Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря, и охотник пришёл с холмов... (Р.Л.Стивенсон, "Реквием")
Вот какой мне сон приснился вчера. Мы вчера не работали. Я был дома.
Мне приснилось в 16:30 приблизительно вот что.
Была со мной в детском саду, а потом в школе до 8-го класса со мной училась девочка Света Уланова. Мы вовсе не были друг в друга влюблены, и никогда друг о друге особенно не вспоминали. Просто, как и многие мои друзья-приятели, жили мы в одном огромном, пятисотквартирном доме на улице Бассейной, в одной парадной. Я на шестом этаже, она - на двенадцатом.
Там много кто жил, я сейчас даже вспоминать не хочу. Все вместе были пионерами, а потом стали по отдельности - кто наркомами, кто наркотами.
Да.
Всех воспоминаний о ней - как мы в третьем классе сидели за одной партой одно время, и у меня была такая болезнь тоскливо-начитанных детей из семей научно-технической советской интеллигенции, под названием сколиоз, то-есть искривление позвоночника, - и Светке велели сидеть рядом, одергивать пионерский галстук и стучать меня кулаком по спине, когда я начинал горбиться.
Она такая худая была, светловолосая, не очень улыбчивая, со странными глазами. Умная. Над толстыми никогда не смеялась. И над двоечниками не смеялась тоже. Училась хорошо.
И очкастая, у неё большой минус был с детства. Ещё больше, чем мой.
Наши очки вечно путались на парте. То я её очки хватал, то она - мои.
Я кончил восьмилетку, она пошла в одну десятилетнюю школу, я - в другую. Встретились мы с ней больше, чем через два года. Она ведь надо мной жила, но, как из школы разбежались - почти и не встречались уже. Вдруг летом смотрю - идет. Симпатичная стала. Длинная - меня переросла, а я ещё во втором классе был самым длинным.
Позвала меня слушать бардов, помню. Есть такой автор-исполнитель и бард - Качан его фамилия; у нее на бобинном магнитофоне я этого Качана впервые услышал.
Да...
Когда мы выросли, я уехал в другой район, к своей первой жене, а Света вышла замуж за хорошего парня, и они переехали в другую парадную. А в прежней парадной осталась жить ее мама. Вот они друг к другу в гости и ходили. Туда-сюда. С колясками. То Светка к маме, то мама к ней. Мама её, которую я помнил молодой, худой и очкастой, с такой же, как у Светки, странноватой улыбкой, постарела и погрузнела. Один ребенок у Светки родился, потом - другой, а потом - ещё и третий.
Редкое для СССР-овских времен явление, между прочим.
Светка стала работать в каком-то НИИ, а я женился во второй раз и уехал из России.
Мы ещё повидались в 97-м, кажется, году, у нашего метро "Парк победы", когда я в очередной раз приезжал в Россию, к родителям.
Она стояла с мужем, ощетинившись детскими колясками, держала в руках очередного младенца и приговаривала, тыча в меня пальцем, обращаясь к бородатому мужу, который был на голову ниже её:
-Смотри. Вот это - Мишка... Ну, смотри... это же Мишка.
Муж скучно глядел на меня. Она улыбалась странной своей улыбкой.
Больше мы не виделись.
И вот прошло ещё девять лет, и я никогда не вспоминал ее - ни наяву, ни во сне: с какой стати?
Вчера, в последний день праздника, я был дома. Я лег спать под плед часа в три. Выпил, устал и уснул. Приблизительно в полпятого жена разбудила меня, размеренно колотя по спине и плечам ладонями. Она испугалась. Я плакал и даже немножко кричал, не просыпаясь. Скорее даже, я подвывал.
Мне приснилось, что я сижу у себя на работе, в кабинете, в неподвижной жаре, и солнце полуденного Иерусалима бьет из окна, что ко мне в кабинет зашло очень много нашего народа, все говорят на иврите и щелкают на компьютерах, и секретарша здесь, и директор, и его зам, и все сотрудники. И вот я поднимаю голову, и по стенке идет ко мне Светка.
Я опустил голову, затем поднял, - я не ошибся, это она шла по стенке. Знакомо и растерянно зыркали странные глаза, и она щурилась. Я понял, что она искала меня, и совершенно чужая она была этой комнате, этому окружению, этим пальмам. Она вообще была как слепая, потому что без очков.
