Будь здоров, школяр!

[libdragon]

Второй раз в жизни мне сказали, что я слишком долго жил в придуманном мире, и рекомендовали поскорее выбираться из него. Впервые это было сказано почти тридцать лет назад, второй раз – на прошлой неделе.



Если верно то, что мир – это реальность, данная нам в ощущениях, то как я могу выбираться из того, что ощущаю – из того, что, следовательно, является для меня реальностью? Возможно, есть путь. Я им не владею. Сменить ощущения? Не подходить к ощущениям с излишней серьёзностью? Верно, я всегда грешил этим – если только к серьёзности вообще применимо понятие греха. Выход из того, что для меня является реальностью (то-есть из того, что я ощущаю), чреват, мне кажется, не только ломкой мировоззрения, что мучительно само по себе; это может привести или к животно-жвачному восприятию мира, или к другому полюсу сознания – к шизофрении. Не знаю уж, что предпочтительнее.

Хорошо. Предположим, что я поистине пребывал до сорока двух лет в мире иллюзорном. Меня действительно упрекали в этом ещё в детстве и, с благой целью подправить ситуацию, водили на приёмы к невропатологам – благо, в очередях стоять долго не надо было, ибо вся родня у нас – врачи, причём большинство – именно в этой области. Ужасаясь, водили и к светилу ленинградской психиатрии профессору А. (тоже родственнику). Он, однако, сказал, что я – не его клиент.

Выродок, - кричала тетушка Р., - все твои родственники и все дети вокруг – люди как люди. Дима мечтает стать космотнавтом, Валера – художником, Витя – музыкантом, твой папа стал инженером, а дед – членом партии; даже Саша хочет иметь зримый, земной профиль - он мечтает стать алкоголиком; ты же живёшь в придуманном мире.

С другой стороны, если бы не придуманный мной мир, то разве сделал бы я в этой жизни то, что успел уже сделать? Если бы я подходил к окружающему так, как они, окружающие, того жажадали, я не написал бы четырех книг и сотни статей на странные, мало кому, кроме меня нужные, темы. Я не уехал бы из страны по тем мотивам, по которым уехал, из страны, в которой из забывших меня можно составить город. Рассказов, которые я написал, я, скорее всего, не написал бы тоже – ведь я создавал их, исходя из моего ощущения той реальности, которую окружающие склонны были полагать придуманной.

Я стал бы инженером, или космонавтом, или членом партии, или тем, к чему стремился мой друг детства Саша (см. выше). Я коротал бы вечера на кухне за кружкой пива, а не за листом бумаги, играл бы в карты, а не в придуманные миры, рассказывал бы анекдоты и ржал бы над соседом, которого лупит жена.

У меня есть очки, но я ношу их только в крайнем случае. Мне не нравится то, что я вижу вокруг, я предпочитаю туман, который меня окружает.

Откровенность и открытость. Да, откровенным до беспредела быть нельзя. Нельзя потому уже, что излишняя откровенность позволяет потенциальному противнику быстрее нащупать твои болевые точки и ловко использовать ситуацию в самые неподходящие для тебя моменты. Откровенность граничит с глупостью, и я уяснил себе это – к сожалению, слишком поздно. Хуже, чем жесткость сердца, может быть только одно качество – мягкость мозгов. Это сказал президент Рузвельт лет семьдесят назад, но я уяснил себе это только сейчас.



"С людьми, с которыми я могу молиться, мне не о чем говорить, а с людьми, с которыми можно поговорить, невозможно молиться."

Здравствуйте.