеля-Голландца, трубочки с длинными такими чубуками от Стеклянного человечка потягиваем, и ведем неспешные разговоры. О старых добрых временах, когда земля ещё стояла на трех китах. Очень они умиротворяют, разговоры эти, правда.

Чтобы отвлечь меня от насущных проблем, Румпельштильцхен частенько рассказывает забавные байки из первых рук. Вот нынче ночью такое отколол...

Говорит, в НИИЧАВО, в отделе Кристобаль Хозевича, объявилась новомодная гипотеза, тут же переросшая в научную теорию, по которой теперь уже трое диссертантов пишут докторские, причем минуя кандидатские, причем между собою на скорость соревнуясь, причем Черным оппонентом у них - слышь! - сам стокгольмский Карлссон, который в районе Вазастана на крыше держит отделение института, так называемый отдел проблем мифической антигравитации; значит - тема беспроигрышная, хотя что за связь между темой вазастанского отдела и темой диссертаций этих троих - сам Вельзевул ногу сломит... Да не тот Вельзевул, который выступает под ником Азазелло и сидит в преисподней, а тот, что из "Голубой свастики", проживающий в ледниковом озере с меняющимся рельефом дна неподалеку от отеля "У погибшего альпиниста", да...

Значит, короче, согласно легенде (с моей точки зрения, не то что на теорию - на гипотезу не потянет!) - Domestica felinus не является аборигеном Земли, кошачье племя - это всё, что осталось от давно забытого вторжения на Землю из космоса, и вот теперь племя, отлично, гораздо лучше прочих тварей, переносящее невесомость, на звездолетах землян возвращается в свой золотой век.

Румпель, тогда говорю я ему, посмеивающемуся человечку с длинными, как у паука руками, с тонкими ногами в крошечных башмаках, закрывающим лицо за седой бородой длинней его самого, с ресницами, занавешенными кольцами ароматного дыма из трубки ещё длинней, чем борода, - Румпель, старина, говорю я ему, - зачем так страшно жить?

Он давится ароматическим табаком, и, вскочив, разжигает ещё ярче огонь в старом камине, и придвигает ко мне каменный кувшин с элем гномов, и натуженно кряхтит, потирая склеротические колени, и начинает вдруг перхать неожиданно гулким для его миниатюрной комплекции басом. И я понимаю, что это - от смущения, но молчу, потому что хочу ответа. Он вздыхает, и я понимаю, что он хочет сказать.

Зачем тебе эти маразмирующие драконы, и половозрелые дуры-принцессы, активно разыскивающие неслучившихся принцев, и тупорыло-агрессивные шер-ханы, и багиры, и акелы, у которых в голове ветер, а на устах одной лишь "Доброй охоты!", смысла которой они не ведают, и немощные в своей старости дяди юлиусы, нежно укладывающие на бок стопудовых фрекен Бок, и сангвинистические обжоры-капитаны Длинныйчулок со всей их командой, и блуждающие по Лете Уллисы, под влиянием травы бессмертия забывшие объятия Пенелоп и находящие их в объятиях Каллипсо, Цирцеи, Навзикаи и тысячи иных дев попроще, - зачем тебе даже милые Золушки, Красные шапочки, Белоснежки и Дюймовочки вместе со своими несостоявшимися жабьими женихами, которые только и умеют, что выдавить вместо заветного "Люблю..." одно лишь "Коакс, коакс, брекке-ке-кекс!"?

Зачем?

Затем, скажу я во хмелю, бережно, но твердо отводя маленькую руку с протянутой деревянной кружкой кумыса, кувшин которого по большому секрету, с оказией, поминая старую дружбу, всё же передала мне Костяная Нога - Бабай Ага по новому паспорту - затем, что жить становится всё страшнее, и немногие это понимают, хотя многие ощущают приближение предсказанного Ахарит а-йамим - Конца Времен, да боятся признаться себе сами, и всё спасение - в том, чтобы оставить после себя хоть что-то, чтобы и в тучах багрового пепла носилось Имя, и среди полной тьмы египетской и тишины ушедшего мира вдруг раздались в ушах уснувшего в Армаггеддоне тихие голоса.

...И лучше уж пусть голоса эти будут голосами именно Белоснежки, фрекен Снорк, Мэри Поппинс и Дюймовочки, и пусть уж лучше звучит на закате из тьмы первобытных лесов мерный рык Трусливого Льва, оседлавшего свою королеву, и пусть даже раздается на рассвете глупейший любовный клич пучеглазого жабьего сына - "Коакс-коакс, брекке-ке-кекс!" - всё лучше, чем, когда смолкнут цикады, прищурившись смотреть на заходящее солнце, зная, что это - последний его заход. Всё, знаете ли, лучше, чем ещё раз увидеть арфы и лиры, развешенные по берегам рек Авалонских, где уже один раз сидели мы и плакали.

