Не принимая участия в общем веселье,
я раскинулся в кресле и потягивал ром.
А гости приходили и снова уходили,
и опять посылали гонцов в гастроном
(Майк Науменко, "Моя сладкая N.")
я раскинулся в кресле и потягивал ром.
А гости приходили и снова уходили,
и опять посылали гонцов в гастроном
(Майк Науменко, "Моя сладкая N.")
Муж писательницы Т., которая пригласила меня вчера на сеудат Пурим, оказался карликом. Он также оказался профессиональным психологом и великолепным гитаристом. В этот день принято переодеваться в необычные наряды, поскольку праздник является некоторым подобием публичного карнавала. читать дальше Хозяин квартиры переоделся в хоббита и действительно походил на него внешне - до такой степени, что я испугался. Заметив это, он немедленно предложил мне выпить, а дети - его и писательницы Т. - тут же принесли какую-то волосатую шкуру, пахнувшую джунглями и клопами, и молча стали запихивать меня в нее. Ужас мой не поддавался описанию, но я молчал, как и они. Когда меня переодели и принесли огромное зеркало, я увидел, что стал Полифемом. У меня был один глаз и внешность гориллы из бурундийского заповедника. Для лучшего сходства я опустился на четвереньки и так провел вечер. Все время приходили и уходили гости, каждый был переодет во что-то чудовищное. Писательница Т., переодетая в костюм Евы, безостановочно подавала на стол. Эльфы, Ахиллесы и Ахмадинеджады так и вились вокруг нее. Когда в дверь постучался Смелый Лев (как и я, он передвигался на четырех лапах), я почувствовал, что схожу с ума. На спине Льва задом наперед сидел абсолютно пьяный хасидский цаддик. Лев приветственно взревел и двинулся ко мне. Я открыл рот, чтобы сказать "шалом", но, к моему ужасу, из пасти вырвался пронзительный вопль, напоминающий визг бешеного слона. Я посмотрел вниз единственным глазом и увидел свои отвислые груди, и полуметровую шерсть, торчащую из паховой области, и загнутые когти на коротких задних лапах. Я понял, что у меня пропало бинокулярное зрение. Тогда я хотел закричать по-человечески, но из глотки вырвался ослиный рев. Хозяева и гости стали аплодировать, я сжался и одним прыжком взгромоздился на диван. Смелый Лев подошел ко мне и дружелюбно подмигнул. Счастливец! У него были два глаза. От страха я прижался к стене. Лев был в натуральную для царя зверей величину. От него пахло псиной. Он помахал хвостом. Я запищал, как младенец. Не бойся, он добрый, сказал ему муж писательницы Т., показывая на меня. Я осмелел, поднял лапу и дернул хасидского цаддика за пейсу. Я был уверен, что она сейчас оторвется вместе с париком. Цаддик был очень пьян, но закричал от боли. Вышел страшный конфуз: оказалось, что это не переодетый, а настоящий цаддик, глава целой йешивы, и откликается на кличку реб Моталэ. Лев встал на задние лапы и хотел прыгнуть на меня. Оказалось, что это - лучший из учеников почтенного раввина... Муж писательницы Т. закрыл меня от нападавшего. Он растопырил коротенькие ручки и, когда пасть Льва был уже в пяти сантиметрах от моего горла, удачно всунул в нее горлышко бутылки с водкой. Лев остановился, зачмокал и стал похож на котенка, лишившегося матери, которого добрые люди выкармливают соской. Одним прыжком я перенесся на табурет в противоположном углу комнаты, с другой стороны огромного стола. Баба Яга, ковырявшаяся грязными пальцами в миске с салатом, погладила меня по голове. Я хотел дернуть ее за полуметровый нос, но в последнюю секунду передумал - вдруг нос окажется настоящим... Гости танцевали на столе под чудовищную, одним им слышимую музыку. В распахнутое окно виднелся кусок Иудейской пустыни. После шедших непрерывно трое суток ливней пустыня цвела. Я протер единственный глаз: в сиреневой дали, от гор Моава, по направлению к городу, медленно приближалось нечто, парящее в воздухе. Не отрывая взгляда от окна, я вытянул лапу и нашарил на столе бутылку. К нашему дому со все увеличивавшейся скоростью, плавно взмахивая кожистыми крыльями, несся гигантский дракон. Я зажмурился. Когда я открыл глаз, дракон был уже здесь. Он спикировал и завис на уровне пятого этажа, где находится квартира, в которой живут писательница Т., ее муж-карлик и двое их детей. Дети нормального роста, но сейчас они были на ходулях. Дракон положил уродливую голову на подоконник и замяукал. Муж писательницы Т., сидевший на почетном месте, у самого окна, обернулся и ласково почесал его за ушами. Дракон раскатисто замурлыкал, как будто во дворе включили компрессор. Я хотел спросить, настоящий это дракон или переодетый, но