Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря, и охотник пришёл с холмов... (Р.Л.Стивенсон, "Реквием")
В голове у щуплого человека шевелились абсолютно не щуплые мысли, а наоборот толстые и упитанные. Из-за этого голова щуплого человека была тяжелой и кренилась то в одну сторону, то в другую. Так и шел по дороге человек, мыслями покачиваемый.
(Осенняя вишня)
Вот знаете, действительно как-то именно так.
В пятницу утром к нам привезли внука (если кто не помнит - Роника) и внучку (Шелли, если кто не помнит). И оставили до сегодняшнего утра, читать дальшепотому что сын с невесткой (имен упоминать не буду, потому что вы запутаетесь) делают у себя в квартире ремонт. Внук и так у нас почти каждый день, и это нормально, потому что ему уже пятый год; а внучку нам доверили на два дня впервые, потому что ей еще только два месяца. Оказывается, я совершенно забыл, каково это - сидеть с младенцем. У самого, казалось бы, совсем недавно был на руках младенец, собственная дочка, всего-навсего десять лет назад, но эти годы промелькнули как один день. В общем, поняли мы, что уже - пас. Постарели, значит. Двое суток в доме было три ребенка, и мне казалось, что я схожу с ума. У моей прабабки было одиннадцать штук, и, когда родился последний (моя бабуля), по слухам, старшая дочка кормила младшую своим молоком, потому что у нее у самой уже были дети, а у прабабки по возрасту своего молока уже не было. Я это к тому говорю, что - да, были люди в наше время, не то что нынешнее племя - богатыри, не вы. Хотя, знаете, нет: традиции - вещь цепкая. У одного моего знакомого, вполне ныне здравствующего раввина в доме - девятнадцать штук наследников, и я не понимаю, как у него хватает времени, сил и нервов на изучение Талмуда, в то время как у меня у самого за двое суток не то что на Талмуд времени не было, но вообще ни на что не было времени, кроме как на то, чтобы попытаться не сойти с ума. Сперва моя любимая дочка дралась с моим горячо любимым внуком за компьютер, и я переносил это стойко. Я держал внучку на руках и объяснял благодушно, что жить надо дружно. Сперва я объяснял это спокойно, потом занервничал. Я очень быстро начинаю нервничать, когда чувствую себя беспомощным. Они совершенно не слушали, а лишь тузили друг друга за право сесть в компьютерное кресло и ругали друг друга на двух языках. Дочке хотелось в "Фейсбук", внуку хотелось играть в какую-то компьютерную игру для малышей, мне хотелось выбить у них ногой из-под зада компьютерное кресло, а Софе хотелось просто лечь и умереть (ногой я хотел выбить это кресло потому, что руки у меня были заняты, - на руках я держал, если вы помните, внучку). Наконец, они уселись в кресло вдвоем, притиснув друг друга, и включили компьютер. Почему-то немедленно открылся сайт, к которому я не имею никакого отношения, и там стали показывать фильм для взрослых (клянусь, я его впервые видел, я даже не понимаю, откуда он взялся. Вирус, наверное). Я ногой вытянул кресло с детьми из кабинета и могучим ударом отправил его в полет по кухне. Тогда мне на голову с люстры свалилась кошка. Это очень добрая, совсем неагрессивная кошка персидской породы, она меня очень любит, и она принялась мурлыкать и вылизывать мне ухо. Я стряхнул ее на компьютер, и она ударила задней лапой по кнопке компьютера, да так ловко, что вырубила его. Не спуская с рук младенца, я встал на четвереньки и попытался включить компьютер носом. Он не включался. Я вышел во двор и заорал, призывая соседа из-за забора. Сосед отозвался каким-то полузадушенным голосом. Он вошел к нам в дом шаркающей походкой. Он пришел с младенцем на руках, с маладенцем на загривке, и за ним тянулась вереница других младенцев, уже ходячих. К нему тоже привезли на выходные внуков, и я чувством злорадства внутренне констатировал, что их больше, чем у меня. Его внуки стали драться с моими, и в доме говорили (вопили) уже на четырех языках. Не выпуская оседлавших его детей, сосед вяло склонился над компьютером. Он - чудо-техник, и слово его - закон. Через пять секунд он с трудом выпрямился и сообщил мне, что компьютер сломан. Мы стояли, подкидывая младенцев на руках, и смотрели друг на друга. Младенцы щипались. Сосед бледно улыбнулся и вышел. Я пинками выпроводил вереницу его потомков. Уходя через прихожую, они кидались тапками в моих внуков. Ни одной тапки в прихожей не осталось. Моя дочка плевалась через трубочку со второго этажа в картины, висящие на лестнице. Я закричал петушиным голосом, чтобы она немедленно прекратила портить произведения искусства, она ответила, что это не произведения искусства, а мазня, и что у меня нет вкуса, раз я повесил сюда эти картины. У меня не было контраргументов - картины прибил мой тесть. Он достал их на бесплатном складе для эфиопских репатриантов. У моего тестя бытует здоровый принцип: все, что ни видишь, тащи в дом - пригодится. Всё для семьи. Поэтому я промолчал. Картины, к слову сказать, действительно чудовищны. Если в Эфиопии их вешают на стены, то тамошние любители прекрасного, на мой взгляд, довольно странные люди. Дочке надоело плеваться, и она стала играть на гитаре, у которой вот уже пять лет нет двух струн. Внук подбежал к ней, чтобы отнять гитару, и через десять секунд у гитары не было уже трех струн. Софа стонала откуда-то из-под небес. Тесть решительно проследовал в свою комнату, принял упаковку успокаивающих таблеток, лег на кровать и немедленно уснул. Он поступил мудро. Я подкидывал внучку до потолка и с улыбкой ловил ее обратно. Мне было стыдно - я поймал себя на недостойной мысли, что улыбка у меня вымучена и фальшива. Дети - чуткие создания. Внучка распознала мою улыбку и заорала, и, сколько бы я ни тряс ее, она не желала успокаиваться. Чтобы заглушить ее вопли, дочка играла на гитаре все громче, внук же играл в машинки, заводя и пуская их по лестнице со второго этажа. Под лестницей сидела кошка и выла. Она призывала свою дочку, которая пребывает в том же возрасте, что и моя внучка. Котенок куда-то спрятался. Потом я увидел его - он (на самом деле, это она) сидел/а в каждом очередном заводном автомобиле на месте водителя, привязанная к месту ремнями безопасности. Ремни безопасности были наспех сделаны моим внуком из резинок. Я присмотреля - все резинки были вытащены из трусов. Терзаемый смутными сомнениями, я побежал в детскую - на полу валялась гора детских трусов и колготок, искромсанных кухонным ножом. Рядом находилась другая, более аккуратная кучка, состоявшая из резинок. Я заглянул в распахнутые настежь дверцы шкафа - ни одной целой пары трусов и колготок там не было. Там вообще ничего не было, кроме случайно забытой на самом верху зимней шапки. Дочка играла на гитаре все громче, машинки катились со второго этажа на первый, внук играл в истребителя-бомбардировщика и дудел в трубу, подражая пикирующему самолету. Он бомбардировал машинки, которые сам же и запускал. Он кричал, что пускает ракеты в автомобили террористов, перевозящие боеприпасы, и вырывался у меня из рук, когда я кинулся спасать главного террориста. Это не котенок, орал внук, это террорист, смотри, деда - у него даже усы, он закамуфлировался! Подкидываемая на руках внучка вопила по-прежнему. Все это напоминало некий эпизод из советского кинофильма "Родня".
"Дерет сынка любая мать за то, что он чихает..." - браво, но фальшиво запел я ("Гав-гав-гав-гав-гав-гав!" - бодро подхватила из своей комнаты дочка, обнаружив этим незаурядное знекомство с переводной детской классикой. Впрочем, за общим шумом в доме ее плохо было слышно). Я подумал, что пришла пора кормить ребенка, и выволок Софу из спальни на кухню. "Агукай! Агукай и умильно улыбайся, черт бы тебя побрал!" - кричала Софа полузадохшимся голосом. Черт бы меня побрал, я не умею агукать. Чтобы успокоить внучку, пока подогревается бутылочка с молоком, я отправился бегом в кабинет. Там я стал показывать внучке книжки. Увидев том Голсуорси, она от восторга описалась и замолчала. Я воспрял духом и показал ей двухтомник стихов Председателя. Она немедленно обкакалась.
