читать дальше"26 августа в иерусалимском Доме Ури Цви Гринберга (ул. Яффо, 34) состоится вечер, посвященный 65-летию писателя БОРИСА КАМЯНОВА.
Ведущие вечера – ИГОРЬ ГУБЕРМАН и АЛЕКСАНДР ОКУНЬ.
Начало в 19-00."
(Из официальных сообщений в газетах и афиш)читать дальшеПредседатель вспомнил тот факт, что вот уже три года я помещаю в дневник для моих читателей его стихи и иллюстрированные отчеты о писательских собраниях, проходящих под его руководством. И это натолкнуло его на следующую идею.
Он просит передать, что будет рад видеть на вечере всех-всех-всех вас. Тех, кто сможет. Местных и вдруг случившихся туристов. А вдруг кто-нибудь сможет, говорит он с надеждой в голосе и ковыряя в носу. "Раз им, по их словам, нравятся какие-то мои стихи и вообще, то вдруг у кого-нибудь выйдет подъехать, и тогда - милости прошу. Я стихи почитаю, кусочки мемуаров зачитаю... Заодно на всех наших прозаиков и поэтесс посмотрят. Опять же, и Губерман тут. А потом я обещаю, что мы очень славно выпьем и от души закусим. Ты это, типа, им передай".
Вот - передаю, типа. Пожалуйста.
Эх, - говорит, - жалко, что Таньки не будет. - Ну ничего, - утешаю я, - зато будет Мишка....Народу было много. Полный зал. Я люблю Председателя почти сыновней любовью, это даже не обсуждается, но отчего-то я воображал, что такой лишь один я. Наверное, это оттого, что на собраниях я всегда сижу по его правую руку, а это почетное место. Но вот на вечере впервые проявились масштабы любви к Председателю со стороны других. Приехали люди со всей страны: писатели, поэты, драматурги, литкритики, художники и музыканты. Кое-кто приехал из-за рубежа, и таковых было много. У меня не было решительно никакой возможности записывать экспромтные перлы всех выступавших во славу Бори - их, выступавших, был почти целый зал, и каждый изрыгал каскады спичей. Спичи были разными - в стихотворной и художественно-прозаической форме, и просто в виде воспоминаний. Почему-то почти все спичи - в любой форме - сводились к двум основным темам: выпивке и женщинам. Председатель, как известно, всю сознательную жизнь был и в какой-то степени остался большим охотником и до того и до другого. Губерман вел вечер очень изящно - он изрекал каскады остроумных куплетов, вспоминал своих и Председателевых любимых женщин и любимые напитки, а в промежутках предоставлял слово то одному, то другому творческому собутыльнику. Он торжественно зачитал новый стишок, написанный всего несколько дней назад и специально приуроченный к этому вечеру:
Я в любое время суток
По влеченью организма
Убеждаю предрассудок
О вреде алкоголизма.читать дальшеНа вечере было впервые официально объявлено, что Председатель закончил писать первую часть мемуаров, которые, как он надеется, будут опубликованы в виде отдельной книги. Пока что читателями этих воспоминаний был лишь относительно узкий круг содружников - участников писательской организации, возглавляемой Борей. Еще, конечно, мемуары читал и ведущий вечера. Губерман вольным стилем пересказал залу один из эпизодов, свидетельствующий, как он выразился, о линии, которой юбиляр последовательно и неукоснительно придерживался всю жизнь. Как-то раз, лет почти шестьдесят назад, маленькому Боре во время семейного застолья налили четверть рюмки слабого сладкого вина. Ребенок выпил, почмокал губами и сказал:
- Тьфу, какая гадось.
И тут же прибавил:
- Налейте исё.
Я лишен возможности цитировать всех выступавших. Чтобы зафиксировать вечер в памяти потомков, нужно устроить магнитофонную аудиозапись с последующей расшифровкой и переносом текста на бумагу или экран компьютера, - но этого, увы, не было.
Снимать по-человечески я тоже не умею. Я очень старался, но качество снимков вышло плохим. Губерман получился до того похожим на присевшего в полутьме вурдалака со сверкающими волчьими глазами и дьявольской ухмылкой, что я испугался и стер большую часть снимков.
Губерман и Саша Окунь, друг Игоря Мироновича и иллюстратор его книг, ведут вечер. Председатель внимает.