вспомнил, что разучился говорить по-человечески. Феи, тираннозавры и греческие боги продолжали входить и выходить. Они пытались разговаривать друг с другом, но за мурлыканьем компрессора их не было слышно. Кыш! - перекрывая шум, крикнул Ахмадинеджад, дракон умолк, перестал работать крыльями, сложил их и камнем упал вниз. Я ахнул и перепрыгнул на подоконник, свесив косматую голову вниз. Я был уверен, что увижу на каменных плитах двора разбившегося насмерть птеродактиля. Но тварь, спикировав, над самой землей распахнула необъятные крылья, взмыла вверх и свечкой ушла в зенит. Через три секунды ее уже не было видно. Зажмурившись, я потряс головой. Комната опять наполнилась блеяньем бесчисленных стад, ослиным ревом, рычанием и предсмертными хрипами. Как и все присутствующие, я пил не переставая. Ведьма напротив раскидывала пасьянс. Увидев, как я потянулся к очередной бутылке, она потрясла костлявыми руками и пронзительно закричала: "смерть!!" Рядом с ней сидел директор школы для девочек, переодетый в костюм Адама, и кушал бараньи котлеты, переодетые миногами. Мы выпили с ним на брудершафт. Дверь в сотый раз распахнулась, сотрясаемая ударом ноги. В зал вошли ученицы школы для девочек в костюмах белоснежек, они пришли поздравить своего директора. Директор сиганул под стол. Ученицы, смущаясь, сгрудились в углу. Муж писательницы Т. стал орудовать огромным черпаком и разливать по рогам вино из деревянной бочки, одаряя новых посетительниц. Я не мог отвести единственного глаза от ног одной из белоснежек. Заметив это, она задрала ногу выше головы, и я снова зажмурился. Кто-то сел ко мне на колени и звонко поцеловал в плешь. Я обрадовался, что это кто-то из белоснежек, и открыл глаз, но это был директор школы для девочек, успевший выбраться из-под стола. Я брезгливо стряхнул его с коленей. У входа в квартиру Голда Меир в костюме Кандолизы Райз уже пять минут прикуривала огромную сигару у Ахмадинеджада, почтительно подносившего ей спичку за спичкой. Спички ломались. Смелый Лев швырнул в него стеклянным блюдом с сациви, переодетым свиными ножками. Блюдо пронеслось в миллиметре от носа Ахмадинеджада и врезалось в стену, но не разбилось - вероятно, оно тоже было переодето, потому что звук при его падении напоминал удар металлического гонга. Сигара, наконец, зажглась. "Благодарю", мужским голосом сказала Голда Меир и, шаркая разбитыми тапками, направилась в туалет. Голос ее показался мне похожим на голос моего покойного дедушки, и я заплакал. Красная шапочка и одна из белоснежек стали целовать меня в мохнатые уши. Уши свернулись в трубочку. Зачем ты смеешься? - укоризненно сказал шлемоблещущий Гектор, пуская мне в глаз зайчик, отражавшийся от наконечника его медноострого копья. Царевна-лягушка подобралась откуда-то снизу, подпрыгнула и чмокнула меня в вялый рот. Как хорошо, подумал я, всхлипывая, что Софа отказалась идти со мной в гости, иначе тут уже был бы погром. Писательница Т. грохнула о стол очередным блюдом с дымящимися шашлыками и поманила меня пальцем. Учитель школы для девочек, упав с моих коленей, так и продолжал лежать на полу, его ученицы-белоснежки ходили по нему, как по ковру, и иногда спотыкались. Он был без сознания. Насосался рому, понимающе кивнул головой капитан Флинт, сам иссиня-бледный от пьянства. Потом он выстрелил в воздух из огромного абордажного пистолета, и с потолка посыпались цветы - розы и одуванчики. Баба Яга немедленно заложила одну из роз себе за ухо. Шалтай-Болтай сидел на стене, показалось мне сперва, но я вгляделся и понял, что он сидит, качаясь, на шкафу. Я прочистил глотку и хотел исполнить вслух "Папу Вильяма", но лишь зарычал. Тихо! Тихо! - закричал муж писательницы Т. и заколотил в большой барабан. Его никто не слушал. Бармаглот, надсаживаясь, кричал в ухо Брандашмыгу, что его всегда интересовала функция Дуньязады, которая на правах младшей сестры присутствовала тысячу и одну ночь в спальне Шахерезады при исполнении супружеских обязанностей Шахрияром. Действительно, подумал я, как эта пикантная подробность мне самому никогда в голову не приходила? Я даже почесал лохматый затылок. Слушайте, да слушайте же! Слушайте сюда! - кричал муж писательницы Т., ответом ему было ржание целого стада гуингмов. Старая лошадь ездила по салону, развалившись в детской коляске, в которую была запряжена пара удивительно вонючих йэху. Я пригляделся - по-моему, и те, и эти были настоящими... Блядь, да замолчите ли вы! - гаркнул возлежавший на кушетке Воланд, одетый в несвежую ночную рубашку