Так продолжалось двое суток. С пятницы до воскресенья мы спали не более четырех часов, и то больше урывками. Когда выпадала свободная минутка, мы лежали в койке штабелями дров. Я имею в виду неподвижность. Мы лежали с каменным выражением лиц. По нам ползали потомки. Они играли в воздушный бой, и в партизанский отряд, и в Нателлу Болтянскую, и в дружбу народов. Из-за стены доносились странные звуки и потусторонние голоса. Сперва я не концентрировал на этом внимания, потом вспомнил, что соседу достается почище нас. Когда я понял это, то криво улыбнулся и с чистой совестью провалился в сон.
На рассвете я приковылял на работу. Я очень люблю своих детей и внуков, но на работу я шел с чувством глубокого облегчения. Все знают, что я люблю свою работу не меньше семьи. Я читал где-то, что для мужчины это совершенно нормально. Еще плетясь по коридору. я заметил, что все в архиве как-то непривычно - и запахи, и расположение мебели. Войдя в свой кабинет и дохромав до стола, я обнаружил на нем записку. Там было сказано, что в пятницу во всем здании была проведена дезинсекция, и поэтому все шкафы, копировальные машины, кресла, столы стоят не на своих местах. Мне предлагалось до начала рабочего дня расставить все по своим местам. Я стал расставлять мебель по своим местам. Шкаф, копировальную машину, кресла и компьютер, постанывая от напряжения, я поставил там, где они и должны были стоять. Оставался стол, огромный стол черного дерева. Это директорский стол для заседаний, который клопоморы, незнакомые ни с расположением кабинетов, ни с коллективом сотрудников, почему-то втащили именно в мою комнату. Возможно, они полагали, что я - директор. Польщенно улыбнувшись, я нагнулся, схватил стол и рванул его на себя. Он не двинулся с места. Зарычав, я навалился на него и стал толкать вперед. С неожиданной легкостью он заскользил по полу. Далее произошло по словам классиков: "Меня снесло с бильярда, и я всеми своими девяноста килограммами, плашмя, мордой, животом, коленями грохнулся об пол." На полу я лежал минут двадцать. Я не мог встать. Я орал. Орал я так, как обычно орет моя внучка, но словами: я орал матом. Русским матом, разумеется. Надеюсь, вы не рассчитывали прочесть, что сидя на работе в полседьмого утра, когда во всем здании, кроме меня, еще нет ни одного сотрудника, я буду ругаться на иврите? Дивный директорский стол от удара о стену развалился на восемь (именно восемь, я потом посчитал) кусков. Стена выглядела так, словно ее атаковали фаустпатроном.
