Вот что, мои любезные.
Когда моим близким (в том числе и близким виртуально) плохо, то я чувствую расстройство, которое выбивает меня из накатанной колеи, и начинаю вращаться на крутящемся стуле, как гриммовский петушок-флюгер на крыше, или как китайский бумажный дракончик. Не знаю уж, на чем эти дракончики вращаются (на фонаре? в фонаре? может быть, они не вращаются вовсе?) Тут, как мы говорили сегодня с одной дамой, приятной во всех отношениях, появляются две опции: или ты продолжаешь щебетать, как пташка малая, что, как сказано в басне, не знает ни заботы ни труда, - или же, наоборот, замыкаешься в молчании - в знак солидарности. Какое из двух зол выбирать - вопрос нравственного свойства, имеющий отношение к Канту, а ко многим виртуально далеким отношения не имеющий вовсе, так как само понятие нравственности является для многих из них понятием сугубо виртуальным, простите за каламбур.
Впрочем, кроме дегенеративного щебетания и идиотического молчания, существует ещё один вариант проявления сочувствия: выпить, закусить и почитать хорошую книжку.
Во времена моей юности, правда, существовала ещё одна опция - пойти по рукам для отвлечения от насущного, но это было так давно, что я уж и не помню по-настоящему, как оно, хождение по рукам, должно выглядеть.
Это - если человеку плохо, и если ты ему хоть немного сопереживаешь.
Если же человеку хорошо, а мне плохо оттого, что ему хорошо - бывают и такие ситуации, которые я иначе как неандертальскими назвать не могу, ибо это вопрос чувств и эмоций, но никак не разума, - то вариант остается тем же - выпить, закусить и почитать хорошую книжку.
Если - следуем далее, как говорил у Бабеля присяжный поверенный с трещавшей искусственной челюстью - человеку хорошо, и мне хорошо оттого, что ему хорошо, - то и в этом случае вариант выпить, закусить и почитать остается неизменным.
Если же человеку плохо, и мне плохо оттого, что ему плохо - то вариант поведения становится незыблемым уже на века: выпить, закусить, почитать хорошую книжку и - в качестве небольшого дополнения - дать кому-нибудь по морде, как сказано у того же Бабеля. При том, что Бабель писал о биндюжниках, а не о любителях почитать, но мы на @дневниках порой так причудливо совмещаем обе эти ипостаси, что временами поистине теряешься: где доктор Моро, а где - творения рук его?
Я - гороскопически Дева, и должен был родиться девой, и все в семье ждали деву, и даже моей бедной маме в те далекие времена, когда не существовало ультрасаунда для беременных, да и ни для кого вообще ультрасаунда не существовало, - все говорили, что должна родиться именно дева, и бабки и тетки накупили одежд и розовых ленточек для девочки, но тут родился я. Это предродовое балансирование на грани полов привело к появлению на свет глубокого в своей ментальной сущности меланхолика, который всегда вздыхал и вздыхает, чем приводил и приводит в исступление проживающих с ним постоянно. Эти перманентные вздохи и вселенская грусть в глазах не очень отмечены виртуальным окружением в связи с непостоянством использования микрофонов на расстоянии; зато хорошо отмечена и прочувствована реально близкими - а также былыми учителями ещё начальной школы; классная руководительница - уже во втором классе - входя в помещение, первым делом опускала взгляд в журнал и, слыша первые утренние вздохи, автоматически кричала - Миша, прекрати!
Почему я вздыхал? Я всегда пытаюсь реконструировать прошлое, хоть и не всегда успешно; мне кажется, по двум причинам: мне было грустно от генетически-инстинктивного осознания факта Vanitаs vanitatum всего сущего, а во-вторых - потому что я, как теперь понимаю, учился сопереживать.
Я научился. Могу сказать это со всей ответственностью.
И с тех пор, как научился - повторяю, не было и нет для меня лучшего средства сопереживания, как использования вышеприведенного рецепта: выпить, закусить и почитать хорошую книжку.
Все обсуждения и обсасывания конкретных фактов вслух не принесут ни малейшей пользы для пострадавшего: в лучшем случае он временно отвлечется от своей боли, перекидывая её на плечи сопереживателя. Поэтому я использую сам и предлагаю использовать другим старый, проверенный временем, реальный, совсем не романтический вариант, котрый я повторяю снова и снова, вне зависимости от степени муки, разрывающей мои и чужие внутренности, и настаиваю на нем, и клянусь им в сотый раз:
-Выпить, закусить и почитать хорошую книжку.
Года почти два назад я поместил здесь "Оду русской водке" Чичибабина. Оно ничего не лечит, это стихотворение, ни у других, ни у меня, но зато дает - мне лично - верное ощущение защищенного тыла. Поэтому я помещаю его ещё раз, вполне при том осознавая, что мучающимся от своих проблем людям никакие в мире стихи ни разу в жизни ещё не приносили даже малейшего освобождения от боли. Наоборот - они лишь дополняли её. Впрочем, речь шла о лирике, а я в данном случае говорю о водке.
При всем том я повторяю, как заклинание: ничего лучше женщины и хорошей книги Господь не придумал, как бы первооткрыватель виноградников Ной ни лез в очередь со своим хмельным.
Ода русской водке.
Поля неведомых планет
души славянской не пленят,
но кто почел, что водка яд,
таким у нас пощады нет.
На самом деле ж водка — дар
для всех трудящихся людей,
и был веселый чародей,
кто это дело отгадал.
Когда б не нес ее ко рту,
то я б давно зачах и слег.
О, где мне взять достойный слог,
дабы воспеть сию бурду?
Хрустален, терпок и терпим
ее процеженный настой.
У синя моря Лев Толстой
ее по молодости пил.
Под Емельяном конь икал,
шарахаясь от вольных толп.
Кто в русской водке знает толк,
тот не пригубит коньяка.
Сие народное питье
развязывает языки,
и наши думы высоки,
когда мы тяпаем ее.
Нас бражный дух не укачал,
нам эта влага по зубам,
предоставляя финь-шампань
начальникам и стукачам.
Им не узнать вовек того
невосполнимого тепла,
когда над скудостью стола
воспрянет светлое питво.
Любое горе отлегло,
обидам русским грош цена,
когда заплещется она
сквозь запотевшее стекло.
А кто с вралями заодно,
смотри, чтоб в глотку не влили:
при ней отпетые врали
проговорятся все равно.
Вот тем она и хороша,
что с ней не всяк дружить горазд.
Сам Разин дул ее не раз,
полки боярские круша.
С Есениным в иные дни
история была такая ж —
и, коль на нас ты намекнешь,
мы тоже Разину сродни.
И тот бессовестный кащей,
кто на нее повысил цену,
но баять нам на эту тему
не подобает вообще.
Мы все когда-нибудь подохнем,
быть может, трезвость и мудра,—
а Бог наш — Пушкин пил с утра
и пить советовал потомкам.