Позвонил я Председателю, и стали мы рассуждать о скорбных животом. Полчаса говорили на эту тему, и
читать дальшераспрощались, причем он велел передавать приветы всем, всем, всем (что я и выполняю), и я пожелал ему скорейшего выздоровления и новых стихов, и положил трубку. И только после этого вспомнил, что звонил я ему совсем по другому поводу - хотел спросить, что мне делать с некоторыми собраниями сочинений, которые я не могу уже перетаскивать в очередной раз на новую квартиру. Тары не хватает, места на полках нет, книги стоят в шкафах в три ряда, что не положено, и вообще. Это те собрания, которые после меня никто уже читать не будет, и даже я сам их практически уже не читаю. Академический Достоевский, ПСС Твена, старый роскошный пятитомник Майн Рида с иллюстрациями, и так далее. Я снова позвонил Председателю, и он с готовностью схватил трубку и снова стал рассуждать о скорбных животом, и так радовался, что вот есть люди, которые на расстоянии чувствуют проблемы других; и мне было неудобно признаться, что в данном случае я к этим людям никакого отношения не имею, и что совсем по другому делу звоню. И, выслушав еще раз речь о скорбных, с пикантными подробностями, - речь еще минут на двадцать, не меньше, - я наконец удачно перевел разговор в нужное для меня русло. Что ты можешь мне посоветовать, старче? - вопросил я Председателя. - А отнеси в Русскую библиотеку, и выложи там на пол, и скажи - берёте или не берёте, а домой я этого снова не потащу. - Да ведь у них каждого такого собрания уже есть по пять экземпляров, - сказал я, - не один я переезжаю... - Гм, - строго сказал он. - В таком случае вытащи все эти книги из дома и приволоки в торговый центр, к супермаркету, и разложи покрасивее на травке, и тогда, может быть, к вечеру подойдут интеллигентные русские бабульки, и щебеча, расхватают то, что каждой нужно. - А если не расхватают? - Тогда оставь книги прямо там, и утром следующего дня приедет машина от муниципалитета с уборщиками-арабами, и они все это заберут и выкинут, с помощью Аллаха, к ебени матери на помойку, - сказал он. - И это говорит писатель! - с горечью воскликнул я. - Да, - кротко ответил он, - такова проза жизни, и ты сам это знаешь.
Знаю, да. Такова судьба домашних библиотек в моей стране, и не раз, проходя по светлым кварталам больших веселых городов, у подъездов коттеджей и вилл, в которых живет прогрессивная, лишенная родовой памяти интеллигенция, я видел громоздящиеся горы старых книг, привезенных сюда папами и мамами, дедушками и бабушками гордых новых израильтян. Горы книг на русском, французском, голландском, греческом, испанском, идиш, немецком - с готическим шрифтом, который сейчас уже почти никто не читает, - а иногда и на более экзотических языках. Изредка имеющие остатки совести внуки и правнуки, не владеющие ни одним из языков, которыми владели предки, еще удосуживаются позвонить в какую-нибудь из центральных библиотек, и оттуда приходит один-два унылых человека из отдела комплектования, и обреченно копаются в пирамидах и холмах у входа в дом, и вершины холмов и пирамид этих всегда увенчаны каким-нибудь Сервантесом или Шиллером, - но почти никогда ничего с собой не забирают, потому что во всех библиотеках и так есть по десять экземпляров каждой из этих книг, и никто их там не берет ни на дом, ни на время, в читальный зал.
Так и с моей бибилиотекой будет, рано или поздно, теперь я это знаю наверняка.
Поэтому, если кто-нибудь из моих местных читателей хочет продлить эту агонию еще ненадолго, то пусть приедет ко мне домой на машине и выберет себе совершенно бесплатно - академического Достоевского, цветастого старого Майн Рида в очень хорошем состоянии, или коричневого Бунина, или репринтный двухтомник Клюева, или полку ЖЗЛ, или еще что-нибудь.
Только вот зеленый пятитомник Куприна я не отдам. Не отдам Куприна, понимаете? И Пушкина. А Гоголя у меня сперли. Это было в те старые добрые времена, когда воры, дай бог им здоровья, еще воровали книги.
И первый вопрос: Миша, а что такое, вернее кто такие "скорбные животом"?
Сразу подумала о Ночном попутчике. Ей надо обязательно предложить.
Не знаю, как сейчас, в прошлом году ещё воровали)
А что Буся? Я уже понял, что Буся Достоевского, да еще в академическом издании, на русском языке читать не будет. Ну, не будет, несмотря на все мои потуги. Может, она и прочтет что-то из него, но уже на иврите.
Тигра, Клюев и Майн Рид тебе отложены. Равно как и куча книжек современных израильских авторов с личными автографами. А вообще только вдуматься: стоило из СПб везти сюда пять томов Рида общим весом килограмма четыре, не меньше, чтобы спустя двадцать лет перебазировать их точно таким же способом точно в то же самое место, откуда они были вывезены - с поправкой на метров пятнадцать, отделяющих наши квартиры.
