Роясь в моём домашнем архиве, я обнаружил папку со старой публицистикой, в разное время опубликованной в израильской и американской прессе.

-----------------------------------------------------



"Неделя", 13.09.1994г.





"...Но никто нас не вызовет

на Сенатскую площадь".

Н.Коржавин.



-Странно как-то всё у вас выходит, Михаил Маркович, - проникновенно и даже немного жалобно произнёс симпатичный высокий опер, медленно прижимая меня к открытому окну третьего этажа одного известного здания в центре Ленинграда.

-...Как-то, знаете, нехорошо даже. То, что язык этот зубодробительный выучили - это хорошо, это помогает партии и народу в движении к намеченным планам. Но вот с сионистами общаетесь, журнальчики почитываете - это, знаете ли, нехорошо. Как вы после вашего педвуза детей учить пойдёте? Мы этого допустить никак не можем. А ещё... - он печально затянулся сигаретой "ТУ". - Ещё ведь вы и мировую революцию собираетесь устроить!

"Шма, Исраэль, Шма, Исраэль, Шма-а-а-а..." - вопило что-то во мне. Начало молитвы, произносимой правоверными в обязательном порядке перед кончиной, прорезалось автоматически. Я знал совершенно точно, что обязан произнести эти слова именно сейчас, перед смертью - ведь за порог этой гнусной маленькой комнаты, где за тонкой стенкой шуршал и щёлкал магнитофон с записью нашей беседы, меня уже не выпустят никогда.

"Шма-а-а-а, что они знают, неужели нашли, барух шем кевод, чтоб они сгорели, леолам ваэд..." В ушах гудело; как сквозь вату, доносились обрывки слов: "Сионисты... Анархия... Тора... Кропоткин... Мартин Бубер... Баадер-Майнхоф... Бен-Гурион... Мировой пожар... Маркузе..."

Я выбрался из этой комнаты, от бесед с направленной в лицо лампой, я выбрался из школы, в которой преподавал, из своей квартиры, из этого города, я вообще выбрался из этой страны.

Я стал читать те книги, которые читать хотел, открыто, в автобусе, дома и на работе, а не в маленькой подпольной библиотеке на окраине города моего детства, в чужом доме, чей хозяин привычно вздрагивал от любого неусловленного стука в дверь.

Я встречался с бывшими узниками советских лагерей, с диссидентами, с демократами, с сионистами, с украинскими, литовскими, армянскими националистами и интернационалистами, с активистами религиозного возрождения всех сортов, цветов и оттенков. Я прочёл массу воспоминаний и тех, и других. Я нашёл в Иерусалиме огромное количество материалов обо всём, что так или иначе было связано с подпольными группами в Советской России. Я не нашёл ничего об ультралевом антибольшевистском движении на необъятных российских просторах, и о людях, в этом движении участвовавших.

Узники Сиона и борцы за гражданские права, эмигранты и репатрианты пожимали плечами, услышав о таких вещах. Обычная реакция опытных зубров бывшего российского разноцветного диссидентства, отсидевших в тюрьмах и лагерях, многолетних отказников, выражалась в пожатии плечами и словах "детский сад", "в первый раз слышу", "какое это к нам имеет отношение?"

...После разгрома коммунистами анархистских движений в 20-е годы в народе о самом этом учении ничего не было известно, кроме безумно глупых статей в советских энциклопедиях и справочниках. Махно приравнивали к Петлюре, о Кропоткине знали лишь то, что его именем названы станция метрополитена в столице и несколько улиц в разных концах страны; периодически высказывалось также предположение, что Кропоткин был первым строителем этой станции, ударником коммунистического труда и инженером-стахановцем.

Даже в жуткие годы сталинской диктатуры существовали группы, идеологически близкие ко взглядам, что излагал в своих многотомных сочинениях мифический строитель московского метрополитена. В начале 50-х годов в столице был ликвидирован молодёжный "Союз борьбы за дело революции", а шестнадцатилетний руководитель кружка - расстрелян.

В конце 70-х годов маленькая группа ленинградских старшеклассников решила объединиться, дабы нести в народ свет идей абсолютной свободы.

С народом ничего не вышло с самого начала - у широких масс знание основ анархизма ограничивалось распеванием в нетрезвом виде двух первых строчек популярной песни "Цыплёнок жареный". Пришлось законспирироваться и разрабатывать программу. Перспективы мировой революции быстро отпали сами собой. Поскольку идеологами кружка были, само собой, евреи, как-то автоматически встал вопрос о борьбе с антисемитизмом в СССР. Ничего путного предложено не было, и за невозможностью бороться ни с юдофобией высших эшелонов власти, ни с массовым антисемитизмом трудящихся, решили искоренять соответствующие контрреволюционные тенденции в собственных рядах. В кружке было несколько евреев, русских, украинец, татарин, немец и армянин. Среди русских вычислили Лёшу Зудова (партийная кличка - Лёва Задов), который был проповедником борьбы с тоталитаризмом и одновременно не жаловал иерусалимских дворян. По примеру японских ультралевых из группировки "Красная Армия" немедленно пришли к выводу о необходимости товарищеского суда над ренегатом. Немец, движимый, вероятно, комплексом вины перед еврейским народом, сходу предложил смертную казнь. Его поддержал армянин, а осуществить приговор добровольно вызвался некто Бригадир (который, как впоследствии выяснилось, был добровольным осведомителем органов). К счастью и для несчастного Задова, и для нас самих, казнь не состоялась по независящим от нас причинам.

