Был, есть, будет поэт Владимир Салимон, когда-то комсомольский лауреат, нынче - автор элитарных литературных журналов. Тридцать лет, тут и там натыкаясь на его имя и новые вирши, я испытываю какое-то мистическое отчаяние. Это вечный автор, дрейфующий от тоненьких сборников в мягком переплете к собраниям сочинений в суперобложках. Сперва мы думали, что он пишет пародии. Потом поняли, что всё, им сочиненное, написано без намека на пародийность и на полном серьезе. Его стихи публикуют "Новый мир", "Октябрь", "Арион", "Дружба народов", "Интерпоэзия", "Вестник Европы" и даже "Континент". Что сказал бы Владимир Максимов, если бы дожил до этого? Впрочем, возможно, как раз до этого он и дожил. Дожил, прочел - и умер. Я не читал ни одной разгромной рецензии на поэтическое творчество толстого, добродушного поэта, большого любителя пива. Говорят, он хороший человек, рубаха-парень, всем готовый помочь и при случае даже отдать последнее. Ни у редакторов, ни у литкритиков, глядящих в честное, улыбчивое лицо лауреата, не поднимется рука отказать ему в его притязаниях на журнальную страницу. Никто за тридцать с лишним лет одолевающего Вову поэтического зуда еще не сделал так, как хозяин лунного магазина, к которому зашли в поисках работы Незнайка и Козлик. Они еще не успели открыть рта, когда хозяин поднял глаза к двери и, указав на нее пальцем, коротко сказал:
- Вон! И чтобы больше я вас здесь не видел.
Нет, не это суждено Вове. Ему суждены презентации книг, большие тиражи, премии и бидоны фирменного пива "Лауреатское". И к чему писать об этом? (К чему мне об этом писать?) Что мне Гекуба? Что я Гекубе? Полтора года назад я уже написал о нем - www.diary.ru/~libdragon/p69577177.htm
И не писал бы больше, и забыл бы, благо таких авторов встречаю каждый божий день на всевозможных окололитературных мероприятиях. Они всегда на подхвате, они преданно заглядывают в глаза и готовы по первому требованию сбегать в магазин, когда нужно добавить, они вечно гонимы, ругаемы и неунываемы. Они пишут стихи тоннами и километрами. Эти стихи невозможно читать. Их авторы не могут не писать. Страшный, но сердобольный литературный критик Копелиович написал о них книгу - "В защиту графомана". Но это - они, а они - не Салимон. Салимона никто не гоняет в магазин за добавкой, он сам кого хочешь погонит. Чудовишные вирши Софронова, опубликованные в многотомном собрании сочинений, вышедшем в пятидесятых годах и с того момента никем, кроме автора, не читаемых, по сравнению с Вовиными стихами - вершина поэзии Серебряного века.
Я совсем почти уже забыл о нем... Но он пишет! Он продолжает писать. Он пишет быстрее, чем я в состоянии прочитать. Эту истину я узнал сегодня от Тани из Москвы. Денно и нощно, с усердием Сизифа, он выполняет поставленную классиком задачу: ни дня без строчки.
И вот эти строчки.
В конечном счете листья пожелтели.
И стало жалко мне моих приятелей
тех, у которых перья заржавели,
разнообразных премий соискателей.
Мне стало за товарищей обидно,
которые не вышли в победители,
мне почему-то стало очень стыдно,
что даром цацкались со мной родители.
Я подбородком в край стола уперся
и осторожно, словно бы играючи,
щекой о груди девичьи потерся
нежнейшие, как будто уши заячьи.
Вот еще шедевр:
* * *
Сорока проявляет интерес
к бессмертному роману Льва Толстого.
Война и мир для птицы — темный лес,
она не ощущает силы слова.
Она клюет и топчет переплет.
Нещадно рвет страницу за страницей.
Так и останется неграмотной, умрет
в конце концов тупой и злобной птиц.
Вот что получается, если вовремя не дать туркменке молока, заметила Таня.