А вот чего не могу я простить себе, старина Румпель, - так это того, что не умею прятать неимоверно длинные эти потоки сознания под кат, или как это называется, чтобы не раздражать порядочных, привычных к слову людей. Просто потому что не умею.

@темы: Психические заметки

---

Среди миров, в мерцании светил

Вы таки думаете, что я этот Новый год встречал? Чёрта лысого. Ну какой Новый год, если воскресенье - обычный рабочий день, и вставать нужно, как всегда, в полпятого, и на улице вместо снега - плюс восемнадцать. Обычно я всё-таки придерживаюсь российской традиции: посидеть за накрытым столом, дождаться одиннадцати вечера (час разницы с Москвой), послушать пару слов из уст Владим Владимыча, выпить бокал шампанского под куранты. Но вчера не получилось даже и этого. В восемь вечера, совершенно неожиданно, стало вдруг очень весело, и я некоторое время не мог понять - почему. У меня начала кружиться голова, в неё всем скопом, разом явились неназначенные мысли, и я, облачившись в бордовый халат, насупив брови, с воздетым кверху пальцем, степенно разгуливая по квартире, стал импровизировать вслух, чем изрядно напугал домашних. Это было настолько непривычное для меня состояние, что через несколько минут испугался и я. Заметьте, что я был абсолютно трезв. Нёс я какую-то отсебятину - отрывки из забытых пьес, обрывки классических стихов, кусочков двусмысленных анекдотов, перемежаемых моими комментариями в виде перефразированных афоризмов моей супруги. В восемь сорок пять, зажмурив глаза, воющим голосом цитируя первые строфы "Илиады" вразбивку с неприличными строфами Баркова - строчка на строчку, вышло очень влад, в ритм и в рифму - я обнаружил себя стоящим на табурете в прихожей и прилаживающим веревку с петлей к крюку, на котором обычно висит люстра. Вокруг стояли Родственники, Друзья и Знакомые. Они внимали. Среди них находилась и соседка с нашей лестничной площадки - госпожа Джудит О'Хара, внучка бывшего главного раввина Дублина и профессиональная славистка. На секунду я пришел в себя, и мне стало неудобно перед дамой за голые ноги, выглядывающие из-под халата. Я хрипло выкрикнул последний абзац одного из северных рассказов Джека Лондона под аккомпанент песни Башлачева "Иван Грибоедов" (гитара с одной струной находилась в руках, навскидку, как автомат Калашникова) - и понял, что пора спускаться на грешную землю. Чтобы спуститься, я стал засовывать голову в петлю, но супруга заученным движением профессионального палача выбила табуретку у меня из-под ног. Я упал удачно, на пятки, как учили в учебке воинской части города Луга, - не выпустив оружия из рук. Выпрямившись, я, бия кулаками по единственной гитарной струне, спел "Сыт я по горло, до подбородка..." вразбивку - строка к строке - с маршем партизан Вильнюсского гетто, где "Друг подавал мне водку в стакане, друг говорил, что это пройдет" неожиданно рифмовалось с "Нор ойб фазамэн вет ди зун ун дер кайор ви а парол зол гейн дос лид фун дор цу дор". Соседка пришла в необычайное возбуждение и побежала домой за диктофоном. Вернулась она как с диктофоном, так и с двумя странными людьми, имевшими неприветливые лица профессиональных славистов - но петь на бис я отказался категорически. На предположение супруги, что я, не выходя с утра из дома, сумел где-то выпить не закусывая, я ответил категорическим отказом. Я был абсолютно трезв, только чего-то не понимал. Низким контральто пели у меня в ушах цыганские романсы, перед глазами носились цветные пятна, кто-то негромко и ритмично, медленно наращивая темп, бил в тамтам, - но сколько я ни озирался, музыканта не было видно. Супруга пощупала мне лоб. Он пылал, но никакого жара я не чувствовал. Пылающий лоб - пурпурное сердце - гиперболоид инженера Гарина! - ворвалась в меня цепочка неконтролируемых ассоциаций. Оттолкнув услужливо протянутый профессиональными славистами диктофон и запахнувшись в халат, я вытащил из шкафа старинную шапку-ушанку, своеобразный талисман, привезенный мною из России и ни разу ещё не надеванный - пямять о прадедушке, которому, в соответствии с семейной легендой, эта шапка спасла жизнь во время ленинградской блокады, когда на прадедушку во время бомбежки рухнула стена дома на Бармалеевой улице.