и при шпаге. Голая Гелла делала ему эротический массаж. Никто, однако, и не подумал молчать. Абадонна! - рявкнул Воланд, и из стены выступил какой-то поц в солнцезащитных очках. Мгновенно наступила полнейшая тишина, только из туалета доносилось журчание струйки воды, стекавшей из плохо прилаженного бачка. Уфф... - сказал муж писательницы Т. и благодарно покивал почетному гостю. Тот махнул рукой, и человек в очках ушел обратно в стену. Хозяин поманил меня пальцем, я слез с табурета, встал на четвереньки и, опасливо обогнув кушетку с Воландом, приблизился к креслу во главе стола. Сядь рядом, сказал хоббит и пощелкал пальцами. Я взгромоздился на краешек дивана. Муж писательницы Т. дотянулся рукой до книжного шкафа, снял с полки какую-то книгу и стал листать ее. Я тупо глядел в блюдо с салатом, меня немножко покачивало. Я вообразил, что плыву на "Испаньоле" в гости к Синей Бороде - легкий бриз, корабль шумно разрезает носом морскую волну, слышны крики чаек, я, лежа на корме, принимаю солнечные ванны, долговязый Джон Сильвер, постукивая деревянной ногой, несет мне с камбуза огромную кружку с дымящимся какао... Через некоторое время я почувствовал какой-то диссонанс. Я слышал звуки, местами напоминавшие мне что-то знакомое. Я встрепенулся и поднял голову. Колдуньи, бармаглоты и чебурашки смотрели на меня. Я нервно почесался под мышками. Терпеть не могу, когда все на меня смотрят. Муж писательницы Т. вслух зачитывал гостям по книжке отрывки из моих рассказов. Я прислушался - он читал рассказ, посвященный Пуриму. Мне стало неудобно, я начал сползать под диван. Это сюрприз тебе, сказала, улыбаясь, писательница Т. Когда хоббит кончил читать, Шалтай-Болтай, крокодил Гена и один из вонючих йэху захлопали в ладоши. "Изрядно" - донеслось с кушетки ворчанье Воланда. А я вот так не умею, сокрушенно покачал головой Ахмадинеджад, - всю жизнь пишу, пишу, а никто не берется печатать... Ну, что вы, право, - стесненно сказал я, и тут понял, что человеческая речь ко мне вернулась. От смущения я вылил бутылку водки в огромный черпак, из которого хозяин разливал гостям вино, и осушил его. А теперь - гитара! гитара! - захлопала в ладоши Алиса из зазеркалья, переодетая княжной Мэри, - ты обещал баллады... Хозяин достал из-за спины гитару. Гитара была больше него. Он пробежался по струнам маленькими пальчиками и начал петь. Он пел баллады Даниэля Клугера. Делал он это замечательно - даже Воланд привстал со своей кушетки. Примерно через час я почувствовал, что вхожу в пике, как давешний птеродактиль. Я доел куриную ножку, вложил обглоданную косточку в нагрудный карман и, распрощавшись нечленораздельно с хозяевами и гостями, вышел на улицу. Было уже темно, в окнах некоторых квартир не горел свет - видимо, их обитатели вырубились окончательно. Выйдя во двор, я понял, что не в состоянии передвигаться без посторонней помощи. Некоторое время я решал эту сложную проблему, а потом сообразил - если я не могу идти, то, значит, нужно плыть. Действительно, размахивая руками, как в бассейне во время плаванья стилем брасс, я сумел направиться домой. Некоторые встречные шарахались от меня, но я был слишком сосредоточен, чтобы обращать на них внимание. Я добрался до дома, вошел в квартиру, плывя стилем брасс вскарабкался на второй этаж; дважды я срывался с лестницы, и мне пришлось поменять стиль. Наконец, я оказался у дверей супружеской спальни. Софа уже спала, когда, размахивая руками в стиле кроль, в я ввалился в комнату. Я упал поперек кровати, потянулся и нежно обнял жену - ведь мы женаты, подумал я, к чему эти японские церемонии?! Она проснулась, подскочила и дико завизжала: властно обхватив ее двумя руками, слюнявой пастью тянулся к ней одноглазый циклоп в косматой шкуре. Я забыл переодеться в гостях у писательницы Т...
Собственно говоря, вот и все. Ночью у меня была такая головная боль, не говоря о давлении, что я был практически уверен, что дам дуба. Единственная мысль моя была о том, что каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг. Иначе говоря, я никогда не мог бы простить себе, что не попрощался со своими читателями перед смертью; я твердо решил, что уже одно это обязывает меня встать, одеться, умыться, придти на работу, сесть к компьютеру и войти в @дневники, чтобы, на всякий случай, попрощаться с вами на будущее. Я предвижу новый Пурим - кто знает, в костюм чего я переоденусь в следующий раз? Может быть, я буду цветком, камнем или облаком в небе, и, не обладая конечностями, так никогда и не смогу вернуться домой.