Так вот, в связи со всем этим я подумал, что, может быть, мне имело бы смысл время от времени выкладывать здесь, в дневнике, некоторые неизвестные, в частности новые, еще не опубликованные произведения участников нашего Содружества. Стихи, рассказы, возможно статьи. Если это представляется интересной идеей для моих читателей, я попрошу поучаствовать в голосовании.
А пока что читать дальшевыложу рассказ Игоря Городецкого (краткую биогрфию автора можно посмотреть здесь: www.antho.net/library/gorodetsky/index.php ), который он прочел нам во вторник, на очередном собрании.
МЕРА ЗА МЕРУ
Однажды рабби Гиллел увидел череп,
выброшенный волной на берег, и сказал:
«За то, что ты топил, утопили тебя,
но и тебя утопившие будут утоплены».
Талмуд, трактат Пиркей Авот, 2:6
выброшенный волной на берег, и сказал:
«За то, что ты топил, утопили тебя,
но и тебя утопившие будут утоплены».
Талмуд, трактат Пиркей Авот, 2:6
Расстрелом командовал такой низенький, широкоскулый, в паршивенькой рыжей бороденке, с совершенно неуловимым взглядом, в кургузом рваном полушубке, в военной фуражке с поломанным козырьком. Когда он переминался с ноги на ногу, в его замызганных бурках противно чавкало. Ветер рвал у него из рук мятую бумажку:
– Решением …ского ревтрибунала… предательство… интересы мирового пролетарьята… контр-р-революция… приговорить… Огонь!
Матросы были крепкими ребятами, хотя на допросе их изрядно отделали. Потребовалось двадцать пять зарядов на шестерых. Последний из живых после четырех пуль все еще полз вперед, приподнимаясь на руках, – у него, видно, был задет позвоночник – и изрыгал жуткие проклятия. Его добили штыком.
Низенький выругался, подошел к убитым, внимательно осмотрел их обувь (трое были босы), выругался еще раз и махнул красноармейцам:
– Пользуйтесь.
Через пять минут на обочине валялись шесть раздетых трупов. Непрекращающийся дождь лил в их открытые рты. На руке у одного было выколото: «Анархия – мать порядка!»
Командовал расстрелом невысокий человек в вышитой украинской рубахе, галифе, офицерских сапогах и черной хасидской шляпе. Растрепанная рыжая борода выгорела на солнце. Четверо евреев почтенного возраста в пропотевших лапсердаках, без шляп, один в накинутом на плечи и на голову талите, не смотрели на человечка. Их бороды были задраны вверх.
– Мать… кровопийцы… шпионаж… русский народ… жиды… мать!
«Шма, Исраэль…» Евреи безропотно упали. Рыжий подошел к убитым, ногой подцепил талит, обтер им запылившиеся сапоги, поднял маленькую книжку в бархатном переплете, раскрыл, повертел в разные стороны, вырвал несколько листков и сунул в нагрудный карман.
– Еременко! Давай офицеров!
Офицер, небольшого роста, с аккуратно подстриженной рыжей бородкой, в пенсне, скрывавшем прищуренные бесцветные глазки, посмотрел в ту сторону, где должно было показаться солнце:
– Еще не рассвело.
– А чего ждать-то, ваше сковородие? – лениво вякнул унтер.
– Т‘гадиция. И я сто раз тебе говорил, что «благородия» отменены.
Наконец краешек тусклого диска приподнялся над горизонтом. Офицерик отвернулся, отогнул полу шинели, достал серебряный портсигар, заправил белым порошком обе ноздри и втянул воздух. Арестованные – двое пожилых рабочих, которые поддерживали с обеих сторон сильно избитого молодого человека в студенческой фуражке, девушка в красном платке и всклокоченный еврей в кожаной тужурке с оторванными пуговицами – смотрели на синюшное солнце.
– Товарищи! – начал было еврей в тужурке.
– Молчать! – заорал рыжий офицер. – Коммунисты… Р-россия… именем… святая Р-русь… евр-реи… заговор… вина доказана… Пли!
Офицер старался очень четко произносить слова – кокаин уже начал действовать.
Приказы отдавал невзрачный лысый человек с рыжеватой козлиной бородой, одетый в полувоенный френч. Лагерь был небольшой, поэтому, когда немцы приблизились, с проблемой велели справиться на месте. Совещание длилось недолго, все понимали, что паники ни в коем случае допустить нельзя. Заключенным объявили о срочной дезинфекции лагеря и согнали в один барак. Окна предварительно завесили мешковиной, объяснив это необходимостью защиты от вредных испарений. Взвод огнеметчиков окружил барак, и струи горящей смеси бензина и масла вонзились в тонкие доски.