Я надел ушанку, ещё сильнее запахнулся в халат, отшвырнул тапки одним движением с двух ног, взял наизготовку - палец на струну - гитару и спел потрясенным профессионалам гибрид негритянского спиричуэлса "Песнь погонщиков мулов" с песней Городницкого "Нас осталось мало".

В момент исполнения последнего аккорда порвалась последняя и единственная струна, и на лестничную площадку вывалился последний из соседей - все остальные соседи давно уже толпились у порога нашей квартиры. Мнения их о происходящем в ее стенах были кардинально противоположны. Соседи с нашего этажа - тихие йемениты и выходцы из Ирана - полагали, что это просто по поводу языческого праздника так называемого нового года русские гуляют; соседи с этажа ниже - и с более низким же интеллектом - полагали, что русские да, гуляют, но не по поводу языческого празднования, а вовсе без повода, как то им, русским, и свойственно; соседи же с этажа выше, обладающие чуточку более высоким, чем у нижних, интеллектом, утверждали, что глава семьи просто получил очередную Нобелевку и теперь радуется: посмотрите, вот же он сам - в вышитом золотом халате и в ушанке, с голыми ногами и босиком, с поломанной гитарой, а всем известно, что именно в таком виде всем русским вручают премии в Стокгольме, вы же видели по телевизору. И нижние, и верхние этажи почему-то сходились в том, что в ванной у меня запрятан живой белый медведь.

Царственным жестом отстранив ломившуюся в квартиру толпу, я кинулся к монитору. Ценная мысль, поданная эрудированными соседями, прочно угнездилась в моем искривленном сознании. Мне захотелось поздравить кое-кого из моих читателей с языческим праздником. Вбежав в кабинет и подскочив к экрану, я лихорадочно стал колотить по клавишам, вызывая дух у-мэйла. Приготовившись писать, я, с занесенной, как когтистая лапа птицы Рух, рукой, внезапно остановился. Я вдруг понял, что не могу вспомнить ни одного имени ни одного из своих читателей. У них исчезли имена. От них остались одни ники. - Как будто, наклонившись над огромным шоколадным тортом, ты, раззявив пасть, кусаешь и, уже чавкая, понимаешь, что рот забит картоном со свежим клейстером. Это было настолько чудовищно, что я заплакал. Я погасил монитор большим пальцем левой ноги и, набросив шаль старушечью на плечи, сутулясь вышел в коридор. Родственники разбежались. Во входную дверь мерно колотили чем-то тяжелым, похожим на таран, и мне показалось, что в промежутке между свистками прибывшей полиции я слышу простонародное, выплывающее из голубой дали доисторической родины, натруженное "Эй, у-у-ухнем!.."

Стихию не остановить, понял я и, подойдя к двери, держа в руках отгрызенную клавиатуру вместо гитарной деки, старательно подражая Гребенщикову, спел на закуску "Среди миров, в мерцании светил, одной звезды я повторяю имя..." Стук в двери неожиданно прекратился и я, качаясь, направился в спальню.

Всё стало безнадежно. С трудом добравшись до темной спальни, я сел в уголку на ложе и тихонько завыл. Я старался подражать Белому Клыку. Из первобытной тьмы, где копошились неясные тени, вынырнула супруга. Она была в пятнистом леопардовом плаще, а голову её с растрепанной короной волос венчал серебряный обруч. На нем тускло светился бриллиант размером с голубиное яйцо. Я понял, что она получила обруч в подарок от покойного Твалы, короля кукуанов, владельца копей царя Соломона, воспетых Хаггардом, но на творческую и продуктивную ревность сил у меня уже не оставалось. Всё, что я смог - это лишь откачнуться вглубь спальни. Болотные огоньки мигали вокруг и водили хороводы над моей головой, сплетаясь то ровными шестиконечными звездами, то исламским полумесяцем. Тамтамы в голове били, как по наковальне Гефест.

Я почувствовал, как лиса Алиса и кот Базилио ловко вывернули мне правую руку, а Маленький Мук резко задрал правый рукав халата. Невыносимо мягкое, прохладное прикосновение к голой руке - питон Каа свернулся вокруг локтя. Сегодня именно он замещал аппарат для измерения давления, но я был готов к этому. Откинувшись на спину, выпучив глаза, разинув рот, с трудом, со всхлипом дыша, я смотрел, как во тьме египетской проплывают надо мной солдатским строем Хитроумный Лаэртид, и Убийца мужей Агамемнон, и доктор Моро со своими чудищами, и Авессалом, и как Эней Приамид салютует мне своим копьём, и мечом своим салютует мне Хилльгрм из Халогаланда, - знаменитым мечом, больше тысячелетия назад получившим имя Рождающий вдов.