Через четверть часа я понял, что ноги мне отказали. Я был уверен, что сломал их, обе одновременно. Они решительно не желали мне повиноваться. Я вообще их не чувствовал. Минут через двадцать я стал играть в безногого инвалида, и это помогло. К приходу первых сотрудников, при помощи рук, я уже взгоромоздил сам себя в собственное кресло. Встать из него я не мог, и решил немного поработать - авось ноги начнут ко мне прислушиваться. Часов в девять утра я захотел в туалет, но без посторонней помощи добраться до него мне было бы затруднительно, хотя кресло мое имеет колесики. В полдесятого я позвонил по телефону и вызвал директрису. Я хочу пи-пи, доверительно сказал я ей. Вместо того, чтобы помочь мне, она немедленно созвала общее собрание профсоюзного комитета, и весь коллектив, вместо того чтобы работать, стал обсуждать проблему производственных травм. Наш коллектив обожает собрания. Я терпеливо сидел в кресле, похожий на какого-то карлика Мука. В одиннадцать часов большинством голосов было решено вызвать скорую помощь, и скорая помощь была вызвана, и приехала. Она приехала довольно быстро, как, в принципе, всегда приезжает в нашей стране. Дело не в том, что сотрудники скорой помощи не любят профсоюзных собраний, а в том, что большинство их всегда вынуждено находиться в постоянной готовности на предмет вызова по поводу возможного теракта. Около часа мне делали массаж две очаровательные юные леди. Они сняли с меня штаны, и я чувствовал себя несколько неуверенно. Этот массаж напоминал мне тот, который я сам делаю собственной внучке, для развития ее опорно-двигательной системы, - я делаю его именно так, как рекомендуется в научной литературе. Вы знаете, в отличие от внучки, которая встанет на ноги, я думаю, еще только месяцев через десять, у меня это получилось почему-то уже через час. В принципе, я сейчас сижу в своем кресле, ощущая себя, по крайней мере, Тулуз-Лотреком. Идти мне, правда, боязно, потому что коленных чашечек я не чувствую до сих пор, но вставать и садиться с внушительным видом я уже могу. Надеюсь, к концу рабочего дня приедет Софа и заберет меня на машине домой. Возможно, на работе мне даже подарят палку. Думаю, вид у меня с ней будет куда как внушителен. Так постановил профсоюзный комитет.
(Осенняя вишня)
Вот знаете, действительно как-то именно так.
В пятницу утром к нам привезли внука (если кто не помнит - Роника) и внучку (Шелли, если кто не помнит). И оставили до сегодняшнего утра, читать дальшепотому что сын с невесткой (имен упоминать не буду, потому что вы запутаетесь) делают у себя в квартире ремонт. Внук и так у нас почти каждый день, и это нормально, потому что ему уже пятый год; а внучку нам доверили на два дня впервые, потому что ей еще только два месяца. Оказывается, я совершенно забыл, каково это - сидеть с младенцем. У самого, казалось бы, совсем недавно был на руках младенец, собственная дочка, всего-навсего десять лет назад, но эти годы промелькнули как один день. В общем, поняли мы, что уже - пас. Постарели, значит. Двое суток в доме было три ребенка, и мне казалось, что я схожу с ума. У моей прабабки было одиннадцать штук, и, когда родился последний (моя бабуля), по слухам, старшая дочка кормила младшую своим молоком, потому что у нее у самой уже были дети, а у прабабки по возрасту своего молока уже не было. Я это к тому говорю, что - да, были люди в наше время, не то что нынешнее племя - богатыри, не вы. Хотя, знаете, нет: традиции - вещь цепкая. У одного моего знакомого, вполне ныне здравствующего раввина в доме - девятнадцать штук наследников, и я не понимаю, как у него хватает времени, сил и нервов на изучение Талмуда, в то время как у меня у самого за двое суток не то что на Талмуд времени не было, но вообще ни на что не было времени, кроме как на то, чтобы попытаться не сойти с ума. Сперва моя любимая дочка дралась с моим горячо любимым внуком за компьютер, и я переносил это стойко. Я держал внучку на руках и объяснял благодушно, что жить надо дружно. Сперва я объяснял это спокойно, потом занервничал. Я очень быстро начинаю нервничать, когда чувствую себя беспомощным. Они совершенно не слушали, а лишь тузили друг друга за право сесть в компьютерное кресло и ругали друг друга на двух языках. Дочке хотелось в "Фейсбук", внуку хотелось играть в какую-то компьютерную игру для малышей, мне хотелось выбить у них ногой из-под зада компьютерное кресло, а Софе хотелось просто лечь и умереть (ногой я хотел выбить это кресло потому, что руки у меня были заняты, - на руках я держал, если вы помните, внучку). Наконец, они