читать дальшеВ демократических государствах считается неправильным пускать судьбу инвалидов на самотёк. Инвалид должен чувствовать себя человеком - таким же, как и здоровые граждане. И это, разумеется, правильно. Человек не обязан чувствовать себя несчастным на том лишь основании, что чем-то отличается от так называемых здоровых граждан. У меня есть знакомый псих, писатель-индетерминист. В Советском Союзе его воспринимали половинчато - не как писателя, а как психа. Соответственно, много лет он провёл в дурке, где Министерство любви воздействовало на его нервную систему постоянным биоизлучением генераторов, установленных в специальной комнате в Кремле. - "Чего там, - благодушно говорил он, - целый отдел занимался моей персоной, сотрудники сменяли друг друга у аппарата круглые сутки, только чтобы превратить меня в идиота; я к ним претензий не имею, это ж тоталитарное государство, чего с них взять".
Писатель спасался от излучения ночными вылазками в космическое пространство. После отбоя просто вылетал в окошко психлечебницы и путешествовал по миру - то посещал Антарктиду (силою духа нырял в подлёдное озеро Восток), то Полярную звезду, то туманность Андромеды. При этом к подъёму всегда аккуратно возвращался в свою палату. Он любил цитировать Ловласа: "железные решётки мне не клетка, и каменные стены — не тюрьма". "Привет тебе от правительства бибигуйчиков на Пятой Сверхновой Альдебарана", - небрежно говорил он мне во время телефонного разговора. Или - доверительно: "Вчера эти психи из спецкомнаты в Кремле совсем меня замучили, голова от их писка так разболелась, что пришлось ночью отправиться в Пентагон. Америкосы согласились и даже умоляли, чтобы я прочёл лекцию в Белом доме этому их ушастому пидарасу". Я немного терялся и не совсем понимал, как реагировать на такую силу духа, но подсознательно чувствовал даже некоторую гордость за сопричастность к событиям. Ну как же - само правительство бибигуйчиков передало мне привет. "Знаешь что? - говорил он, дружелюбно похлопывая меня по плечу, - можешь звать меня просто Странник по звёздам".
Однажды ему надоело пребывать в тоталитарном дурдоме, и он сменил его на дурдом демократический. Он устал от постоянного писка в ушах, излучаемого кремлевскими биогенераторами. Силою духа он эмигрировал из Советского Союза и по воздуху прибыл на родину предков, таща на лету, в фанерном чемодане, сорок четыре килограмма неопубликованных рукописей. Чтобы не нарушать расписания официальных авиарейсов и не создавать паники, он тихонько приземлился аэропорту - "по вертикали", как он потом мне рассказывал, - и сообщил соответствующим инстанциям, что является узником совести и писателем-индетерминистом. Прямо из аэропорта его отправили в центр абсорбции для одиноких в иерусалимском районе Гило. Страна ему понравилась - таких лохов, как здесь, ещё поискать нужно, говорил он. Даже возобновившееся на следующий день после прибытия бибиканье в ушах - следствие направленного биоизлучения теперь уже местной контрразведки - звучало значительно мягче и деликатнее.
В течение короткого времени он издал восемь документальных романов, в которых описывал тончайшие переживания во время своих межзвёздных скитаний. Критики крякали, находя в романах неконтролируемую искру божью, и писали длинные благожелательные рецензии.
Он верил в то, что говорил, и сила убеждения была такова, что никто не усомнился ни в едином его слове. Сказанное лишь относили за счёт традиционного пребывания больших писателей в параллельных вселенных.
Неоднократно он давал интервью западным журналам для интеллектуалов, пару раз появлялся на радио, и однажды выступил в Кнессете. Любой человек по закону имеет право на свободу самовыражения, пусть попробуют отнять у меня мои права человека и гражданина, - говорил он, - я организую Гринпис и правозащитников, им мало не покажется, - и он был прав, и депутаты парламента в течение двух часов были вынуждены внимать его взволнованной речи, суть которой сводилась к тому, что международное решение арабо-израильского конфликта лежит в глубинах Тихого океана.
Он выступил в прессе с Меморандумом О Решении Проблемы Парникового Эффекта, а также явился инициатором двух творческих союзов планетарного масштаба - Международного Коллоквиума Авторов-Исполнителей (Не Бардов) и Всемирной Лиги Сексуальных Реформ. В эти организации он принимал избранных. В избранных недостатка не было, заявления-просьбы о приёме в действительные члены сыпались со всех сторон, творческие союзы функционировали исправно-автоматически безо всякого его участия, и на его долю, как председателя, оставалась лишь приятная обязанность стричь купоны - принимать на свой банковский счёт членские взносы. Однажды я сказал ему, что название Лиги принадлежит Ильфу и Петрову, но он возразил, что Ильф и Петров украли у него как название, так и саму идею.