И я услышал тихий голос Белого Кролика Герцогини:

-Но ведь он ничего не пил! Откуда такое давление? Она прикажет отрубить мне голову, о Один, что же мне делать? О, мои лапки, о, мои усики!

И хриплый голос Великана-эгоиста из сказки Уайлда:

-Вызывай неотложку.

И я, дивясь, скосил глаза вправо, и среди тьмы увидел, что питону Каа плохо, что он зашкаливает, что он раздулся, как тот бычий пузырь, которым завешивали окно в избушке Кащея, но цифр разглядеть я не могу: чтобы прочесть показания этого прибора, нужно ведь знать не десятичную систему арабских цифр, а шифр инженеров Тускуба из подземелий Саоцеры, что недалеко от Северной полярной шапки древнего Марса. И, вспомнив разом все восемь подвластных мне языков, переведя пиктографию, проступающую цветными пятнами на шкуре Каа, по формуле "Стань тенью, бедный сын Тумы" в родную кириллицу, я увидел, что моё давление - это двести двадцать на сто десять, и понял, что умираю.

И, сознавая, что ничего не пил в эту безумную ночь, по недоразумению кем-то из Великих поименованной новогодней, и осознав, что единственное лекарство перед отправкой в Аид Хароном на переправе - это то, чем клин клином вышибают, - я отшвырнул Лаэртида, Мука, Багиру и, пинком ноги послав в вечность герцогинного Кролика, ринулся, как Данко, на кухню, и, давясь, выпил из горлышка бутылку шампанского. Тамтамы по-прежнему колотили в голове, но уже одобрительно, уже стихая, уже видоизменяя звук на низкий, ещё ниже, уже на инфразвук, и мерещились мне странные герои моих мифов - бродяги, странники и воры - и даже привиделась пара читателей, чьи имена я неожиданно вспомнил, и было это первым признком выздоровления.

И вернулся я, шатаясь, во тьму египетскую спальни под равнодущными звездами, где на тигровой шкуре, поджав ослепительно голые ноги, сидела моя Нефертити, и рука её прохладным чудом ощупала мой лоб, и я посмотрел в её серые, безжалостно-нежные глаза Пантеры Юга, и содрогнулся, и припал к плечу, и услышал успокаивающий шопот, и смежил веки, и упал у её ног, и забыл все имена, и улетел в вечность, и влетел в тоннель - как раз в аккурат между Огненным Ангелом и Бармаглотом - и только дивился, пока меркло, проваливаясь в черную дыру сознание, дивился тому, что вдоль тоннеля, хвостатыми буквами вниз, свешивался гигантский плакат, и был этот плакат цитатой из Баянолога:

-Я очень люблю мою жену. Всё остальное - х@йня.

-----------------

"...Не потому, что от неё светло,
а потому, что с ней не надо света."

@темы: Психические заметки

---

Желтый пар петербургской зимы,

Желтый снег, облипающий плиты...

Я не знаю, где вы и где мы,

Только знаю, что крепко мы слиты.



Сочинил ли нас царский указ?

Потопить ли нас шведы забыли?

Вместо сказки в прошедшем у нас

Только камни да страшные были.



Только камни нам дал чародей,

Да Неву буро-желтого цвета,

Да пустыни немых площадей,

Где казнили людей до рассвета.



(И.Анненский)





--------

Долго думал о т.н. новогодних подарках, да так ничего и не придумал. Вот что, единственное, для моих москвичей. Послушайте:



http://www.natel.ru/mp3/track121.mp3

---

Час назад дядя Миша Чикагский прислал нам к Новому году спецрейсом живую аляскинскую ёлку из горных лесов под Форт-Юконом. В дом её затаскивали подъёмным краном через окно трое рабочих. Её высота достигает пяти метров, и в квартире она может располагаться лишь лежа на боку, производя общее впечатление бурелома. Параллельно, на всякий случай, он прислал нам также малюсенькую искусственную ёлочку высотой меньше метра, которую для запаха нужно обильно поливать какой-то дрянью. Запах этот, с моей точки зрения, с ёлочным ничего общего не имеет.

Ёлочных игрушек у нас нет, это вообще первые ёлки, которые появились у нас в доме за 15 лет жизни здесь.