К весне 1981 года питерская группа решила установить контакты с единомышленниками в других городах. Приехали товарищи из Риги и Харькова, привезли большое количество спиртных напитков и скверные ксерокопии программ своих кружков. Резолюция новорожденного движения анархистов Россиии должна была быть зачитана после митинга на канале грибоедова, который состоялся первого марта - в связи со столетием уничтожения народовольцами Александра Второго.

Митинг, на который не были приглашены подозреваемые провокаторы, прошёл с большим подъёмом. Длинноволосая девушка в вязаной кофте до колен - представительница питерских хиппи - воюзим голосом зачитала свои стихи, в которых упоминались цветы, растущие из стволов автоматов, а также воспевалась любовь Перовской к Желябову. Весёлый толстяк с юга, делая решительно отмашку рукой, огласил решение неких иногородних товарищей немедленно приступить к тотальному террору против большевиков. В зачитанной резолюции упоминались Бакунин, Лев Толстой, Фанни Каплан, Махатма Ганди и Кон-Бендит. Отдельным пунктом было внесено требование о свободе политзаключённых всех направлений, томящихся в тюрьмах СССР и всех стран мира, и поддержке "борьбы свободолюбивых израильских киббуцников против агрессивного империализма арабских режимов".

По всей вероятности, чаша терпения властей была переполнена этим чудовищным коктейлем из идеололгии антибольшевистского террора, призывов к братской любви и поддержки киббуцев в солнечной Галилее.

Далее, юные революционеры снарядили экспедицию на Синявинские болота с целью поиска ржавого оружия, оставшегося с Великой Отечественной. И оружия на знаменитом Невском пятачке было найдено, действительно, довольно много - в основном, правда, в виде насквозь проржавевших касок и штык-ножей. Местное население из совхозов в районе Синявина в поисках легендарных "шмайссеров" принимало самое деятельное участие.

-Ребята, чего ищете?

-Оружие.

-А... Для чего?

-Для борьбы с коммунистами, товарищ. За свободу.

-О-о... Свобода. Это такое дело: за свободу, браток, и спину погорбатить можно.

И - помогали копать.

...К активным действиям анархисты, к счастью, перейти не успели. К активным действиям, к несчастью, перешёл КГБ. Весной 1984-го года в два приёма взяли всех питерских. На столы гебистов легли программы антибольшевистского восстания, список использованной литературы - Кропоткин, Бакунин, Прудон, Реклю, и - требование освободить узников тюрем и лагерей, севших по политическим мотивам во всех странах мира.

То, как разворачивались события дальше - тема отдельного исследования. Уже находясь в Иерусалиме, я с изумлением узнал, что в период перестройки в СССР, как грибы после дождя, стали множиться анархистские кружки, группы, федерации и конфедерации. В начале 90-х годов движение насчитывало уже тысячи участников и сочувствовавших во многих городах СНГ, имело солидную полиграфическую базу, не один десяток периодических изданий, массовость митингов, ревущие толпы юных фанатов и отличных ораторов в очках, призывавших к раздутию мирового пожара, но при этом, как правило, на собственной домашней кухне боявшихся раздавить даже таракана.

...Я случайно присутствовал на митинге тель-авивских "левых". Среди плакатов "Шалом ахшав" вдруг увидел чёрное знамя. Оказалось - в Израиле образовалось Движение Анархистов. Члены этого Движения - местные уроженцы, выходцы из весьма обеспеченных семей, заявляющие о необходимости всё отдать арабам и всё поделить, и возвращения страны к границам 1948 года.

Я настолько далеко ушёл от революционных идеалов моей глупой юности, что, завязав разговор, сам был уверен - никакой особо нервной реакции эти заявления у меня уже не вызовут.

И вдруг я психанул. Я рассказал им о нашем смешном, неуклюжем, детском подполье, о том, как мы собирались бороться с диктатурой в России. О том, как мне противно смотреть на сытые физиономии тель-авивских теоретиков, с интеллектуальным апломбом рассуждающих о том, как повыгоднее откупиться от земли, на которой они родились, и каждый квадратный метр которой полит кровью их отцов и дедов. Я крикнул, что настоящие борцы за свободу - там, на территориях, в Хевроне и Кирьят-Арбе, - они борются с мразью, власть предержащей; а эти - на этом "шаломовском" митинге - "псы постбольшевистской диктатуры и защитники исламского империализма" (откуда только старая фразеология вылезла?).

Мне сказали, что я - фашист, и я ушёл с этого митинга.

...В одной из центральных газет появилась большая статья об израильских анархистах. Была и цветная фотография - активисты движения на фоне чёрного плаката: два здоровенных кулака, разрывающие какие-то цепи на фоне взрыва. Над этим - огромная надпись: "ХОФЕШ!" ("Свобода").

Я взял эту фотографию, вырезал из газеты и повесил над столом в своём рабочем кабинете. В качестве воспоминания о бесцельно прожитых годах.