К вопросу.

[libdragon]

У меня был виртуальный идеологический противник года три назад на форуме одного анархистского сайта. И так он меня клепал, и эдак. И с тем спорил, и с этим. И то ему было не по вкусу, и это.



От отношения к существующему общественному устройству до предложения писать грамотным языком. Свою критику в мой адрес он выдавал по девятибалльной системе, причём исключительно цунами. После каждого предложения, а иногда посреди них я получал по голове пулемётные очереди восклицательных знаков. Всё, что я говорил, находило у него резкий негативный отклик. Я внутренне уже возненавидел его, но, стараясь подходить взвешенно к таким глобальным вопросам, которые мы все на том форуме обсуждали, всё же, скрипя зубами, отвечал ему максимально спокойно - хотя внутренне почти пришёл к выводу, что имею дело с хулиганом, психопатом на идейной почве и вообще чуть ли не с агентом-провокатором. Я воображал себе злобного полутораметрового карлика из сказки братьев Гримм, которого сверстники били в школе за маленький рост и некрасивость, которому учителя ставили двойки за хроническую неуспеваемость; вдобавок - не избалованного женской лаской и оттого беснующегося.



В декабре 2002 года я поехал с докладом на Кропоткинскую конференцию в Питер, и в кулуарах встретил его... У него оказался потрясающий интеллект, интеллигентнейшая аргументация при тихом голосе, великолепная логика и потрясающей доброты и красоты глаза. Нас представили друг другу... Я, внезапно охрипнув, пробормотал свой форумский ник - "Граф..." Он вспыхнул великолепной, совершенно искренней улыбкой и сказал - "Привет! Я ужасно рад тебя видеть". Он был ростом около двух метров, и я смотрел на него, задрав голову. Девки-анархистки и учёные дамы - организаторы конференции - клубились вокруг него облаком. Через пять минут я, млея, уже ходил следом за ним вместе со всеми, а он рассказывал о теории анархизма, о том, как добирался до Питера автостопом, какая у него замечательная годовалая дочка и прекрасная жена, как он рад побывать на этой конференции и, может быть, даже сходить, наконец в Эрмитаж, где он не был уже лет пятнадцать; как он скучает по ребёнку, которого не видел три дня...

Я совершенно влюбился в него, как и устроители научного мероприятия, проходившего в Институте культуры, как маститые академики и профессора, как участники - рядовые анархисты, как все без исключения женщины, присутствовавшие на его великолепном докладе. Я пригласил его домой к моим родителям, и он пришёл, и вместе с ним явилась неотвязная толпа народа, в которой преобладали дамы, и я, накрывая стол и откупоривая провезённую через две таможни супер-водку, вдруг понял, что все они явились не столько выпить на халяву, сколько ещё раз послушать его. Никто из гостей не глядел на хозяев квартиры и не говорил с нами - все смотрели только на него. И я тоже.

Я смутно помню последующий вечер, столько информации, дат, имён, стихов обрушилось на меня. Меня сразил рассказ о том, как печальным августом 91-го он с двумя товарищами вышли на площадь своего города с плакатом "Да здравствует Свобода!" и чёрным флагом, были немедленно арестованы взводом автоматчиков и препровождены в городскую тюрьму под улюлюканье толпы, втолкнуты в камеры с уголовниками - уже уверенные стопроцентно, что путч удался, что завтра их, вероятно, втихомолку прикончат. Так обещал им улыбчивый голубоглазый майор, принявший их по описи: "Времечко-то ваше кончилось, господа демократы... Нету больше этого затянувшегося недоразумения под названием пе-рес-трой-ка. Завтра расстреляем. Есть директива". Они были уверены, что - да, расстреляют.



...Через несколько дней мы разъехались по своим городам и странам. Он по-прежнему продолжал громыхать в сети, но я уже не реагировал на эту экспрессию.

Он стал моим другом.



-------------------

Я рассказал эту историю типа басни, так как она, по моему глубокому убеждению, напоминает ситуацию человеческих взаимоотношений на наших Дневниках - в том числе и среди людей, читающих эти мои записки...