уселись в кресло вдвоем, притиснув друг друга, и включили компьютер. Почему-то немедленно открылся сайт, к которому я не имею никакого отношения, и там стали показывать фильм для взрослых (клянусь, я его впервые видел, я даже не понимаю, откуда он взялся. Вирус, наверное). Я ногой вытянул кресло с детьми из кабинета и могучим ударом отправил его в полет по кухне. Тогда мне на голову с люстры свалилась кошка. Это очень добрая, совсем неагрессивная кошка персидской породы, она меня очень любит, и она принялась мурлыкать и вылизывать мне ухо. Я стряхнул ее на компьютер, и она ударила задней лапой по кнопке компьютера, да так ловко, что вырубила его. Не спуская с рук младенца, я встал на четвереньки и попытался включить компьютер носом. Он не включался. Я вышел во двор и заорал, призывая соседа из-за забора. Сосед отозвался каким-то полузадушенным голосом. Он вошел к нам в дом шаркающей походкой. Он пришел с младенцем на руках, с маладенцем на загривке, и за ним тянулась вереница других младенцев, уже ходячих. К нему тоже привезли на выходные внуков, и я чувством злорадства внутренне констатировал, что их больше, чем у меня. Его внуки стали драться с моими, и в доме говорили (вопили) уже на четырех языках. Не выпуская оседлавших его детей, сосед вяло склонился над компьютером. Он - чудо-техник, и слово его - закон. Через пять секунд он с трудом выпрямился и сообщил мне, что компьютер сломан. Мы стояли, подкидывая младенцев на руках, и смотрели друг на друга. Младенцы щипались. Сосед бледно улыбнулся и вышел. Я пинками выпроводил вереницу его потомков. Уходя через прихожую, они кидались тапками в моих внуков. Ни одной тапки в прихожей не осталось. Моя дочка плевалась через трубочку со второго этажа в картины, висящие на лестнице. Я закричал петушиным голосом, чтобы она немедленно прекратила портить произведения искусства, она ответила, что это не произведения искусства, а мазня, и что у меня нет вкуса, раз я повесил сюда эти картины. У меня не было контраргументов - картины прибил мой тесть. Он достал их на бесплатном складе для эфиопских репатриантов. У моего тестя бытует здоровый принцип: все, что ни видишь, тащи в дом - пригодится. Всё для семьи. Поэтому я промолчал. Картины, к слову сказать, действительно чудовищны. Если в Эфиопии их вешают на стены, то тамошние любители прекрасного, на мой взгляд, довольно странные люди. Дочке надоело плеваться, и она стала играть на гитаре, у которой вот уже пять лет нет двух струн. Внук подбежал к ней, чтобы отнять гитару, и через десять секунд у гитары не было уже трех струн. Софа стонала откуда-то из-под небес. Тесть решительно проследовал в свою комнату, принял упаковку успокаивающих таблеток, лег на кровать и немедленно уснул. Он поступил мудро. Я подкидывал внучку до потолка и с улыбкой ловил ее обратно. Мне было стыдно - я поймал себя на недостойной мысли, что улыбка у меня вымучена и фальшива. Дети - чуткие создания. Внучка распознала мою улыбку и заорала, и, сколько бы я ни тряс ее, она не желала успокаиваться. Чтобы заглушить ее вопли, дочка играла на гитаре все громче, внук же играл в машинки, заводя и пуская их по лестнице со второго этажа. Под лестницей сидела кошка и выла. Она призывала свою дочку, которая пребывает в том же возрасте, что и моя внучка. Котенок куда-то спрятался. Потом я увидел его - он (на самом деле, это она) сидел/а в каждом очередном заводном автомобиле на месте водителя, привязанная к месту ремнями безопасности. Ремни безопасности были наспех сделаны моим внуком из резинок. Я присмотреля - все резинки были вытащены из трусов. Терзаемый смутными сомнениями, я побежал в детскую - на полу валялась гора детских трусов и колготок, искромсанных кухонным ножом. Рядом находилась другая, более аккуратная кучка, состоявшая из резинок. Я заглянул в распахнутые настежь дверцы шкафа - ни одной целой пары трусов и колготок там не было. Там вообще ничего не было, кроме случайно забытой на самом верху зимней шапки. Дочка играла на гитаре все громче, машинки катились со второго этажа на первый, внук играл в истребителя-бомбардировщика и дудел в трубу, подражая пикирующему самолету. Он бомбардировал машинки, которые сам же и запускал. Он кричал, что пускает ракеты в автомобили террористов, перевозящие боеприпасы, и вырывался у меня из рук, когда я кинулся спасать главного террориста. Это не котенок, орал внук, это террорист, смотри, деда - у него даже усы, он закамуфлировался! Подкидываемая на руках внучка вопила по-прежнему. Все это напоминало некий эпизод из советского кинофильма "Родня".
