[libdragon]

У нас тут Пурим, дети переодеваются во всяких существ, как-то: ветхозаветных отрицательных и положительных героев, в мифических персонажей, в зверей, космических пришельцев и вообще Бог знает, во что. При этом они стреляют, хлопают в хлопушки (что крайне не рекомендуется полицией в связи с трудностью распознавания в первый момент отличия игрушечного взрыва от настоящего, в наших реалиях приводящих особо слабонервных к инфаркту), орут и бесятся в соответствии со своим темпераментом. Мне было велено заснять дочку во время проведения этого карнавала - и по ее просьбе показать фотографии тем тётям, которые встречали ее в Питере в 2004 - 2009 гг. и, надо думать, не забыли до сих пор.
Таким образом, серия снимков посвящается "тёте Ане, тёте Наташе, тёте Свете, тёте Кате, тёте Юле, тёте Тане, тёте Оле, тёте Даше, а также доброй феечке Натальанатольне и многим другим тётям, перечисление имен которых отняло бы у нас слишком много времени и места". На несколько подозрительный вопрос мамы Софы, отчего все посвящения касаются одних тёть, как будто дядь не существует в природе, ребенок бесхитростно ответил, что это потому лишь, что в гости к папе не приходило ни одного дяди и все время ее пребывания в городе на Неве квартиру заполняли исключительно тёти, прошедшие перед ее взором нескончаемой вереницей. Что, в принципе, соответствует правде, - а я всегда добиваюсь от дочери правды и только правды; и надо сказать, что временами ее правдивость выходит мне боком. Вот как на этот раз.











Я смотрю на этих детей и вот что думаю. Вернее, не думаю. Скорее, чувствую. Бог (и черт) знает что происходит в мире, где-то взрываются бомбы, цунами стеной идут на берег, ядерное излучение, конец света. У нас люди падают с инфарктом миокарда при звуке разорвавшегося детского пакетика с конфетти (я уже написал выше, что полиция запретила эти невинные развлечения, но дети есть дети). Вчера ночью по югу страны опять выпустили полсотни минометных снарядов (всем начхать - в Японии и Ливии дела покруче, да я и не в претензии: там действительно круче. На данный момент, во всяком случае). В наших городах идут конкурсы за звание дома высокой культуры быта - дома, в котором запланировано и содержится в образцовом порядке самое прочное бомбоубежище. Конкурсы проводятся в виде увеселительно-развлекательных мероприятий. Смех сквозь слезы. Я вспоминаю, как в 91-м на наши города падали иракские ракеты; тогда все боялись, что - с химической начинкой, всему населению выдали противогазы; но... надо было видеть, как девушки шли по улицам с противогазными сумками. Они украшали их. Рисовали веселые рожицы, вешали колокольчики. Спустя несколько лет, в разгар взрывов в автобусах и кафе, была популярна шутка: одна девица говорит другой - дорогая, я нынче надела красивое французское белье - если попаду в теракт, то нужно учитывать возможность того, что раздевать меня на операционном столе будет симпатичный молоденький доктор, как бы не ударить перед ним в грязь лицом!..

Я думал тогда: что это? Инфантилизм или мужество народа, поколениями живущего на той стороне улицы, которая при артобстреле наиболее опасна? Наверное, и того, и другого - в избытке. Такое бытие не проходит бесследно для психики, недаром у нас повышенное число психов в дурдомах... и просто в домах. В своих. В дурдом у нас не всякого положат.
- Что будет? - в ужасе спросила моя жена в июле 2006-го, когда Север был в огне, сирены выли непрерывно и радио ежедневно сообщало о похоронках. Она спросила это в лавочке, где покупала хлеб и соль. Она спросила просто так, риторически, в стенку, в прилавок, но вопрос услышала аккуратная старуха в брюках и с голубыми буклями, покупавшая тут же - не помню, что именно. Жена моя произнесла эти два слова по-русски; старуха плавно повернулась к ней на каблуках и сказала с сильным польским акцентом:
- Милочка, что будет со всеми нами, то же будет и с тобой. На миру и смерть красна. Мы тут все в одной... бутылке. Впрочем, еще поживем, я так думаю.
- Сколько времени? - совершенно некстати спросил хипповатый парень с автоматом, стоявший в очереди за моей супругой. Старуха обернулась к нему и широким жестом задрала рукав с рюшечками.
- Пять тридцать восемь.
На руке ее, повыше часиков, был вытатуирован освенцимский номер.
Парень кашлянул и еще более некстати сказал:
- Вы дивно сохранились, мамаша.
Старуха лукаво погрозила ему пальцем и милостиво улыбнулась. Ей-богу, это была улыбка королевы.

Теперь я смотрю на этих детей. На наших детей. И думаю. Нет, чувствую. Они-то наверняка не понимают, что творится, что происходит, что приближается. Они же - не мудрая бабка. Дети они. И вот сегодня я показал дочке фотографии, чтобы она их одобрила перед вывешиванием, и она их одобрила; и я сказал - донечка, ты слышала радио? Ты понимаешь, что... э-э-э... творится в мире? - Оставь ребенка в покое! - раздраженно сказала Софа, - ты только камни умеешь накладывать на сердце!
Я не ответил, потому что я действительно умею накладывать камни. Но дочка сказала:
- Я понимаю, о чем ты говоришь, но мне хотелось улыбаться, и я улыбалась, и всем нам хотелось улыбаться, и мы все улыбались. Несмотря на новости. И так будет. Потому что мы так хотим.
А потом пошевелила губами, скосила глаза в сторону и процитировала книжку, которую мы с ней читали не так давно. Произнесла - нараспев, как та старуха в лавке, пять лет назад:

"Она сидела на камне и с удовольствием грызла черствый хлеб. Вокруг нее на расстоянии броска копья со всех сторон смыкался ужас, пытки, надругательства, но она сидела и спокойно жевала хлеб. Пока они дают отпор, вкладывая в него все силы, все свое сердце, страх, по крайней мере, над ними не властен".