Со своим экспромтом выступает поэтесса Зина Палванова. Она надела красный галстук и зачитывает стихотворение, в котором рассказывает, как познакомилась в Борей Камяновым пятьдесят лет назад, в пионерском возрасте.
Говорит бывший лидер ленинградского творческого андерграунда 60-х - 70-х годов Владимир Ханан.
Говорит Игорь Бяльский, главный редактор "Иерусалимского журнала", на страницах которого публикует Председателевы вирши последних лет.
Грустно смотрит в объектив художник Валерий Корнблит, завсегдатай писательских посиделок, автор моментальных дружеских шаржей на их участников. В 1969 году Валера принял участие в демонстрации армянских диссидентов в Ереване. Он до сих пор полагает себя дашнаком. Эх, говорит он, какую армянскую библиотеку пришлось мне оставить, когда я уезжал! Ничего не дали вывезти.
Валера просил передавать приветы всем армянам, встречаемых мной на просторах @дневников. Стоя со стаканом лимонной водки в руке, он даже начал произносить экспромт - речь в честь партии Дашнакцутюн и Арцаха, и делал это на таком армянском языке, что заслушаешься. Все и заслушались.
Тата, жена Губермана, вполголоса призывает пьяного супруга чуточку сбавить темп.
Потом был банкет. Физиономии перепивших писателей ничем не отличаются от физиономий обыкновенных забулдыг из подворотни. На переднем плане - прозаик Игорь Городецкий.
Двуликий, некоторым образом, Янус: Владимир Ханан и Игорь Губерман у праздничного стола общаются с коллегами и поклонниками.
Присутствовали почти все мэтры, кроме Дины Рубиной. Дина заболела и прислала рукописное письмо-поздравление, которое было зачитано вслух. В конце вечера я отобрал у пьяного Председателя это письмо и унес его домой, чтобы вставить в дневник. Мне пришлось набирать текст вручную, причем перечитывать каждое слово трижды, потому что у великой писательницы оказался отвратительный почерк.
Стихи Камянова я читала еще там, в Москве, перед отъездом. Мне стихи очень нравились.
А здесь он был одним из первых людей, с которыми мы познакомились, и меня очаровало сочетание двух качеств: теплого родственного обаяния и, с другой стороны, жуткая еврейская жестоковыйность. Это он сказал мне, как только мы познакомились, что могу обратиться к нему для редактирования. Я сказала застенчиво, что вроде в редактуре не нуждаюсь. На что он сказал, что в редактуре нуждаются абсолютно все. Я спросила: и Толстой? Он сказал: Толстой более чем кто бы то ни было. Ну, что это за фраза: всё смешалось в доме Облонских?
Это мне запомнилось, и первое впечатление все эти годы только подтверждалось. Боря очень теплый, талантливый человек и в то же время всегда готов к очередной Иудейской войне. Это замечательное сочетание качеств я и желаю ему сохранить на оставшиеся пятьдесят лет жизни.
Этот краткий отчет для заинтересованных я завершаю стихотворением поэта и редактора Марка Вейцмана, которое также было зачитано автором перед собравшимися и которое я тоже набирал вручную, но уже без особого труда, так как у Марка, в отличие от Дины, почерк превосходный.
БОРЕ КАМЯНОВУ ПО СЛУЧАЮ ЕГО 65-ЛЕТИЯ
Я пришел к тебе с вопросом,
дорогой Камянов Боря, -
ты, побед снискавший пропасть
в разных видах многоборья, -
в пору юности безумной,
в золотых ее аллеях
мог ли хоть бы вскользь подумать
о грядуших юбилеях?
Знал ли жар таивший в чреслах
соловей, плененный розой,
что сидеть он станет в креслах,
удручающе тверёзый,
и выслушивать при этом
сочинителей романов
и обидчивых поэтов,
и ревнивых графоманов,
дам, на время позабывших
о супружеских веригах,
книголюбов полунищих,
экономящих на книгах,
почитателей свирелей,
пожирателей мякины,
сладкозвучных менестрелей,
многословных, как акыны?
А коли не сможешь сносным
ублажить меня ответом,
то считай, мой друг, что просто
я пришел к тебе с приветом -
не затем, чтоб отчитаться
о восшествии светила,
но поведать без утайки,
как мне в жизни подфартило.
Ведь не всем дано судьбою
там, где мрак сильнее света,
лицезреть перед собою
НАСТОЯЩЕГО ПОЭТА!