Я не знаю, буду ли в сети завтра и послезавтра, поэтому хочется поздравить с наступающим Новым годом следующих товарищей уже сейчас:

1717, Ailinn, aldarion, alekseeva, Allora, Anabioz, And, Anemone_nemorosa, Annular_Eclipse, antazid, Arsean, Assida, Aurenga, Baala_Shel_Ishti, barbus, beryll, BOPOHA, borbo, Brenta, Brilliance, Buran, Carnivora, celtic, cesenov, Christian Moro, cooly, crackedactor, Daina, Daria Black, December, DEMON, Deo, Drakon Van, DukeSS, eden, Elise, Esli, esma, Eugenia, exlibris, FataMorgana, Foly Berge, Frau Schmerler, Frost, Gato Grande, GoldenRain, Gorlum, Hemem, holyross, inoy-closed, IVes de Gris, jam, Jewniverse, JONNY, Kaddish, karuna, katik-san, kocapb, Lady_N, Lapsa, Leinor, lemur, Lestat de Lioncourt, Leveller, levran, llama, LongKissGoodnight, LostWings, Lu?, luko, Lyuciena, MalaFantasy, Manticora, margarik, Marina, Mariyka, mart13, Mei-Mei, Mirion, Moon Silence, neuzheli, Nijole, Nimfetka, Nuinu, O!!-la-la, Old Frost, olgapyat, PARADOXX, Pengy, Polyav, r2r, Rager, Ramil, Re@nimator, Robert Ley, sagol, sceller, Selena-West, Semet Veidells, Sephiroth, shellir, sinopsis, Sirius~Black, Sivanmu, staryi, Stefanic Toneiro, sufi, SuperDragon, Syekirin, taine, taknebivaet, Targa, Tash@, tashika, TbMA, Temni, Tenebria, Tera, Thin Lizard, Tokiva, umka379, VenusCat, Very, Viktorovich, Xu, А й д и, Азазиров, Аир, Алеф-Бет, Ами, Ангмарец, Апполинария, Аше, баянолог, Биовизирь, Буда, Ваша знакомая, Ворона, горностайка, Горный Стай, Грюма, Д.С., Дама Треф, Добрейшей души Чел, Доминошечка, Жизнь в сети, Инесса, Ирена, Кёль, Княгиня_Ольга, Кован, Коллекционер, Конопатая Сколопендра, кошка Селедка, Красный Дракон, кшиська, Леонид, личность, Лия Зиммельвайс, Лорим, маленький грустный паучок, Марга, Мелф, Милехэс, мисси, Молоко, Мумрик, МТММ, не святая, НеЗнаюКакТамНас, Нейтрино, нос, Нэш, Обаятельный Призрак, оля, осенняя вишня, Осень, очень умный дурак, Пернатая, Перышко, Предиката, Пчела, Ребенок Черной Звезды, Саныч, СветЛанка, серый/рыжий, сирин, Снарк, Сорринка, Сумеречный, сэра ф., Танатриэль, Тания, Та_которая_Солнце, Тёща, Тина Грин, Тримма, Тундра, Фаэнца, Фел, Фериза, Фигня, Фыр-фыр, Холли, Хрен редьки, Черепуша, Черный виверн, Чу, Эллаирэ, Эс-Тайран, Я покажу вам свет, а тот или этот-вы решите сами.., Язва,

- а также ещё человек двадцать пять. Пусть вы с вашими близкими, любимыми и родными будете счастливы настолько максимально, насколько это возможно - и в Новом году, и вообще.

Крепко жму руку и(ли) целую в щечку в зависимости от степени принадлежности к гендерным стереотипам.



*Пыхая трубкой и обнажив от треуголки голову, Дракон смотрит на красный закат в заснеженном сосновом лесу, и нараспев читает тамбовским волкам, чьим товарищем является, стихотворение Бродского* -

-Замерзая, я вижу, как за моря...

***

---

"Уважаемый Либертарный Дракон!

наши исследования показали, что тысячелетие назад Ваше имя принадлежало хитрому герцогу, который однажды запер в темнице Карлика и все время хвалился этим. А потом он женился на великой колдунье. Кроме слухов, больше ничего о нем не известно."



Желающих узнать, кому раньше принадлежало их имя, просят сюда: http://rogue.horse.lv/cgi-bin/name.py

---

Есть вещи, которые забывать нельзя, и есть слова, за которые нужно обрубать руки так же, как и за поступки, пусть и не сбывшиеся.

Это самое... вы простите меня; просто, говоря без лишних красивых слов - доднесь тяготеет, и не могу молчать, как там Франс какой, и на фига (нафига - слитно?) мне вообще молчать-то? А, вы скажете - на фига говорить? Тоже верно. И неновогодняя какая-то, неёлочная тема. И вообще ведь, я таких тем всегда избегал. Инстинктивно.

