Лед тронулся

- Мне тридцать три года, - поспешно сказал Остап, - возраст Иисуса Христа. А что я сделал до сих пор? Учения я не создал, учеников разбазарил, мертвого Паниковского не воскресил, и только вы...
- Ну, до свиданья, - сказала Зося, - мне в столовку.

Да. Курить мне не хочется. А также не хочется ни читать, ни писать (состояние, для меня противоестественное и навевающее мысли, прямо скажем, потусторонние). Зато все сильнее и регулярнее хочется выпить. И закусить. Прямо на работе. А также дома. Во дворе, на улице, в гостях и вообще всюду. И всегда. Мысли очень медленно цепляются друг за друга и создают ощущение некой ваты, которой набита моя голова - вата, как у того пластиково-тряпочного буратины, которого мы с моими друзьями-одноклассниками Мишей и Олей, когда были во втором классе, повесили за шею на скакалке, присобачив скакалку к книжной полке, предварительно зачем-то стянув с буратины штаны. Эта чудовищная картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Можно сказать, с этой картины началось мое сексуальное развитие.
...Хожу я теперь медленно, выпятив челюсть и каждые примерно три минуты бормочу вполголоса непечатное, причем все время одно и то же. Литературно образованный ребенок соседей, Яночка девяти лет, желая, видимо, утешить, вчера вечером высунула голову из-за своего забора в наш дворик и, соболезнующе глядя на меня, с выпяченной челюстью ходящего кругами, как тигр в клетке, сказала старательно по-русски:
- Дядя Миша, ты похож на Феофана Павловича из Водовозовой...
Нубля. Я сразу понял, о чем она, и во рту у меня стало горько. Ишь, куда клонит! Не останавливаясь ни на минуту и не закрывая челюсти, из которой при мысли о выпивке продолжала капать слюна, я прошамкал:

- На заре жизни, том первый?
- Ага, - ответила она, старательно скрывая природой данное грассирование (я умилился по ходу дела: до чего все-таки доброжелательный ребенок), - но только я читала это в адап-ти-рован-ном ва-ри-анте - называется "История...
-...одного детства", - грубо перебил я ее и со всхлипом подобрал рукою челюсть.
- Точно, - просияла она.
Я остановился, повернулся, вытянул руки по швам, втянул живот, сунул руки в карманы джинсов и стал качаться с пятки на носок. Не поднимая головы, но уже исподлобья, с некой надеждой приглядываясь к вечернему солнцу. Солнце быстро уходило за горизонт, садилось в море где-то в районе острова, на котором родилась Афродита. Я всегда любил Ботичелли за одну только эту картину. Она напоминает мне мою первую любовь.
- А чего ты вообще сюда засунула голову? - сказал я. - Ты меня пожалела? Не жалей меня, мне это неудобно. И вообще ни к чему. Еще никто не умер, по-моему. Всё в порядке. Красота просто. Тру-та-та! - и я вполголоса затрубил, как Чичиков над детьми Манилова, но без его подличанья.
- Папа сказал,- сияюще глядя на закат, ответила она, - что тебе грустно. И я пришла.
Вобля, подумал я стандартной думой и, слава богу, не вслух. Мне грустно, но скрывать я это не умею. Соседи уже в курсе, что мне грустно. Что я делал вчера? Плакал? Кричал? Бил себя в грудь? Произносил речи?
- Крокодилов ел? -
Задал я вслух вопрос сам себе.
- Всё это могу и я, - с готовностью поддержал меня рядом хрустальный голосок. Я покосился. Вобля. Вот - акселерация. Причем совершенно безвозмездная. Альтруистическая. Потрясающе. Видали - на Феофана Павловича я похож... Мне стало грустно, и она пришла. А?!
Мне стало стыдно.
- Ты к Бусе, что ли?
- Ну да. А тебя увидела по дороге...
- Пррроходи.
Я взял под воображаемый козырек. Новая метла чисто метет. Бабель вобля. Видали короля?!
- Проходи. Конечно, она дома. Компьютер включила, опять в фейсбуке сидит. Яночка, я не знаю, что с ней делать...
- Сейчас. - Она проскользнула через калитку в наш двор. - Сейчас я объясню ей. Что читать лучше, чем смотреть. Что аллегории лучше, чем буквальное значение... Что декаданс лучше, чем соцреализм... - Она миновала меня, вошла в прихожую и на пороге оглянулась с досадой:
- Да не вздыхай ты! Напишешь ты еще свою войну и мир, град обреченный и конь бледный. Или - коня бледного? Или... Хм. Не доучил милый друг папенька...
В каком-то затруднении, полуоткрыв рот, она глядела на меня, держась за дверную ручку. В салоне моей квартиры весело гомонили. Я махнул рукой, с трудом держась за стену и радуясь, что на двор, точно по Воннегуту, упала Царица-Ночь:
- Набокова в твоем возрасте читать очень вредно, Яночка.
- Безусловно, лучше читать "Королевство кривых зеркал" Губарева, - фыркнула она и открыла дверь. - Ты будешь Олей, я буду Яло... И мы оба будем пионеры без тени сомнений.
- Несмотря на разницу в грамматиках, взрослым нужно говорить "вы", - запоздало напомнил я, но дверь уже закрылась с той стороны.