Я сидел, как и всегда, в самом конце комнаты, у окна. Она увидела меня. Я встал, открыл рот, а она, такая же длинная, белобрысая, как я её помнил с детства, схватила меня за плечи. Я обнял её, не понимая, что ей нужно, и откуда она вообще здесь взялась. Она смотрела на меня сверху вниз. Она с третьего класса была длиннее меня.
Она сказала:
-Миша, мама умерла. - И заплакала.
Я вытащил её из комнаты, сотрудники не оглядывались, только шуршали странными голосами межлду собой, и мы вышли на улицу, и на нас никто не обратиил внимания.
Вдруг откуда-то появилась моя дочка, я взял ее за руку, и мы пошли все вместе по горбатой мостовой вниз по склону, а сверху сияли белые стены и красные крыши, и синело ослепительное лазоревое небо, и Светка, как всегда, щурилась.
Улица стремительно завершалась спуском из множества ступеней, уходящих вниз витой лесенкой, как горка шоколадных плиток на прилавке магазина, и мы стали спускаться, и тут я подумал, что Светка что-то забыла в моем кабинете - не то очки, не то что-то ещё, что ей неудобно мне об этом напомнить, потому что она чувствует себя здесь чужой. И я крикнул ей что-то, и тяжело побежал ступенями вверх по склону горы - туда, где высоко над нами, над сгустившимся внизу мраком, ещё виднелись белые стены и клочок неба. Потом я оглянулся - она не слышала меня и уходила вниз во мглу по ступеням, держа мою дочку за руку. И я рванулся обратно, но поскользнулся, побоялся спуститься по витым гладким ступеням, уходящим куда-то в преисподнюю, и закричал, и завыл. Снизу доносился ровный шепот голосов, и я уже орал, свесившись вниз, зовя дочь, но она не отзывалась.
И я уже ничего не мог различить в полумраке, уходящем ступеньками под склон горы, и сел на каменную эту лестницу без перил, и стал колотить по белым ступеням, и спускавшиеся вниз сторонились меня.
И тогда я почувствовал, что меня равномерно стали бить по спине, и как-то понял, что кто-то вырывает меня из сна - с ужасом, но и с чувством счастья вскочил, не понимая, где я и что я, - и дико посмотрел в ту сторону, где, как мне помнилось, когда-то стояла кроватка, в которой спала дочка. И сон смешался с явью, и какие-то клубы дыма унеслись под притолоку, и шепот спускавшихся по лестнице, наконец, затих вдалеке, и я со всхлипом вдыхал послеполуденный хамсин, жаркий ветер над дрожащим маревом пальм, и жена нежно лупила меня по щекам, и я очнулся.
Первый осмысленный взгляд, который я бросил в этом мире, был на книгу "Серебряных сказок", детских рассказов классических авторов с цветными иллюстрациями, и книга была открыта на "Карлике Носе".
"Ну и сон", - сказал Карлик Нос (так было написано сверху открытой страницы), и я прошептал эти слова вслед за ним.
И окончательно уже пришел в себя, и дочка спала в кроватке рядом, и я зевнул, и стал скучно глядеть в окно - на медленно полыхавший закат последнего выходного дня праздника Песах.
Перед сном мы играли с дочкой, как обычно, и я читал ей сказки, и вдруг, в самом конце, перед сном, перелистнул страницы - и наугад открыл книгу на "Карлике Носе".
И что-то всё свербило и свербило у меня в мозгу, и кончился день, и прошла ночь, и настало утро, и я машинально отметил сам себе - 19-е апреля - и вдруг подошел к телефону, и неожиданно сам для себя позвонил моим родителям в Петербург. Собственно, как я и каждую неделю делаю, но только по пятницам.
А это был четверг.
-Как дела? - привычно буркнул я. И почувствовал маленькую заминку в ответе мамы.
-Ничего... Миш, ты помнишь Свету, с которой ты учился... ну, до восьмого класса с которой... в нашем доме живут... Уланову? А маму ее помнишь?
Я не хочу cказать, что у меня пересохло во рту, но оно у меня пересохло. Я только бессильно прохрипел в трубку:
-Вчера? В полпятого?
И мне не нужно было уже дожидаться ответа.
Мне приснилось в 16:30 приблизительно вот что.
Была со мной в детском саду, а потом в школе до 8-го класса со мной училась девочка Света Уланова. Мы вовсе не были друг в друга влюблены, и никогда друг о друге особенно не вспоминали. Просто, как и многие мои друзья-приятели, жили мы в одном огромном, пятисотквартирном доме на улице Бассейной, в одной парадной. Я на шестом этаже, она - на двенадцатом.