Дело в... назовем это экзистенциальностью. Или ещё в какую красивую обертку тему упакнём. Не в том дело, кто хорош и кто плох. Все ведь хороши по-своему, и по-своему же плохи. По-разному. Каждый. По себе. Память - вещь тягучая. Как американская гумми-резинка - тянется, тянется... Противно нюхать её, фруктовую, химгрушей благоухающей, вытащенную полчаса назад из-под слюны однокашника из детского сада, какого-неибудь Вальки Брюквина, но ты в детстве всё нюхал, нюхал... - не в том же дело.

А в том дело, что я свято верю в такую глупость, что когда-нибудь, однажды, невесть где, невесть когда, - но придется держать ответ. И мне придется, и тебе. И ему. И ей. Хочет он, она, они, оне или не хочет - неважно. Важно, что придется. За вранье и за грехи.

Нет, без угроз хочу. Угрозы - что?.. услада немощных пророков с выцветшими глазами и вылезшими волосами... потрясающих от бессилия высохшими кулаками.



В том дело, что когда-нибудь каждому... КАЖДОМУ, бляддддь!!!! - придется встать. В полный рост. - Нет, не на неком Небесном Суде, а у того, очень реального, рва. У ямы. У яра. И каждый в течение очень короткого времени решит для себя - с какой стороны. С какой стороны ямы, яра, рва встанет он лично. Ему - большинству, то-есть - будет предоставлен, вероятно, выбор... На той стороне, где ждут раздетые, и на той, где пулеметчики.

Ни интеллект, ни праведность, ни верность, ни преданность, ни юмор тут никакой роли не сыграют. Потому что это будет -экзистенциальная ситуация по Камю или там Прусту, ситуация Вне. И дай Аллах, чтобы она, ситуация, случилась с каждым один лишь раз, не больше.

Но она, вы понимаете, случится - обязательно! - у каждого.

Вот тут и будет ваш, блядь, выбор. С кем и с какой стороны ямы, рва, яра - встать. Парить над схваткой невозможно - для этого нужно, как минимум, обладать крыльями, то-есть быть грифом или кондором, а эти твари, как известно, - не люди.

Вот вам хорошо. У вас выбор прямо на чушке нарисован. Вам право дается, потому что вы же не тварь дрожащая, а право имеете. Пущай, значит, каждый выберет. Кесарево - кесарю пусть выберет. Богу - ну, пусть Богово выберет, хотя Он отвернулся, стыдно ему смотреть на Необъяснимое. На нечеловеческое.

У меня вот выбора нет, так что я и так уже у края того рва встал, ботинки и порты сняв и аккуратно сложив, и от общей стеснительности никого присоединиться не приглашаю, тут уж дело ваше, - хотя, конечно, ищи дураков! Дураков нема. Хуюшки вам.

Я совсем не это написать хотел. Всё, хватит. Но только про выбор - помните. Он у каждого будет. И каждый у рва встанет, ботинки снимая и одежду ровненько так скидывая и у края складывая. И пулеметов ожидая.

Должен быть, иначе нельзя. Нельзя потому что. Нельзя.

---

Вместо новогоднего

Скорбеть - это, знаете ли, из области желудочных болезней. "Животом скорбный". Хотя можно это выражение понимать двояко, как минимум. Приставив кинжал к шее: "Живота или смерти?" - "Живота, батюшка, живота!!" - жизни захотел, значит... Жизнью скорбный - это да. Это бывает. Только рук не заламывай, а то осмеют, хотя хруст пальцев - явление наиобычнейшее, и ни о чем таком скорбном по делу не говорит; говорит лишь о нервичности субъекта. А нервичность субъекта (бывающего, ролями меняясь, и объектом) - вещь, со скорбностью жизни часто отродясь общего вовсе и не имеющая.

А бывает, что животом скорбный одновременно и: болен гастритом, что для уроженцев Северной столицы явление куда как и более чем обыденное - раз; и: нервозно тосклив, что и для уроженцев, и для не-уроженцев явление обыденное не менее - два; и: скорбен жизнью, что, в основном, проявление недостаточного житейского опыта при избыточном наличии сверх (над-, под- начитанности и перенесении опыта литгероев на свой собственный, весьма несовершенный, а местами даже и просто убогий) - три. А вот когда гастрит соединяется с истеризмом плюс разочарованием в жизни - тогда, братцы, просто свет тушить можно, и у умудренного жизнью родича (друга) остается судьба, дай Бог, временная, но незавидная притом: у плиты караулить открывателя газа, и под окно метаться, на него со двора, задрав башку, глядючи: как там, не приоткрыто ли, не сиганет ли, сердечный, - хотя даже если и сиганет, то руки-то крестом, как оступившийся минёр, подставлять снизу всё равно бесполезно: не ухватишь, не удержишь. Рук просто не хватит, их же не растянешь, как Хозяйка Медной горы в сказке у Бажова.