Заболекарь, это они у вас, может быть, воруют, а у нас в последние лет тридцать - ни под каким соусом (разве что раритеты из Национальной библиотеки, и то сомневаюсь). Вот полвека назад, слышал, приоритеты были интеллигентнее - все друг у друга перли книжки, и это было в порядке вещей, потому что тогда читающая публика представляла все слои населения, и это не могло не внушать оптимизм, которого теперь не осталось совершенно.
Таня, а чего там выдавать-то? Что я сказал, что он скорбен животом был? Ну, был и был. Теперь, надеюсь, полегчало. Вот он скоро на Мертвое море поедет, в минеральной грязюке полежит со стаканом рома, так совсем хорошо будет, дай бог ему здоровья.
А сегодня вечером, когда мы возвращались с Бусей с балета, мы знаете, что нашли на улице? Том Баратынского 1869 года издания, с вот такими комментариями и гравюрами. Кто-то нелегально вывез из СССР. Помню, до краха родной советской власти к вывозу за рубеж были запрещены почти все издания до 1917-го года. А теперь это издание на улице лежит. Кто-то помер, видать, а наследничкам книжки по фигу.
Наташка, тебе Баратынского отложить тоже?
Я еще вот что на досуге подумал. За последние 20 с небольшим лет в страну приехал миллион человек из СССР. Не все из них книголюбы, но половина - точно. Потому что что это за порядочный еврей - не книголюб? Если, очень грубо говоря, оставшиеся полмиллиона разделить на семьи по (+ -) пять душ, то получается приблизительно 100 тысяч семей. Это значит - 100 тысяч домашних библиотек, больших и маленьких (иногда - гигантских). А люди стареют, люди умирают, а дети и, тем более, внуки у них постепенно переходят на местный язык, и это неизбежный и, к сожалению, естественный процесс. И куда спустя 50-60 лет прикажете сто тысяч домашних библиотек девать? Ну, и вот.
В Гёттингене в подвале университетской библиотеки есть огромное количество полок с корейскими и китайскими книгами. Отсортированы они там, как я понял, исключительно по году поступления, в остальном полнейший хаос. Не знаю, почему именно китайских и корейских, вроде китайцев и корейцев в Гёттингене довольно мало. Я там, в частности, нашёл учебник языка сибо (судя по всему, он был даже не напечатан, а написан от руки и скопирован) с ценником «тридцать юаней».
Мой Александр тоже не будет вероятно на русском читать. Потихоньку приобретаю ему на англицком (в том числе два тoма Достоевского). Этот язык любит и читает на нем уже сейчас.
Наступает век визуального восприятия (комп. игры, ТВ, интернет...) где воображение не особо уже нужно. Интересно, а вдруг оно совсем исчезнет в нас? Тогда и мечтать люди не смогут. А без мечты не появится идея, без идеи не случится ничего нового... Ой, сорри))
По стастистике население планеты становится безграмотней, все больше людей не умеющих читать, не имеющих навыка такого, потребности...
*эмоции не передать словами*
и все в том же духе.
А например?
Зато я знаю пару людей, которые читают запоем, глотают книги... а сами люди не очень разумные и не очень добрые. Наверное не волшебники.
Например, как можно выкидывать на эту самую распродажу том стихов Давида Эдельштата лондонского издания "Арбейтер фрайнд" (слыхал о таком?) за 1885 год? Или книжку "Ин камф фар менч ун ид" знаменитого Штейнберга (это который был левым эсером и первым наркомом юстиции в ленинском правительстве, а позднее, уже в эмиграции - лидером территориалистов) - да не просто книжку, а с размашистой дарственной надписью на всю первую страницу: "Дорогому товарищу Абе Гордину - от всей души, как революционер с совестью - революционеру с мозгами". А кто такой был Аба Гордин, думаю, напоминать не надо. Это они в эмиграции своими книжками обменивались.
Кстати, знаешь знаменитый исторический анекдот про Штейнберга, который на самом деле вовсе не анекдот? Как он на заседания Совнаркома ходил вместе с товарищем по партии, боевиком-эсером, который нес ему по улицам портфель с докладами и выступлениями, потому что была суббота, а Штейнберг все мицвот соблюдал? И он вечно опаздывал на совещания Совнаркома, потому что суббота, и потому что, следовательно, на конке - нельзя, верхом - нельзя, и в автомобиле нельзя тоже. И Ленин совершенно всего этого мракобесья советского министра выдержать не мог, и бесился, и однажды, когда нарком юстиции опоздал в очередной раз, Ильич встал и вышел, сказав напоследок:
- Ну вот, т. Штейнберг пришел, а я лучше уйду, и тогда без меня здесь образуется нормальный кошерный миньян.
* а ведь кричал когда-то: на русском ничего с собой не брать*
У меня есть идея. Тебе надо организовать книжный аукцион. То, что люди могут не взять даром, не купить задешево, они могут дорого купить из чувства конкуренции.Я видела воочию, как на вернисаже одном разыгрывался здоровенный фолиант "Художники земли калужской". Он в магазине лежал, и никто его не хотел покупать за 400 рублей. А на аукционе ушел за 1200! При этом победитель был горд собой до невозможности.
Наташки - они такие. Вынесут все...
И Некрасова, и Майн Рида, и Клюева. Вынесут... и грудью проложат себе
Я не поняла: как ты мог - меня, нежную и хрупкую, подвести под это?!