"Дерет сынка любая мать за то, что он чихает..." - браво, но фальшиво запел я ("Гав-гав-гав-гав-гав-гав!" - бодро подхватила из своей комнаты дочка, обнаружив этим незаурядное знекомство с переводной детской классикой. Впрочем, за общим шумом в доме ее плохо было слышно). Я подумал, что пришла пора кормить ребенка, и выволок Софу из спальни на кухню. "Агукай! Агукай и умильно улыбайся, черт бы тебя побрал!" - кричала Софа полузадохшимся голосом. Черт бы меня побрал, я не умею агукать. Чтобы успокоить внучку, пока подогревается бутылочка с молоком, я отправился бегом в кабинет. Там я стал показывать внучке книжки. Увидев том Голсуорси, она от восторга описалась и замолчала. Я воспрял духом и показал ей двухтомник стихов Председателя. Она немедленно обкакалась.
Так продолжалось двое суток. С пятницы до воскресенья мы спали не более четырех часов, и то больше урывками. Когда выпадала свободная минутка, мы лежали в койке штабелями дров. Я имею в виду неподвижность. Мы лежали с каменным выражением лиц. По нам ползали потомки. Они играли в воздушный бой, и в партизанский отряд, и в Нателлу Болтянскую, и в дружбу народов. Из-за стены доносились странные звуки и потусторонние голоса. Сперва я не концентрировал на этом внимания, потом вспомнил, что соседу достается почище нас. Когда я понял это, то криво улыбнулся и с чистой совестью провалился в сон.
На рассвете я приковылял на работу. Я очень люблю своих детей и внуков, но на работу я шел с чувством глубокого облегчения. Все знают, что я люблю свою работу не меньше семьи. Я читал где-то, что для мужчины это совершенно нормально. Еще плетясь по коридору. я заметил, что все в архиве как-то непривычно - и запахи, и расположение мебели. Войдя в свой кабинет и дохромав до стола, я обнаружил на нем записку. Там было сказано, что в пятницу во всем здании была проведена дезинсекция, и поэтому все шкафы, копировальные машины, кресла, столы стоят не на своих местах. Мне предлагалось до начала рабочего дня расставить все по своим местам. Я стал расставлять мебель по своим местам. Шкаф, копировальную машину, кресла и компьютер, постанывая от напряжения, я поставил там, где они и должны были стоять. Оставался стол, огромный стол черного дерева. Это директорский стол для заседаний, который клопоморы, незнакомые ни с расположением кабинетов, ни с коллективом сотрудников, почему-то втащили именно в мою комнату. Возможно, они полагали, что я - директор. Польщенно улыбнувшись, я нагнулся, схватил стол и рванул его на себя. Он не двинулся с места. Зарычав, я навалился на него и стал толкать вперед. С неожиданной легкостью он заскользил по полу. Далее произошло по словам классиков: "Меня снесло с бильярда, и я всеми своими девяноста килограммами, плашмя, мордой, животом, коленями грохнулся об пол." На полу я лежал минут двадцать. Я не мог встать. Я орал. Орал я так, как обычно орет моя внучка, но словами: я орал матом. Русским матом, разумеется. Надеюсь, вы не рассчитывали прочесть, что сидя на работе в полседьмого утра, когда во всем здании, кроме меня, еще нет ни одного сотрудника, я буду ругаться на иврите? Дивный директорский стол от удара о стену развалился на восемь (именно восемь, я потом посчитал) кусков. Стена выглядела так, словно ее атаковали фаустпатроном.