Рыжий наблюдал за операцией из окна кабинета на втором этаже. «Как красиво», – подумал он, – глядя на распустившийся внизу огненный цветок. Однако крики горевших заживо заставили его закрыть окно. Он подошел к маленькому столику в углу и открыл патефон. Зазвучала «Апассионата». Человек слушал, закрыв глаза. Пластинка кончилась. «Неземная музыка, – сказал он про себя. – Послушаешь ее, и хочется всех гладить по головкам, а ведь надо бить по головам, бить, бить и бить... Если враг не сдается, его уничтожают!» Он снял пластинку с патефона и разломил ее пополам. «Этот “фон” – он ведь немец».
Партизанский суд длился недолго. Коротконогий широкоскулый командир в ватнике и папахе с нацепленным на ней красным лоскутом подвел итог:
– Этот Шмулик утверждает, что бежал из гетто. Пусть так. Но мы-то знаем, что оттуда хрен убежишь. А если и убежишь, то… гы... сами знаете, недалеко. Я спрашиваю: кто организовал его побег, как не сами немцы? В гетто все доходяги, а этот довольно упитанный. И по-немецки шпрехает не хуже фрицев. Вывод: шпион. Предлагаю расстрелять. Кто за?
Четыре руки поднялись незамедлительно. Широкоскулый подмигнул:
– Молись, Мойша, щас встретишься со своим хвюрером!
Отто был невысок, худ, рыжеват и скуласт. Из-за неарийской внешности его долго не принимали в СС. Помог один родственник, иначе не видать бы Отто черной формы с серебряными рунами. Однако дальше шарфюрера он не продвинулся. Потом – восточный фронт, эйнзацкоманда, гнилой городишко, взвод полицаев в подчинении и акции, акции, акции…
Сегодня расстреливали последнюю группу евреев из гетто, которое подлежало ликвидации. Поэтому не церемонились. Одежду срывали грубо, вещи швыряли в одну кучу, не сортируя. Было много молодых женщин и детей. Отто, как всегда, возбудился, но когда трое украинцев потащили девушку в ближайшие кусты, резко призвал их к порядку и приказал вернуть еврейку к общей яме. «Швайне, – подумал Отто, – но кто, кроме них, будет это делать? Немцы? Во что тогда превратится армия?»
Раздались первые выстрелы. Отто привычным движением сунул в уши ватные затычки. Он знал, что полицаи смеются над ним, но крики убиваемых евреев слышать не мог. Потом украинцы затеяли игру: они выстраивали евреев в затылок и соревновались, кто больше недочеловеков убьет одной пулей.
Отто не вмешивался, так этой игре полицаев научил штурмфюрер Гехт, мотивировавший свои шалости государственной необходимостью экономить патроны. «А надо сказать, эта последняя модификация карабина Маузера с сильным боем просто изумительна. Великий мы, немцы, народ!»
Акция подходила к концу. Полицаи добивали оставшихся в живых. И тут с Отто случился конфуз. Увидев, как здоровенный поляк по кличке Жидомор опустил остро отточенную лопату на голову десятилетнего мальчика, Отто перегнулся пополам и побежал за деревья. Его вывернуло наизнанку. Весь в блевотине и холодном поту, он повалился на траву. Полицаи молча обступили его.
Арестанту, плюгавому рыжебородому человечку, приказали собраться. Один из двоих охранников, обычно не отвечающий на вопросы, сказал, что его переводят в другую камеру. Однако пошли почему-то вниз.
– Това‘гищ, – взволнованно обратился к тюремщику арестант, которого уже неоднократно били за неуставное обращение, – това‘гищ, почему мы спускаемся?
На сей раз охранник промолчал. Спустились в подвал. В комнате с бетонными стенами, без окон, стояли привинченные к полу железный стол и железная табуретка. На табуретке сидел скуластый лысоватый человек с жесткой щеткой рыжих усов и прищуренными чуть раскосыми глазками. На его френче багровели четыре ромба. На вошедших он даже не взглянул, открыл тонкую папку и забормотал:
– Установлено… германский генштаб… Парвус… миллионы… шпионаж… проник… антипартийная группа… власть… особое совещание… именем…
Рыжеусый мигнул охранникам. Те выкрутили рыжебородому руки, заставив опуститься на колени. Он завизжал:
– Това‘гищ, вы совершенно исказили… империалисты… гнилые соцьял-демократы… Каутский… полемика… партия… Больно, сука, отпусти!.. Надя…
Человек во френче достал из кармана пистолет, подошел к арестанту сзади и выстрелил ему в затылок. Ткнув мертвого сапогом, он пробурчал:
– Шмок! И что в нем Инеска нашла?..
-----------------------------