Из записок мадригала

[Либертарный Дракон]

-Послушайте, а вот это вы видели? А это?
Он зарывался в книги по локоть. Он нежно гладил их,
перелистывал, на лице его было умиление.
-А это? - Говорил он. - А вот такого Сервантеса, а?
К нам подошла молодая осанистая женщина, покопалась в
консервах и брюзгливо сказала:
-Опять нет датских пикулей?.. Я же вас просила.
-Идите к черту, - сказал шофер рассеянно.
(c)

В каждом порядочном деле должны существовать свои маньяки, на них земля дело держится. Чтобы не так обидно было, маньяка можно называть подвижником-бессребренником. Лично я ничего обидного в терминах "маньяк" и, скажем, "параноик" (правда, это в другую степь мы пошли было, но неважно, отметим в скобках) я не вижу. О маньяках и нормальных людях очень славно сказал Изя в "Граде обреченном", но эту вещь и так все читали, повторяться тут нечего. В нашем деле маньяком-подвижником является Клара. Двадцать лет работа Иерусалимской городской русской библиотеки держится на ее плечах. Поговаривают, что эта библиотека - крупнейшая в Зарубежье, и если это так, то заслуга в этом одной лишь Клары. Человек Клара не публичный. Человек, перенесший тяжелую болезнь и оглохший на одно ухо. Человек, любящий книги, собирающий их, желающий, чтобы их читали другие, объединяющий вокруг себя всех, всё и вся, что с книгами связано, и ради этого дела положивший живот свой на алтарь Храма культуры, о котором тот же Изя говорил так правильно и цветисто.

Во второй и четвертый вторник каждого месяца мы собираемся вот в этом особняке:



По-моему, это правильно. Где еще должны собираться литераторы, пишущие на русском языке, как не в месте, где присутствует собрание русских книг? Там, знаете, местная аура помогает. Чему помогает?.. Не знаю. Там приятно находиться. Умиротворяющее. Мое давление падает до нормы два раза в месяц, и именно в те часы, когда мы на собраниях там сидим. Клара тоже умиротворяет. Одним уже своим присутствием. Атмосфера там такая, что хочется забраться на старый кожаный диван с ногами, с грудой книжек, под солнечный свет, косо падающий из запыленных старинных окон, и читать, читать, читать. Но читать не дадут. Не для того собрались. Ударом палки в старинную дубовую дверь сигнализирует о своем прибытии Председатель, за ним вваливается толпа народа, в лекционном зале сразу же сдвигаются столы, начинается веселый гомон, появляется Клара, за ней – Толик, несущий на подносе рюмки, чашки, бутылки, закуски, салфетки, и начинается то, ради чего люди и приходят сюда, собираются со всех концов города и даже со всех концов страны – общение. Толик – тоже своего рода подвижник, но это тема отдельного рассказа. Нет, повести. Нет, даже романа. Впрочем, романов я не пишу. Хотя стоило бы написать – Толик стоит романа, как Париж стоит мессы. Представьте себе худющего высокого человека с провалившимся ртом, глубоко запавшими зелеными глазами, с аккуратными движениями длинных пальцев татуированных рук, с деликатными оборотами речи. Представьте себе Варлама Шаламова после двадцати лет отсидки, прямиком с нар отправившегося в библиотеку, не нашедшего в себе сил выйти отсюда - и поселившегося в ней навеки. Этот Шаламов и будет Толик. Ему пятьдесят лет, или восемьдесят, или сто. Кажется, он ничего не пишет. Он только рассказывает. Он так рассказывает, что хочется взять перо, кипу бумаги и писать до утра. Под треск свечки, да. Еще Толик умеет слушать. Он, знаете ли, так слушает, что… а-а, к черту. Все равно я не напишу о нем романа. И никто не напишет. В каждом городе должен быть свой Толик, вот что.

Я поднялся по стершимся ступенькам, с натугой распахнул дверь особняка и вошел в зал. Толик уже сдвинул столы и раскладывал на них пластиковые тарелочки, вилки, ножи, расставлял пластиковые стаканчики. Он махнул мне рукой. Я открыл рот, но навстречу устремилась Клара.
-Там стоит компьютер, иди посмотри, что сделали с твоей книжкой в Националке. Пока никто не пришел, иди посмотри быстренько.
-А что они с ней сделали? – испугался я.
-Нет, с книжкой они ничего сделать не могли, конечно, они ее только закаталогизировали, и иди посмотри, как.

Я пошел в угол, где стоял компьютер. Экран светился на странице каталога Национальной библиотеки при Иерусалимском университете. Клара всегда проверяет эту страницу, чтобы знать о новых поступлениях. Иногда туда поступает непропорционально большое количество экземпляров одного и того же издания, и тогда работники университетской библиотеки передают Кларе несколько книжек для Русской библиотеки.