Там много кто жил, я сейчас даже вспоминать не хочу. Все вместе были пионерами, а потом стали по отдельности - кто наркомами, кто наркотами.
Да.
Всех воспоминаний о ней - как мы в третьем классе сидели за одной партой одно время, и у меня была такая болезнь тоскливо-начитанных детей из семей научно-технической советской интеллигенции, под названием сколиоз, то-есть искривление позвоночника, - и Светке велели сидеть рядом, одергивать пионерский галстук и стучать меня кулаком по спине, когда я начинал горбиться.
Она такая худая была, светловолосая, не очень улыбчивая, со странными глазами. Умная. Над толстыми никогда не смеялась. И над двоечниками не смеялась тоже. Училась хорошо.
И очкастая, у неё большой минус был с детства. Ещё больше, чем мой.
Наши очки вечно путались на парте. То я её очки хватал, то она - мои.
Я кончил восьмилетку, она пошла в одну десятилетнюю школу, я - в другую. Встретились мы с ней больше, чем через два года. Она ведь надо мной жила, но, как из школы разбежались - почти и не встречались уже. Вдруг летом смотрю - идет. Симпатичная стала. Длинная - меня переросла, а я ещё во втором классе был самым длинным.
Позвала меня слушать бардов, помню. Есть такой автор-исполнитель и бард - Качан его фамилия; у нее на бобинном магнитофоне я этого Качана впервые услышал.
Да...
Когда мы выросли, я уехал в другой район, к своей первой жене, а Света вышла замуж за хорошего парня, и они переехали в другую парадную. А в прежней парадной осталась жить ее мама. Вот они друг к другу в гости и ходили. Туда-сюда. С колясками. То Светка к маме, то мама к ней. Мама её, которую я помнил молодой, худой и очкастой, с такой же, как у Светки, странноватой улыбкой, постарела и погрузнела. Один ребенок у Светки родился, потом - другой, а потом - ещё и третий.
Редкое для СССР-овских времен явление, между прочим.
Светка стала работать в каком-то НИИ, а я женился во второй раз и уехал из России.
Мы ещё повидались в 97-м, кажется, году, у нашего метро "Парк победы", когда я в очередной раз приезжал в Россию, к родителям.
Она стояла с мужем, ощетинившись детскими колясками, держала в руках очередного младенца и приговаривала, тыча в меня пальцем, обращаясь к бородатому мужу, который был на голову ниже её:
-Смотри. Вот это - Мишка... Ну, смотри... это же Мишка.
Муж скучно глядел на меня. Она улыбалась странной своей улыбкой.
Больше мы не виделись.
И вот прошло ещё девять лет, и я никогда не вспоминал ее - ни наяву, ни во сне: с какой стати?
Вчера, в последний день праздника, я был дома. Я лег спать под плед часа в три. Выпил, устал и уснул. Приблизительно в полпятого жена разбудила меня, размеренно колотя по спине и плечам ладонями. Она испугалась. Я плакал и даже немножко кричал, не просыпаясь. Скорее даже, я подвывал.
Мне приснилось, что я сижу у себя на работе, в кабинете, в неподвижной жаре, и солнце полуденного Иерусалима бьет из окна, что ко мне в кабинет зашло очень много нашего народа, все говорят на иврите и щелкают на компьютерах, и секретарша здесь, и директор, и его зам, и все сотрудники. И вот я поднимаю голову, и по стенке идет ко мне Светка.
Я опустил голову, затем поднял, - я не ошибся, это она шла по стенке. Знакомо и растерянно зыркали странные глаза, и она щурилась. Я понял, что она искала меня, и совершенно чужая она была этой комнате, этому окружению, этим пальмам. Она вообще была как слепая, потому что без очков.
Я сидел, как и всегда, в самом конце комнаты, у окна. Она увидела меня. Я встал, открыл рот, а она, такая же длинная, белобрысая, как я её помнил с детства, схватила меня за плечи. Я обнял её, не понимая, что ей нужно, и откуда она вообще здесь взялась. Она смотрела на меня сверху вниз. Она с третьего класса была длиннее меня.
Она сказала:
-Миша, мама умерла. - И заплакала.
Я вытащил её из комнаты, сотрудники не оглядывались, только шуршали странными голосами межлду собой, и мы вышли на улицу, и на нас никто не обратиил внимания.