Однажды, в рамках рутинной деятельности Лиги, он организовал демонстрацию протеста у здания министерства абсорбции. Он нёс плакат с требованием предоставить инвалидам право бесплатного пользования резиновыми женщинами, причём расходы по приобретению этих женщин возлагал на министерство абсорбции. Демонстрация широко освещалась средствами массовой информации. После её окончания либеральная демократия показала свой звериный оскал: приехавшие санитары с помощью полицейских скрутили писателя, надели на него смирительную рубашку и госпитализировали в стенах сумасшедшего дома номер один города Бейт-Шемеш. Смирительная рубашка не давала возможности еженощного выхода в астрал. Писатель написал обращение к общественности, лёжа в своей камере на полу и зажав карандаш зубами. Общественность возмутилась. Через четыре дня узника совести с помпой освободили и отправили на такси в предоставленное государством бесплатное социальное жильё - трёхкомнатную квартиру в городе Афула. В квартире хозяина дожидалась упакованная в коробку резиновая женщина по имени Диана, стоимостью шесть тысяч долларов - подарок от анонимного филантропа из Новой Зеландии, защитника гражданских прав. Правительство струхнуло, дало указание спецслужбам, и писатель был снят с ментальной прослушки и биоизлучения.
С тех пор, как индетерминист поселился в Афуле, я ни разу его не видел. Иногда он звонит мне по ночам, чтобы зачитать избранные места из переписки с игуанодонами - так называется его девятый роман, который готовится сейчас к печати. Роман выходит на деньги Всемирного Альянса По Внедрению Политтолерантности - ещё одной созданной моим другом организации, в которую уже вступило немало представителей состоятельной интеллектуальной элиты.
Вы спросите, какое отношение эта история имеет к правам инвалидов, которые должны чувствовать себя в обществе так же комфортно, как и так называемые здоровые граждане? Я не знаю.
Факт, что олигофрены, дауны и просто кретины чувствуют себя у нас полноценными гражданами, и это правильно. С ранней юности социальные службы их обучают, воспитывают и наставляют на пути приобщения к основам трудовых навыков; по достижении определенного возраста их выпускают в мир. Государство предоставляет этим категориям граждан жильё - как правило, четырех-пятиккомантные квартиры, где они учатся вести коммунальное хозяйство под присмотром специально обученных сотрудников социальной службы. Они не летают на посиделки к Сириусу, не ныряют в студёную воду обледенелого озера Восток и не передают друг другу приветы от бибигуйчиков. Хотя, может, и передают. Возможно, всё это действительно происходит на каком-то из тонких уровней.
Сегодня утром я залез в автобус, чтобы ехать на работу. Несмотря на раннее время, в автобусе было полно народу. Взрослые ехали на службу, дети ехали в школы. Как и обычно, слышались разговоры на нескольких языках одновременно. На переднюю площадку поднялась группа олигофренов, переговариваясь на птичьем языке. Жильцы отдельной коммунальной квартиры, они спешили на урок трудового воспитания. Их было шесть человек - пять мальчиков лет тридцати, и одна девочка лет сорока. Возможно, впрочем, она была моложе - или старше. В процессе поездки им пришла в головы мысль, что пришло время размножаться. И они начали размножаться на занятых ими сиденьях пассажирского салона. Толерантные граждане вели себя по-разному: кто уставился на них во все глаза и даже поднял очки на лоб, кто стыдливо отвернулся, но никто не сказал ни слова. Мамы и папы закрывали детям глаза, - те, естественно, с любопытством вырывались. Но если визуальную картину можно было ещё как-то затемнить, то куда деться было от акустического сопровождения? Я посоветовал бледному гражданину, ловящему ладонями лица пятерых своих детей, приобрести на будущее партию ушных затычек. Олигофрены рычали, стонали и сопели так громко, что я позавидовал столь свободному выражению чувств и эмоций. Закомплексованный я человек, ничего подобного у меня в жизни не получится.
- Вот что значит родился и вырос в тоталитарном обществе, - наставительно сказал Звёздный Странник, когда я позвонил ему по телефону и рассказал о произошедшем. - Не знаешь, с чем кушать свободу. Надеюсь, ты взял у них адрес и номера мобильников? Я приглашу их сразу в оба моих творческих союза, такие ребята нам как раз и нужны. Как не взял?!
- Я не знал, с какого бока к ним подойти, - мрачно сказал я, стыдясь своей неотёсанности. - Уж очень они колыхались во все стороны.
- Ну хорошо, не переживай, в следующий раз исправишься. Привет тебе от Дианы, кстати. Мы с ней сейчас плюшками балуемся.