А вот история Сат-Ока - Длинное Перо, индейского воина и польского писателя, арестованного гестапо и приговоренного к сожжению в Освенциме, партизана Армии Крайовой, а после войны - узника тюрем и лагерей народной Польши. Этакую биографию не придумать ни одному романисту, фантасту и реалисту.
В советском детстве я читал его повести, в том числе "Землю соленых скал", и воспринимал их так же, как и романы Купера, Рида и Мая, и не догадывался, что они автобиографичны. И сейчас я их перечитываю, и они наталкивают меня на мои собственные воспоминания.
ru.wikipedia.org/wiki/%D1%E0%F2-%CE%EA
Вот его подробная история. Клянусь мамой, вы об таком не читали, вы будете иметь удовольствие, - как говорил мой безграмотный в русском языке прадедушка, - это что-то!
the-indians.narod2.ru/sat-ok/
А теперь я расскажу косвенно сопутствующее. Я сталкивался с представителями движения индеанистов и несколько недолюбливаю его, сильно подозревая в карнавальной гротескности и некоторой, искренней и от всего сердца, наигранности. Однажды я приехал на одно их летнее мероприятие. Там били в бубен и танцевали вокруг костров, там разговаривали на ломаном, скверно выученном жаргоне - помеси языков могикан и апачей, с вкраплениями русских идиом, там жевали жареный хлеб и не давали мне пить огненную воду, а сами взывали к Маниту, обкурившись мухоморами. Но я люблю истории про индейцев, поэтому я остался и выдержал там целый день и потом ночь до утра. Это там меня прозвали Стариной Четырехглазым и хотели женить на прекрасной... я забыл, как ее звали по-индейски. То ли У-и, то ли Рапа Нуи. Когда я сказал, что Рапа Нуи - это из другой оперы, что слово это полинезийское, а не индейское, меня почему-то обвинили в расизме. Больше всего меня обвиняла прекрасная У-и, она прямо пошла красными пятнами, и они проступали через ее нарисованные татуировки. Вообще-то ее звали Вика, и была она натуральной блондинкой, старательно перекрашенной в искусственную брюнетку с тугими косами. Потом меня хотели принести в жертву духам предков, и я невольно нанес им еще более страшное оскорбление - отбиваясь от трезвых, но обкуренных, я кричал - покайтесь, вам скидка выйдет! - кому вы собрались принести меня в жертву, идиоты, ваши предки - бледнолицые!.. Меня привязали к березе и стали метать в меня томагавки. Томагавки были переделаны из туристских топориков за восемь пятнадцать, к ним просто присобачили куриные перья. Сперва я орал, потом умолк от греха подальше. Четыре томагавка пролетели мимо, пятый попал мне чуть ниже пояса. Это был ужас. Проклятые семинолы! - визжал я, - вонючие оцеолы! Они разозлились еще больше. Я - команч, кричал мне очкарик Валя. А я - оджибуэй! - кричала какая-то дура в стильных мокасинах прямо от Диора. А я - ал-гон-кин! - подвывала окружавшая их малолетняя шушера, и все выходило "алкоголькин". Это был какой-то сумасшедший дом. Они завыли койотами и ушли в вигвам до утра. Два часа я яростно дергался, стараясь вывернуться из веревок, проклинал краснокожих на иврите и идише, но только разодрал руки в кровь. Мне стало мерещиться, что утром меня таки принесут в жертву предкам - и спаси меня Маниту, если предки их окажутся теми, о ком я думал. Вокруг меня собрались голодные собаки, эти непременные спутники лесных стойбищ, они даже не виляли хвостами и мне мерещилось, что тут - целая стая Белых Клыков. Из вигвама доносилось пыхтение и повизгивание. Оджибуэйки отдаются команчам, злобно думал я. За эти два часа я стал законченным бледнолицым расистом с партийным билетом Общества Джона Бэрча. В полночь я захотел писать, да так сильно, что, потерпев, в конце концов сам взвыл койотом. В три часа ко мне вышла прекрасная обкуренная У-и. Она долго бродила вокруг меня, не говоря ни слова, потом схватила за волосы, и я решил, что сейчас эта бесноватая снимет с меня скальп. Я вытаращил глаза и открыл рот, но она только поцеловала меня в губы и сказала шопотом: паршивый бледнолицый! как ты прекрасен, злодей! - Потом вытащила нож (я навсегда запомнил лунный свет - как соль на топоре, как сказал один поэт) и принялась пилить веревки. Я шипел от боли в распухших суставах. Наконец, путы спали с меня, и я сделал огромный прыжок, но прекрасная У-И прыгнула как кугуар и перехватила меня на лету. Я - дочь вождя! - сказала она, приблизив лицо к моим глазам, так что я даже видел ее дико сжимающиеся и разжимающиеся зрачки, от нее несло мухоморами, - духи сказали свое слово, идем в лес! - Зачем?! - испуганно спросил я. - Я буду долго любить тебя на седом мху, мать земля благословила наш союз! - радостно сказала она. Извернувшись, я сделал гигантский прыжок и исчез во тьме. - Чтоб вас уже разогнали по резервациям!!! - думал я, но предусмотрительно молчал, опасаясь погони. Погони не было. Я бежал через лес и чувствовал себя Очень Одиноким Волком, был такой исторический персонаж в истории племени сиу. Надо сказать, что среди моих мучителей не обнаружилось ни одного сиу, и с тех пор я симпатизирую только этому племени. Под утро я вышел на заброшенную узкоколейку, ведущую на Белоостров, и, хромая, потрусил по ней к ближайшей станции. Там я зашел в станционный буфет и первым делом, дрожащим голосом, поминутно оглядываясь, попросил Трубку Мира. - Еще один ебанутый, - проворчала буфетчица и кинула мне пачку беломора. Рявкнув, я подхватил ее на лету зубами и юркнул в открывшиеся двери подошедшей электрички.