Вдруг откуда-то появилась моя дочка, я взял ее за руку, и мы пошли все вместе по горбатой мостовой вниз по склону, а сверху сияли белые стены и красные крыши, и синело ослепительное лазоревое небо, и Светка, как всегда, щурилась.
Улица стремительно завершалась спуском из множества ступеней, уходящих вниз витой лесенкой, как горка шоколадных плиток на прилавке магазина, и мы стали спускаться, и тут я подумал, что Светка что-то забыла в моем кабинете - не то очки, не то что-то ещё, что ей неудобно мне об этом напомнить, потому что она чувствует себя здесь чужой. И я крикнул ей что-то, и тяжело побежал ступенями вверх по склону горы - туда, где высоко над нами, над сгустившимся внизу мраком, ещё виднелись белые стены и клочок неба. Потом я оглянулся - она не слышала меня и уходила вниз во мглу по ступеням, держа мою дочку за руку. И я рванулся обратно, но поскользнулся, побоялся спуститься по витым гладким ступеням, уходящим куда-то в преисподнюю, и закричал, и завыл. Снизу доносился ровный шепот голосов, и я уже орал, свесившись вниз, зовя дочь, но она не отзывалась.
И я уже ничего не мог различить в полумраке, уходящем ступеньками под склон горы, и сел на каменную эту лестницу без перил, и стал колотить по белым ступеням, и спускавшиеся вниз сторонились меня.
И тогда я почувствовал, что меня равномерно стали бить по спине, и как-то понял, что кто-то вырывает меня из сна - с ужасом, но и с чувством счастья вскочил, не понимая, где я и что я, - и дико посмотрел в ту сторону, где, как мне помнилось, когда-то стояла кроватка, в которой спала дочка. И сон смешался с явью, и какие-то клубы дыма унеслись под притолоку, и шепот спускавшихся по лестнице, наконец, затих вдалеке, и я со всхлипом вдыхал послеполуденный хамсин, жаркий ветер над дрожащим маревом пальм, и жена нежно лупила меня по щекам, и я очнулся.
Первый осмысленный взгляд, который я бросил в этом мире, был на книгу "Серебряных сказок", детских рассказов классических авторов с цветными иллюстрациями, и книга была открыта на "Карлике Носе".
"Ну и сон", - сказал Карлик Нос (так было написано сверху открытой страницы), и я прошептал эти слова вслед за ним.
И окончательно уже пришел в себя, и дочка спала в кроватке рядом, и я зевнул, и стал скучно глядеть в окно - на медленно полыхавший закат последнего выходного дня праздника Песах.
Перед сном мы играли с дочкой, как обычно, и я читал ей сказки, и вдруг, в самом конце, перед сном, перелистнул страницы - и наугад открыл книгу на "Карлике Носе".
И что-то всё свербило и свербило у меня в мозгу, и кончился день, и прошла ночь, и настало утро, и я машинально отметил сам себе - 19-е апреля - и вдруг подошел к телефону, и неожиданно сам для себя позвонил моим родителям в Петербург. Собственно, как я и каждую неделю делаю, но только по пятницам.
А это был четверг.
-Как дела? - привычно буркнул я. И почувствовал маленькую заминку в ответе мамы.
-Ничего... Миш, ты помнишь Свету, с которой ты учился... ну, до восьмого класса с которой... в нашем доме живут... Уланову? А маму ее помнишь?
Я не хочу cказать, что у меня пересохло во рту, но оно у меня пересохло. Я только бессильно прохрипел в трубку:
-Вчера? В полпятого?
И мне не нужно было уже дожидаться ответа.
-
-
21.04.2006 в 02:17-
-
21.04.2006 в 02:26-
-
21.04.2006 в 02:27-
-
21.04.2006 в 03:24-
-
21.04.2006 в 04:08так и было..
-
-
21.04.2006 в 08:02*тихо пробормотал чешуйчатый и принялся накручивать кончих хвоста на лапу...*
Сочувствую...
-
-
21.04.2006 в 08:59-
-
21.04.2006 в 09:13Меня вот не перестает удивлять другое. В себе и других.
Что мы удивляемся, когда сталкиваемся с "необъяснимыми" и "странными" событиями и явлениями.
Ведь в глубины души мы знаем, что люди могу общаться иным способом, чем посредством обычных органов чувств, что существует Та сторона, что ждет нас Грядущий Мир...
Это удивление - наследие нашего материалистеческого воспитания...
-
-
21.04.2006 в 13:38-
-
15.10.2006 в 16:44