На экране виднелись мои инициалы. Я проглядел заголовки всех книжек, числившихся под моей фамилией. Всё было нормально, кроме последней графы. Мои "Записки маргинала" именовались здесь "Заметками мадригала".
-Клара, - позвал я, - что это за фигня?.. Что еще за мадригал… Какой я мадригал… Фигня какая, а?..
-Эта фигня – Машенька, - сказала Клара. – Машенька чудесная девушка, но очень рассеянная. Ее все время нужно проверять, она так каталогизирует новые русские поступления, что родная мама эти поступления не узнает. Но я ей уже звонила, она уже исправляет.
-Это ерунда - мадригал, - подал из угла голос Толик. – Скажи спасибо, что она не обозвала книжку "Записками гамадрила". Тоже бывает. Ты водки выпей.

Я выпил водки и полез проверять по электронному каталогу Национальной библиотеки все русские книжки моих друзей и знакомых, которые я когда-либо приносил Машеньке. Я ужаснулся.

Сзади раздался громовой удар в дверь. Дверь распахнулась, в зал ввалился Председатель, опираясь на свою знаменитую палку красного дерева с золотым набалдашником. Я не обернулся, я знал, что это – он.

-Где мои писатели? – Зычно крикнул председатель. – Где мои абреки и кунаки? Почему здесь один Миша? Уже семь часов. Никакого порядка и дисциплины в этом Иерусалимском Содружестве так называемых литераторов… Я буду жаловаться в Лигу наций, в большой хурултай!..

-Привет, Боря, - рассеянно сказал я, не оборачиваясь, шаря глазами по экрану. – Писатели – народ необязательный, творческий… скоро придут, наверное… Погоди, тут такая фигня, понимаешь…
Он подошел сзади и тяжело оперся о мой стул.
-"Заметки мадригала"… - прочел он вслух. - Ха! Ты что, еще одну книжку написал? Названия больно похожие. Ты повторяешься.
-Да нет, это Машенька все перепутала, - сказала Клара, - она всегда все путает… Но она исправится.

Председатель вдруг заорал так, что я подпрыгнул на стуле.
-Какая блядь накурила в зале?! Я не могу дышать! Суки, знают же, что я бросил курить и не могу дышать в этой вони! Кто, блядь, курил?!
-Я курил снаружи… - сказал я, - я не курил здесь…
-Нищеброды! – бушевал Председатель. – Волки позорные! Будет отчетно-перевыборное собрание – всех уволю! Всех! И членские взносы не платят… А как новую книжку издавать – сразу: Боря, туда-сюда, помоги, давай валюту из фонда… Хрен вам! Ты взносы, кстати, принес, прозаик?
-Принес, - сказал я, - щас…

-Боренька, - кротко вступилась Клара, - ты знаешь, кого мне напоминаешь? Господина Мозеса из Стругацкого "Отеля"…
-Да? – проворчал Председатель. – Он был доволен.

Я смотрел на экран.
Несколько лет назад я привез из России Катины книжки. Я сразу же пошел в Национальную библиотеку и отдал их Машеньке с приветом от русских писателей. Машенька была очень рада, велела передавать "миллион поцелуев как Катеньке, так и русским писателям в целом", и немедленно, прямо при мне, закаталогизировала эти книжки в электронном виде, а также на карточках. Теперь я сильно жалел, что тогда не проследил за нею, а ушел почти сразу. Ибо повесть "Когда воротимся мы в Портленд" превратилась на экране монитора в какой-то "Когда воротимся мы в Форт-Ланд", да еще с восклицательным знаком почему-то. Но это были цветочки.

Я вспомнил, как лет пятнадцать назад, когда Машенька работала корректором в еженедельнике, где я писал публицистику, мне приходилось писать опровержения почти в каждом номере, в котором появлялись мои статьи. Собственно, опровержения писали все авторы, и еженедельник поэтому напоминал рекламный буклет с аккуратными четырехугольными рамочками с коротенькими текстами на всех шестнадцати полосах. Помню, я как-то написал очерк о секте субботников в Воронежской глубинке. Я написал примерно так: "…у крестьян этой деревни был свой мир, со своими представлениями о добре и зле, со своим единым Богом, но при этом деревня была советской, и они положили за правило не спорить с властью, а предпочитали жить полюбовно со своим колхозом…"
Когда я купил очередной выпуск газеты, у меня потемнело в глазах, ибо я обнаружил Машенькину правку. Опубликованная статья гласила, что крестьяне заброшенной деревни Воронежской области предпочитали заниматься любовью со своим козлом.
Фурор эта статья, помню, произвела необычайный.

Главред тогда на общем собрании предположил, что корректура Машеньки свидетельствует о полиграфической реализации ее, Машенькиных, подсознательных эротических комплексов. Машенька очень плакала и просила прощения, но в конце концов ее уволили – после того, как в очередной статье очередного автора вместо "баронета" она ни с того, ни с сего допустила "пистолета". Автор впал в истерику, встал в позу, и в тот раз Машеньке уже не удалось оправдаться.
С тех пор Машенька работает заведующей отделом каталогизации русских книг центральной академической библиотеки страны. Клара старается по мере сил следить за каталогом, составляемым ею, но Клара занята каталогами своей собственной библиотеки, и слежка не всегда удается.