Впрочем - "ло алейну", как в Писании сказано, - не о нас и не рядом будь помянуто.

Я вот как думаю: мне совсем не так важен талант, чтобы за-ради него хорошо относиться к человеку, который мне противен до колик, и из-за которого временами, если о нем мимоходом думаешь, не то что аппетит до следующей трапезы пропадает, - но даже и блевать тянет. И ведь человек чист телом, опрятен, может даже помылиться в ванной одеколоном "Свежесть"... или чем они там, с избытком чистоплотные, сейчас мылятся - каким парфюмом? Французским? "Вдовой Клико", что ли? Верней второе, потому как "Вдову" скорее пьют, чем мажутся ей, да и одеколоном "Свежесть" тоже скорее пользуются не наружно, но внутренне, помешивая в стакане веточкой жимолости при выходе первой звезды, - да ведь, вероятно, и нет теперь на просторах заснеженной Руси такого одеколона, кончился он вместе с эпохой веселых пьяниц и грешников поколения шестидесятых...

Люди добрые, сотрапезники в белых плащах с кровавым подбоем или без оных, в лаптях, онучах, тулупах, в жабо, в голубых брабантских манжетах, в лапсердаках, в строгих мундирах эсэс стиля а-ля рюсс, в лагерных черных телогрейках и с номерами на спине! Пойте вы мне, хоры ангелов, восславляйте Имя, и псалтырь читайте, заляпанный слезами и воском, и поите вы меня "Вдовой Клико" или одеколоном "Свежесть" - всё равно Ревекка дочь Исаака из Йорка в желтом тюрбане, на краю площадки двухсотметровой башни замка Фрон де Бефа перед прыжком стоящая - она, Ревекка-бат-Ицхак, милее мне будет леди Ровены со всей пригожестью и со всей благочестивостью последней. О, заблудшие души, хочется взвыть звездным потоком в сторону Большой Медведицы и Проксимы Ближайшей, - да только вот атеизм, ставший проклятием века вкупе с тупостью духовной сиречь обороной душевной, мешает. Юмор и насмешка Над - чем не стиль? Привычно и печально, братия, так "Интернационалом" воспоем же плач Ярославны речитативом Бояна под баян.

Говорят, фюрер был неплохим акварелистом-пейзажистом. А муссолини писал восхитительные полемические статьи. А Мао, который председатель с большой буквы, был автором нестандартных аллегорических, в буддистско-дао-марксистском ключе написанных стихов о драконах. А Ким ир сен пополам с иенг сари тоже чем-то таким прославился. А нерон перед смертью плакал, какой артист пропадает.

Талантище, какой человечище, м-м, нес па?

И Гамсун, поклонник фюрера, велик, да, И Эзра Паунд - ага - любимец дуче, и музыку Вагнера я слушаю тоже. Руки, блядь, я им, наверное, так никогда и не подам, но - читаю, слушаю, впитываю... Искусство и взгляды на то, на сё - вещи разные, нес па, мадам и месье, м-м-м?..

Я вот одно только знаю. Если придет ко мне улыбчивый и милый человек с чупруном на бритой голове, или в старомодном ветхом шушуне, или с пейсами и субботней шляпе, отороченной лисьим мехом, или с косичкой в лысый профиль, или в аккуратно загнутых в носках туфлях а-ля даже Маленький Мук - и, похвалив меня и восхитившись мною, презентовав, пардон, презент, - представится другом, - а я-то, мудила грешный, растаю весь в полуулыбке, истоме признаний в любви или даже там Признания творчества как такового, - и вдруг скажет поперек льющегося и журчащего ручья - в моветон, в некомильфо, в мерзость запустения - резанувшее слово о хухлах, которые... того, не того очень что бы... всё хорошо, но вот хухлы... -

то знаю стопроцентно: пущай сулят мне горы чего уж там не знаю чего, и пусть солят мне горы опят-маслят на закуску, до которой я падок, и пусть я у них там буду самый-рассамый-растакой в присядку и с изданием всех моих гениальных трудов трехтомником и с предисловием председателя академии наук с полунобелевкой в денежном эквиваленте вкупе - я этого умильно улыбающегося чичикова, который свой парень, спущу в клозет, черту в зубы, НАХУЙ!

