...И пусть иные стихотворения зеленят тоску,
Это - разберут по хрестоматиям.
А я подойду к писателю Гончарку,
И мы обменяемся рукопожатием.
St. Brendan с супругой посетили Св. землю. Визит был, скорее, деловым, но в некоторой - незначительной - степени также и культурно-ознакомительным. Времени хватило на экскурсию в Старый город, поездку в Хеврон и посещение писательского собрания.
"
Ты знаешь, Абдулла, я мзды не беру..." Я беру мзду сигаретами, это всем известно. Мне и Армилле было вручено по блоку "Парламента". Известно также, что я - бытовой пьяница. Не алкоголик, прошу заметить, а просто пьяница. Бытовой. Пианица, как выражается почтенная дона Ора, супруга нашего Председателя, имея в виду своего мужа. Она ошибается - дон Барух Авни (таковым записан Б. Камянов в израильском паспорте) не пьяница, а алкоголик. Пьяница - это я. Так постановила
клавиатурная мышь, чьё имя всуе, денно и нощно упоминается на страницах этого дневника и на сборищах иерусалимских литераторов. В соответствии с этим постановлением св. Брендан поднес мне также бутылку отличного армянского коньяка десятилетней выдержки. Я был тронут.
Иерусалимские литераторы бедны, как церковные мыши.
читать дальшеПоэтому перед собранием мы направились в фирменный винный магазин, и на правах гостеприимного гостя св. Брендан купил для почтенной публики литр финской водки. Не думаю, что встретили его благожелательно только по этой причине, но то, что встретили благожелательно - факт. Собрание для гостя прошло как реализация легенды. Как будто ожили какие-нибудь мифы древней Греции. Вот только что ты читал (перечитывал) книжку Куна, и вдруг - раз, со страниц поднялись и приобрели трехмерность герои Олимпа, - вот слоняется пахнущий железом и потом Гефест, вот Пан наигрывает на свирели, вот Афина развлекается метанием ножей в мишень, Афродита заигрывает со смертными героями, Дионис забился в уголок и выпивает хиосское. Белое соанское, шипучее эсторское, крепкое ируканское, да... - Обрати внимание, - шептал я на ухо гостю, - вот Сан Саныч, ты помнишь Сан Саныча? - О! - Вот Ханан. Вот Городецкий. А этот милый толстяк - всего лишь Гриша Трестман. - А!.. - А это - наш Председатель. - Ыы!.. - Ну, а это Ира Рувинская, чьими стихами ты бредил и чьё имя усердно превозносил в молитвах. - Да? - Еще бы!
Еще накануне, договариваясь о посещении собрания, гость выразил желание "увидеть гениев и графоманов". И те, и другие были представлены ему в избытке. Когда мы, раскланиваясь, вошли в зал, представитель второй категории, полагающий себя выразителем первой, как раз с надрывом читал стихотворение, из которого я запомнил лишь один куплет:
Ты сорви скорей, сорви
Этот фиговый листок!
Покажи же, покажи
Свой божественный цветок!
Писатели братались с посланцем дружественной страны, как высокопарно выразился Председатель, сильно захмелевший от поднесённой ему финской водки. Почтенная П. разглядывала св. Брендана в лорнет. - Никогда еще не встречалась со святыми, - заметила она, - очень приятно. - И преподнесла гостю пудовый том своего автобиографического романа под названием "Оно вам надо?" (Когда пару лет назад она попыталась вручить роман Губерману на предмет ознакомления и отзыва, он посмотрел на заголовок и тут же вернул книгу автору, твёрдо сказав: "Не надо!") Там на восьмистах тринадцати страницах (у доны П. все книги в нумерации страниц имеют в конце число "13", - она суеверна) не встречается ни одного знака препинания. Теперь это почему-то именуется постмодернизмом.
Она разглядывала в лорнет сперва, как св. Брендан пьет водку, потом перевела взгляд на то, как пью водку я. Я посмотрел на неё и сказал: "чем сражаться нашим воинам усталым, лучше нам с тобой сражаться по ночам". Почтенная П. дернула щекой и уронила лорнет. Ей восемьдесят три года, и дожить она намерена до ста тринадцати лет - из того же принципа, который я описал выше.
Далее св. Брендану была вручена гора подписанных книг других авторов. Книги не помещались в сумке и рассыпались по столу жемчужным ожерельем с перетершейся ниткой. Все писатели старались понравиться гостю, а Сан Саныч даже искательно заглядывал ему в глаза и нервно потирал руки. Он подарил святому сборник своих газетных статей, озаглавленный "Литературные игры в оранжевом свете", а также книжку с претенциозным названием "Просуществует ли государство Израиль до 2007 года?" - Эта устарелая книжка, - сказал он, - но я сейчас пишу новую, которая будет называться "Просуществует ли государство Израиль до 2013 года?". - Пока вы будете ее издавать, она тоже устареет, - заметил гость. Сан Саныч изо всех сил хлопнул себя по могучему лбу и отошел, как громом пораженный.
Далее св. Брендан целовал ручку Ире Рувинской, поднесшей ему сборник своих стихов с автографом. - Не могёт такого быть, - сказал престарелый Моничка по кличке Мусоргщик, именующий себя прозаиком-документалистом, - такого быть не могёт, чтобы такой, машь-ты, человек, как ты, не описывал чего-то, вот оно что, да. - Выражайся определенней, Моничка, - сказал Председатель, - я ни хрена не понял. - Боря! - тихо вскрикнула воспитанная поэтесса Н., - что это за выражение! "Ни хрена!" - Ни хера не понял, - поправился Председатель. - А я понял, - сказал гость, влюбленно глядя на Рувинскую. - Я действительно пишу. Пописываю.
