Из Питера прислали с оказией видеокассету, переписанную с древней черно-белой, немой, всё время рвущейся пленки любительской видеокамеры, на которую меня снимал в детстве папа - с 1962-го до 1966-го. Ещё живы бабушки, дедушки и даже прабабушка. Мама с папой такие молодые. Весь день вчера молча сидел, уставясь в видик.
Хорошо, что фильм - немой.
* * *
Я знаю, почему у нас в государстве разруха. Потому что это тот самый случай, когда государством управляет кухарка.
Помню, как мы, солдаты, во время службы смеялись над древним и неподвижным, как египетская мумия, министром обороны СССР - маршалом Устиновым. А вот теперь я живу в стране, где министром обороны стал партийный функционер, который имеет гонору, что твоя египетская мумия, но при этом не только никакого отношения к армии не имеет, но не имеет даже высшего образования и, как я подозреваю, даже аттестата об окончании средней школы не имеет.
Разруха тогда начинается, когда министерством культуры начинает ведать профессиональный лавочник, министерством абсорбции - профессиональный раввин, министерством промышленности - профессиональный таксист, а во главе министерства иностранных дел становится колхозник, не знающий ни одного иностранного языка, да и на своем-то родном разговаривающий с грамматическими ошибками.
Ещё у нас, помню, была когда-то, как бы, обратная ситуация: министр полиции, который в миру был профессором по классическому испанскому языку и средневековой культуре Арагона и Каталонии. Это факт, конечно, отрадный, только результат тот же: разруха.
* * *
Снилось, что я наконец-то приехал с дочкой в Питер. И вот, за три дня до отъезда обратно, американцы атакуют Иран, Иран в ответ атакует нас, все самолеты всех авиакомпаний прекращают полеты, я не могу уехать из России, у меня кончается виза, я, таким образом, нарушаю закон и становлюсь социально опасен, и власти начинают за мной охоту. И я с ребенком ухожу в подполье, и начинаю метаться между ПЧ, готовыми нас приютить, и ПЧ отфутболивают нас от одного к другому. У меня кончились деньги. Держу Бусю за руку, вожу её по ночному городу, она ничего не спрашивает и идет молча - в каком-то беленьком платочке, как маленькая крестьяночка из старых фильмов. А потом тихо просит кушать.
И тут я, слава Богу, просыпаюсь, и у меня трясутся руки.
И я зажигаю ночник, для успокоения хватаю воспоминания о Ремарке, открываю книгу наугад, и читаю:
-Зачем женщина говорит, что любит мужчину, если не хочет с ним спать? - этот вопрос Рут Мартон слышала несколько месяцев подряд, но что ответить, так и не придумала.
С проклятиями на древнееврейском я швырнул книжку в открытый шкаф, и она аккуратно легла на верхнюю полку, среди полотенец, платков и косынок.
* * *
Дядя Миша Чикагский позвонил в три часа утра из Одессы. Позвонил он для того, чтобы продиктовать мне, как пишущему человеку, отрывок из своих мемуаров - отрывок, который он только что вспомнил. Много лет назад ему рассказывал Хачатурян, который композитор, что, когда у Дали умерла его жена Галя, которая была старше его на десять лет, он отказался выходить из своей комнаты и включать свет. И так и просидел много лет в темноте до самой смерти.
Я не понял, с какой интонацией Дядя Миша это рассказывал.
Но записал.
* * *