Вчера мы ходили с Бусей в нашу районную бибилиотеку - менять ее (Бусины) книжки. Бибилиотекарша еще в прошлый наш приход сказала, что моя книжка все время находилась на руках, и вот вчера только ее вернули в очередной раз, так что если я хочу посмотреть данные библиотечной карточки со штампами "выдано", могу подойти к полке. Я подошел, нашел книжку и увидел, что карточка, приклеенная к первой странице, вся утыкана штемпелями. Мне было приятно. Бибилиотекарша еще сказала, что, кроме этого, когда я принес и подарил им сборник, она после прочтения давала его всем своим знакомым, и ее мама, как она выразилась, рыдала над ним трое суток. И поинтересовалась, когда я принесу и подарю им следующую книжку. Вот этим вопросом она немедленно привела меня в отвратительное настроение.
Бибилиотекарша наша - родом из Таллинна и, кажется, вообще эстонка. В благодарность я сказал ей единственную фразу, которую на эстонском знаю, и которой меня когда-то научили антисоветски настроенные сослуживцы по исполнению долга в рядах:
- Элагу ваба Эести.
Она была совершенно счастлива. Видимо, чтобы отблагодарить меня в свою очередь, она сказала, что я - достойный продолжатель дела Довлатова, с которым она, к слову, имела счастье общаться в Таллинне лет сорок назад. Она так и сказала - имела счастье. Ну что вы, что вы, - сказал я, фальшиво конфузясь, - такая честь.
- Вы бы ему понравились, - сказала библиотекарша, - вот как я ему понравилась.
Этот комплимент произвел на меня странное впечатление.
- Я ему очень понравилась, - продолжала она шепотом, - и вы бы тоже.
Я инстинктивно оглянулся. Я вспомнил Жванецкого: "а вот Таллинн. Здесь такие интеллигентные люди, что даже разговаривают они шепотом". Бибилиотекарша говорила с едва уловимым прибалтийским акцентом.
- К сожалению, - сказал я, - мы разминулись с ним в поколениях. Сорок лет назад я был еще маленький. Я был дитя.
(Это я вспомнил обрывок какой-то фразы Бендера.)
- Но вы бы ему понравились, - подвела она итог разговора, - как я. Не меньше. А может, - добавила она великодушно, - даже и больше.
Я крякнул. Мы вышли на улицу, и я покосился на дочку. Буся молчала. Потом она взяла меня за руку - крепко-крепко - и не выпускала до самого дома.
Когда мы подошли к входной двери, она спросила:
- Эта тетя - что, тоже книжки писала? В свое время? Когда ты был дитя?
- Не знаю, - ответил я, - мне показалось, она имела в виду другое.
- Мне тоже, - сказала она.