До восьми лет моя дочка абсолютно не интересовалась куклами. И вообще игрушками. Она интересовалась книжками. Которые я ей читал. Мы перечитали и обсудили всю мировую детскую классику, я об этом здесь неоднократно рассказывал. "Папа, иди сюда, поговорим", - или "расскажи мне что-нибудь", или "как там дела у динозавров", или "я знаю, в какой части Мадагаскара находится Антананариву" (последняя фраза - в три года). Чем отчетливее она читала наизусть Чуковского, Барто, Маршака или, скажем, покойного Михалкова, тем озабоченнее становились родственники. Мне объясняли, что если ребенок с года приучился сидеть и слушать книжки - неподвижно, часами, это ненормально, и даже в методических пособиях сказано, что и ребенок семи лет органически неспособен сидеть неподвижно более сорока пяти минут, а тут полуторагодовалый пупс, отвесив варежку, сидит и слушает по три-четыре часа. Это приведет к замедлению ее развития. Физического. Ей дарили куклы - она дарила их своим сверстницам. Ей предлагали поиграть, скажем, в лапту - она предлагала дедушке вслух придумать продолжение к сказкам Гауфа. Дедушка искренне обижался, он вообще не знал, что это такое - гауф. Гауф-шмауф. Я огрызался, ибо искренне не знал, чему еще можно учить двухлетнего ребенка, кроме как хорошим книжкам. Я до сих пор не умею учить ее ничему другому. Учи ее... жизни, во! - восклицала, трудно наморщив лоб, тетя Фира из Ашкелона. Я не умею учить жизни, хотелось мне ответить ей, но отвечал я короткой фразой, сказанной капитаном Быковым старейшему штурману Михал Антонычу Крутикову:
- Жизнь научит.
В ноябре Бусе исполнится девять лет. С полгода назад я стал замечать, что в моем ребенке что-то переменилось. Она реже стала просить рассказывать ей истории с моралью или даже без. Стала смотреть по телевизору передачи с участием кукольных персонажей, рисовать кукольные платьица, учиться совать электронную соску в рот механически дрыгающему руками и ногами металлопластиковому младенцу с сиреной внутри, завывающему, как раненый стегозавр. Она стала радоваться, что ей дарят куклы всех фасонов и размеров. Ходящие, говорящие, плачущие, хохочущие на пяти языках, и просто немые. Она собирала их вместе, заботливо укутывала в одеяльца, складывала грудой в коляску и вывозила гулять во двор. Она просила меня сопровождать ее в этих прогулках. Я понял, что она стесняется - мальчишки и некоторые девчонки переглядывались и стучали пальцами по лбу. Она развивается быстрее, чем они, у нее хорошая, довольно-таки взрослая фигура, и уже стала намечаться грудь. Ростом она тоже выше большинства сверстников. Почти девятилетняя девушка выводит гулять свой выводок на игрушечной колясочке. Я сопровождаю ее, терзаемый мыслью, что не додал ей чего-то лет пять назад. Она разговаривает с куклами нежно, как мама. Я исполняю при них роль доброго, но строгого деда. Я показываю кулак мальчишкам, сидящим на заборе. Поэтому они молчат, но она проходит мимо них семенящей походкой, крепко вцепившись в ручку коляски и опустив голову.
Мои родственники опять недовольны. Ибо все нужно делать вовремя, объясняет мне тесть. Играть и читать. Собирать камни и разбрасывать, подхватываю я. Еще этого не хватало, возмущенно говорит тетя Фира.
Она не любит математики, и в этом я виноват тоже. Я не возражаю - вероятно, действительно виноват. Она гуманитарий, как и я. Под моим чутким руководством и при моем воспитании. Донечка, - озабоченно говорит тетя Мэра из Ашдода, - хватит играть в куколки, ты лучше чем-нибудь полезно поиграй - почитай учебник по математике. - Или там "Крокодил", - вспоминаю я вслух профессора Выбегалло. Донечка, - продолжает тетя Мэра, не обращая внимания на мою реплику, которую она, безусловно, не поняла, - хватит играть в куколки, ты уже большая девочка, тебе должно быть стыдно. Донечка, - подхватываю я в той же тональности, - иди на улицу, играй в куклы, корми их соской, одевай их в платья, не бойся мальчишек, а если какая-нибудь сука будет тебя стыдить, я ее порву.