Я продолжал просматривать заголовки книжек, которые в разное время приносил Машеньке на растерзание. Председатель хрюкал, стоя за моим плечом, Клара вздыхала. Толик пил писательскую водку. Я хрустел пальцами.

Два года назад я принес в Национальную библиотеку двухтомное издание "Хроник Пумбедиты" – научно комментированную работу, плод двадцатилетнего труда британских ученых, посвященную истории древней философско-теологической академии в Междуречье. Под легким порханием Машенькиных пальчиков по клавиатуре хроники Пумбедиты превратились в "Хроники победита".
-Победит? – проворчал Председатель. – Победит – это такая штука в токарных станках, резец такой; он сверлит все металлы. Я знаю, сам работал когда-то на заводе.
-Может, - у них каталоги составляет какой-нибудь бывший токарь? – сказал Толик. Он не очень прислушивался к происходящему, он сидел за столом и пил писательскую водку.
-Нет, это Машенька, - напомнила Клара, - Машенька очень хорошая, она исправится. Она уже исправляется…
Я скрипнул зубами.
-А это еще чего такое?.. – с недоумением спросил из-за моей спины Председатель, тыча толстым пальцем в экран. – Гляди-ко. Во диво…

В разделе "Новинки подписных изданий" сообщалось, что "…с 01.02.с.г. начнется оформление подписки на голос Орса".
-Кто такой Орс, и как это можно на голос подписаться? – спросил из-за стола Толик не очень твердым голосом.
-Да-а… - проворчал Председатель. Звучит как-то… неприятно как-то звучит. А может, это у них новые технологии в ходу, это они оформляют заказы на аудиокассеты, на диски там с голосами известных писателей?..
-Я не слышал об известном писателе по фамилии Орc, - сказал я.
-Я знаю! Я знаю! – вдруг захлопала в ладоши Клара. – Это – Голсуорси!
-Еб твою мать, - прочувствованно произнес Председатель, - это надо сразу же подарить Губерману, он из этого в каком-нибудь выступлении ляльку сделает, - он задрал голову и загоготал, как разъяренный бык. Вокруг уже собралась целая писательская толпа. Все с любопытством всматривались в мерцающий экран и тыкали друг дружке пальцами в бок.

-Ну ладно, хорошенького понемножку, - вытирая слезы, сказал Председатель решительно. – Пошли к столу, займемся делом. У нас еще ни в одном глазу, а там Толик всю водку выпил уже, хорошо, что я свою бутылку принес, как чувствовал. Миша, ты водки не получишь, у тебя давление. Так, а теперь все быстренько сдавайте членские взносы на этот год. И если какая-нибудь блядь будет еще курить в помещении – уволю без выходного пособия. Вы меня знаете.

Мы его знали, и беспрекословно пошли к столу, и занялись делом. И тогда оказалось, что Зиночка выпустила новую книжку стихов – очень хорошие стихи, господа, пишет Зиночка! – а Валя накатал гениальный рассказ, за право публиковать который уже в феврале перегрызут друг другу глотки три московских толстых журнала, а Вильям вообще выпустил в Филадельфии трехтомник – и, говорят, Урсула ле Гуин поссорилась с Аксеновым за право писать к нему предисловие. Мы дружно порадовались за Зиночку, Валю и Вильяма, а потом Председатель сказал, что, вообще-то, мы собрались сегодня в основном для того, чтобы согласовать текст поздравления Борису Стругацкому, у которого в этом месяце исполняется творческий юбилей, пятьдесят лет совместного с братом творчества на ниве фантастики. И мы согласовали текст поздравления, и подписались под ним, и вручили его мне, и я обещал отправить его, как только приду завтра на работу, и я пришел сегодня на работу, но так ничего до сих пор и не отправил, потому что сел писать этот рассказ.

www.jerusalem-korczak-home.com/jek/jrgb/int-bib...

@темы: Председатель, Литераторские мостки

Comments

[Dealer74]

Либертарный Дракон , спасибо, Михаил.
Я и посмеялся, и про Клару узнал ну и про Машеньку, конечно.

[homer]

Большое спасибо!

[homer]

Прочел Ваш рассказ и пошел, естественно, покурить. А там - томик Довлатова. Раскрываю наобум и читаю: "Еврей возвращает российской словесности забытые преференции - легкость, изящество, тотальный юмор."

[Саныч]

Спасибо за рассказ. Випивая второй литр буржуйского джин-тоника, с удовольствием перечитал последние несколько страниц твоего дневника.
Спасибо за все.

З.Ы. Поздравление Стургацкому отправил-таки?

[Либертарный Дракон]

Отправил.

[Sephiroth]

Ой

[Ягуся]

ЗдОрово, Мишка, впрочем, как всегда !