Через четверть часа я понял, что ноги мне отказали. Я был уверен, что сломал их, обе одновременно. Они решительно не желали мне повиноваться. Я вообще их не чувствовал. Минут через двадцать я стал играть в безногого инвалида, и это помогло. К приходу первых сотрудников, при помощи рук, я уже взгоромоздил сам себя в собственное кресло. Встать из него я не мог, и решил немного поработать - авось ноги начнут ко мне прислушиваться. Часов в девять утра я захотел в туалет, но без посторонней помощи добраться до него мне было бы затруднительно, хотя кресло мое имеет колесики. В полдесятого я позвонил по телефону и вызвал директрису. Я хочу пи-пи, доверительно сказал я ей. Вместо того, чтобы помочь мне, она немедленно созвала общее собрание профсоюзного комитета, и весь коллектив, вместо того чтобы работать, стал обсуждать проблему производственных травм. Наш коллектив обожает собрания. Я терпеливо сидел в кресле, похожий на какого-то карлика Мука. В одиннадцать часов большинством голосов было решено вызвать скорую помощь, и скорая помощь была вызвана, и приехала. Она приехала довольно быстро, как, в принципе, всегда приезжает в нашей стране. Дело не в том, что сотрудники скорой помощи не любят профсоюзных собраний, а в том, что большинство их всегда вынуждено находиться в постоянной готовности на предмет вызова по поводу возможного теракта. Около часа мне делали массаж две очаровательные юные леди. Они сняли с меня штаны, и я чувствовал себя несколько неуверенно. Этот массаж напоминал мне тот, который я сам делаю собственной внучке, для развития ее опорно-двигательной системы, - я делаю его именно так, как рекомендуется в научной литературе. Вы знаете, в отличие от внучки, которая встанет на ноги, я думаю, еще только месяцев через десять, у меня это получилось почему-то уже через час. В принципе, я сейчас сижу в своем кресле, ощущая себя, по крайней мере, Тулуз-Лотреком. Идти мне, правда, боязно, потому что коленных чашечек я не чувствую до сих пор, но вставать и садиться с внушительным видом я уже могу. Надеюсь, к концу рабочего дня приедет Софа и заберет меня на машине домой. Возможно, на работе мне даже подарят палку. Думаю, вид у меня с ней будет куда как внушителен. Так постановил профсоюзный комитет.
Помнится, у меня был один чатовский приятель - сержант ЦАХАЛа (самаль, по-ихнему), по имени Ронен. Чатился, сидя в наряде, прямо таки с боевого поста )) Оказалось - репатриант, которого до репатриации звали Роман.
P.S. Иметь внуков по имени Рони и Шелли - это стильно! (Просто не знаю, чем еще можно утешить обездвиженную жертву родни и клопоморов)
Лера, в соответствии с опытом традиционных многодетных семей, в идеале там идет такая чехарда: старшие помогают родителям тем, что автоматически берут на себя обязанность нянек и воспитателей по отношению к младшим. Потом младшие вырастают, становятся старшими, и в свою очередь несут те же функции по отношению к тем, кто родился после них. И так продолжается из поколения в поколение.
Ну, а в нашем случае, как следствие разрушения традиционной семьи - чем меньше детей, тем, соответственно, больше дурдом. Теперь троих воспитать сложнее, чем сто лет назад число втрое большее.
Я очень хочу написать что-нибудь сочувственное и утешительное, но почему-то кроме "у зайки - боли, у мышки - боли, а у Миши - пройди" не придумывается - видимо, деформация мозгов проле общения с двухлетним племянником.
Это правда 5 баллов %))))))
компьютеров в семье из двух человек должно быть по меньшей мере 5 (как у нас)
Натела, спина у меня и правда не в порядке, еще с детства - сколиоз, но это не имеет особого отношения к тому, что произошло вчера с ногами. Правда, я сперва решил, что обезножил категорически, но ничего, отошел помаленьку.
Лечебной гимнастикой я занимался много лет, и до сих пор сплю на жестком и без подушки. Гантели у меня есть, спасибо. : ) Правда, мне велено не ими заниматься, а плавать.
*Reader*, пять компьютеров? Ты хочешь, чтобы я спятил окончательно?
Осенняя вишня, я и сам испугался. : )
"obezdvezhennaja zhertva rodni i klopomorov"