Потому что - очень даже просто, и нехуй было огород городить - талант (ну, хорошо: способности) - есть одно, а приверженность антихухлизму есть непорядочность, есть говно с перцем или без оного, с талантом или без, но - ГОВНО. И если, блядь, есть люди - талантливые, добрые, веселые, блядь, люди - которые могут посмеяться над хухлами, над Хатынью и Катынью, над волплями и соплями Дахау и Бухенвальда, и послать всех в топку, пися (пиша?) неплохие стихи а-ля дуче ким ир сен, - то я таких слов вовек не забуду, хотя мстить тяжко не умею, отродясь не умел, да и не умею я зубами грызть за память - но просто, примя рецепт покойника с грустными глазами, пошлю антихухлов НАХУЙ.

При том, что не хухл я, а даже наоборот, и при том, что тошнит меня от слова "анти" в принципе. Но ежели при мне про хухлов скажет кто-то, талантливый ака мудрый, простое плохое слово как о хухлах как таковых - порву ему просто тихо, тише Лексей Михалыча Тишайшего, пасть. И всё.

Потому что талант есть талант, а порядочность есть порядочность, и это две большие разницы, как до сих пор говорят в Одессе.

С Новым годом, дорогие товарищи, как сказанул неоднократно упивавшийся в дрезину дорогой леонид ильич, светлая ему память.

@темы: Психические заметки

---

А что,

одна из моих читательниц, рожденная 27 октября неважно-какого-года и постучавшаяся ко мне в рабочую аську с невразумительными кодировками в качестве приветствия, действительно владеет африкаанс? Если она действительно знает язык буров, то место в моем контакт-листе ей обеспечено - я всегда питал инстинктивный пиетет к Трансваалю.

И по роману Луи Буссенара "Капитан Сорви-голова"; и по старинной, начала прошлого века, песне одесских дворовых шарманщиков "О Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне". И по рассказам моей бабушки о ее свихнувшемся дедушке, в возрасте библейского Мафусаила, в 1899-м году, добровольцем отправившемся в Кейптаун - защищать Республику Оранжевой реки от нашествия британских колонизаторов. Да-да, в тот самый Кейптаун, где в порту, с какао на борту, "Жаннетта" поправляла такелаж.

А прапрадедушка, в соответствии с преданиями, врукопашную участвовал в трех сражениях, заслужил орден, был принят лично президентом Крюгером и стал почетным гражданином города Претории, - после чего исчез. Исчез вообще.

И вот теперь я, как прямой потомок своего прапрадедушки, имею, по южноафриканским законам, право на ихнее гражданство. Только нафиг, пишущееся слитно, мне сдалось их гражданство, если героические буры добровольно, как мой дедушка (только в другой области), передали бразды правления в собственной, когда-то героической, стране угнетенным зулусам? Я ничего не имею против зулусов, против готтентотов, против кукуанов, против пигмеев. Я уважаю Нельсона Манделу и его партию Африканский национальный конгресс. Я только не понимаю, почему в музее истории бурского народа на самом видном месте теперь возвышается не Библия на староголландском и даже не знаменитая переселенческая повозка под полотняным пологом, с вмонтированной в ось стойкой для мушкетов, - а гигантское боевое зулусское копьё, так называемый символ Умконто-Ве-Сизве, исключительно напоминающее первобытный фаллический символ и, скорее всего, от него же происходящее. Мне жалко угнетенных негров, но ведь мой прапрадедушка воевал за реакционных буров. Вы понимаете, негритянское гражданство мне совсем ни к чему - я, как изволят выражаться некоторые, имею честь быть реакционным белым уже в соотвествиии с самим цветом кожи, несмотря на неортодоксальные для классического арийца нос и глаза.

Теперь вы понимаете, как взволновало меня слово "африкаанс" в профиле неизвестной читательницы, невесть с чего постучавшейся в аську. Хотя у реакционных африканеров, в одночасье сдавших готтентотам свою страну, из-за которой больше ста лет назад воевал мой прапрадедушка - свои проблемы, а у меня, несмотря на слезы на глазах при звуках одесской шарманки, - свои.



Я знаю одну даму из числа ПЧ, рожденную 27 октября неважно-какого-года, но, скорее всего, ни к реакционным бурам, ни к угнетенным зулусам, ни к языку африкаанс она отношения не имеет. Скорее всего, разумеется, это просто совпадение, вызвавшее бурю незапротоколированных и малоуправляемых ассоциаций, сопровождаемых семейными преданиями и космополитической ностальгией.

---

 Frost, с днем рождения.