И он прочёл.
А внучку назвали Настя,
А бабушку звали Рива..."
И. Рувинская
Иными словами
Как сейчас хороню я прошлое,
Вспоминая лица и даты,
Может, чья-то память дотошная
Помянёт и меня когда-то.
Старика, чей характер скверный
Не сломили добра потуги,
Он был водке, говорят, верный,
А погиб, говорят, от скуки.
Да, друзья, в наши годы скука -
Собутыльник большого счастья!
До краёв наливают другу
Бабка Рива и внучка Настя...
День сегодня морозный, ясный,
Осыпает шелуху осень,
И Харон собирает снасти,
Чтобы peкy переплыть в гости.
Передал мне зерно граната -
"Вот, гостинец от Персефоны!",
Из подземного, сказал, сада,
Изнасилованно-влюблённой!
Я с собой проволок дар тот,
Словно память о прошлом аде,
Словно дом нанеся на карту,
Где дорог на всю жизнь хватит.
И пусть я ничего не стою,
Пусть душа моя пьёт где-то,
За моей небесной звездою
Я хоть в ад, хоть на край света!
И пускай, хоть потоп, хоть буря,
Хоть я волком потом завою,
Но, по крайней мере, иду я
Не за всеми, а за звездою!
Да, меня похоронят скоро,
Но я там, за рекой, за Летой,
Не позор и тоску укрою,
А мечту, дымя сигаретой...
Я, как Брендан, плыву за раем,
Говорят, там спокойно душам,
Там мы-де по саду гуляем,
А не синюю, бля, глушим...
Говорят, там нам всем лучше.
(Пусть нам всем станет там лучше...)
Писателям понравилось. Несколько человек захлопали. Только Ханан не хлопал, но он вообще никому не хлопает, это всем известно, только себе иногда. По ночам, внезапно, пугая свою жену.
Рувинская смотрела на гостя во все глаза.
Далее все принялись рассуждать о грузинской и армянской литературе на русском языке. Далее кончилась литровая бутылка финской водки, и Городецкий брезгливо откупорил новую, на этот раз дешевую, израильского разлива. Далее вновь всуе стали упоминаться клавиатурная мышь и зеленый тигр, и пьяные гении рассказывали друг другу, как переписываются с этими почтенными дамами по интернету. - Это идеальная читательница! - говорил прозаик Б, выпучивая глаза и задирая кверху большой палец жестом патриция по ту сторону гладиаторской арены. - Иде-аль-ная! - Да, о да! - кивал отяжелевшей головой Председатель.
Не удостоенные личного знакомства с идеальными читательницами авторы почтительно внимали.
- Давайте говорить друг другу комплименты, - пробормотал Валя Кобяков. - Что вы всё про баб... - Валя! - тихо вскрикнула Н. - Что это за выражение! "Бабы!"
- Комплименты? Давайте, - пришёл в движение Ханан. - Валя, читал я твой последний роман. По-моему, говно.
В зале стоял гул подвыпивших голосов. Все разговаривали друг с другом и сами с собой. Я жаловался Грише Трестману на жизнь и бил себя кулаком в грудь. Гриша кивал, строча тупым карандашом на листе бумаги. Св. Брендан читал в пространство стихи Руставели на языке оригинала. - Да, о да! - кивал Председатель. - Святой, вы пришлись здесь ко двору, - заметила Ира Рувинская и кокетливо улыбнулась, - мы полюбили вас, оставайтесь с нами навсегда. - Надо их еще с Осей познакомить, - говорил я Грише, склонившись к его уху. - Я тут! - отзывался Ося Букенгольц. - Я про другую Осю! - объяснял я. - Да! О да! - кивал Председатель.
- Тебе привет от Танкова! - кричал мне с другого конца зала Ханан. - От Танкова, слышь! Эй! - Я весь зашит ржавой иглой, как рваная рана... - бормотал я.
- Слушайте, сволочи! - сказал Гриша, оторвавшись, наконец, от листа. Его никто не слушал. - Сволочи, да слушайте же! Я написал стихи по следам откровений вот этого молодого человека, - он кивнул на меня. - Молчать, я вас спрашиваю!
Уже картавый грай грачей
пугает зябнущие травы,
и голос пробует ручей
в аккордах ледяной октавы.
Рассвет ложится на следы
в базаре птичьей перебранки,
и отражение звезды
взрывает донный лёд с изнанки.
* * *
Она за столик ламберный садится,
колоду в кисти тонкие берёт.
Мошенница? Колдунья?
Нет - царица!
Я снова попадаю в переплёт.
Она изящно карты ногтем метит,
а я, дурак, рассудку вопреки,
плыву в давно расставленные сети,
играя с ней до смерти в поддавки.
* * *
Расстаться бы лет этак на пятьсот
с возлюбленной, с ежесекундной болью.
Бог даст, тебя от памяти спасет
и ремесло, и время, и застолье,
и, наконец, покой могильных плит
на кольцевой, у старого трамвая...
Но, Боже, что же так внутри болит -
настырно, цепко, не переставая?!
Не сердце, не рассудок...
Пустота!
Ты в ней не сыщешь ни моста, ни брода...
И шепчут помудревшие уста:
"На кой тебе нужна она - свобода?"-----------------
На изображении - св. Брендан-Кельтик-Геворг-джан, его супруга Юля и дети пани
Armilla, желавшей прослыть инкогнито.