Этим утром я пришел на работу, немного поработал и вышел прогуляться. Челюсть моя была выпячена. Руки я засунул в карманы джинсов. Иногда я сплевывал. Читать не хотелось. Писать - тоже. По плавящемуся асфальту я выступал аккуратно, как павлин или как аист. Носки врозь. Мне не было жарко. Мне было странно. В голове моей опилки: да-да-да.

У подземного перехода, прислонившись к стенке, стоял мужик в белокипенной, гладковыглаженной рубашке, с галстуком, с аккуратно подстриженной бородкой и, прищущрившись, глядел вдаль, на холмы иорданского Моава. Странная трехцветная расцветка галстука мучительно напоминала мне что-то. В руке у него был пластиковый стаканчик, в который немногочисленные иерусалимские нищие обычно складывают пожертвования. Проходя мимо, я механическим движением кинул в стаканчик два шекеля. Что-то булькнуло.
Сзади раздался вопль на гнусавом английском:
- Факанный Израэл! Империалисты и эксплуататоры! Нацисты!
Я круто развернулся. Перед глазами мелькнули куски мозаики, теперь аккуратно складывающиеся в единую картину - в картину цвета гипотетического государственного флага наших вполне реальных соседей. Турист потрясал стаканчиком, в котором плескалась кока-кола. Я по ошибке принял его за порядочного человека.

Оскалившись, медленно, плавными, механическими движениями, не закрывая челюсти, из которой капала отравленная слюна, я приблизился к нему, схватил за отвороты рубашки и хрипло процитировал двух авторов, в жизни не знакомых между собою лично, но как нельзя более связанных друг другом ментально:
- Я подключен к компьютеру номер восемь, и попытки отключить меня бессмысленны. Но-но, без рук! Я на вас буду жаловаться в Сфатул-Церий, в Большой Хурултай! Сигуранца проклятая! Паразиты!
Участник флотилии мира, чудом застрявший на нашем берегу, выпучив глаза и маша руками, отталкивал меня и вопил что-то совсем уже нечленораздельное. Утирая пот с бритых голов, шебурша по щебенке мягкими сапогами и ухая хором, к нам бегом приближались полицейские.
Через десять минут из участка вышел странный человек без шапки и в одной сандалии. Ни к кому не обращаясь, он громко сказал на древнееврейском:
- Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы.

@темы: психические заметки

---

Сегодня утром исполнилось три недели, как я не курю.

---

Бордюр и поребрик

Собственно, питерцы очень мало говорят о сексе. А если всё же заговорят - то скорее об его отсутствии. Ну, или об извращениях, которые они не рискнут опробовать на практике. А так, чтобы просто говорить, ради разговора - нет, нет и нет.
Москвичи запросто говорят о сексе, переходя на эту тему во время деловой беседы и не делая различий между личным и общественным. Они давно научились не краснеть и не хихикать, когда разговор заходит об Этом - обычная ведь вещь, вы чего? Все же Этим занимаются. Или вы не занимаетесь? А? А?

Ольга Лукас, "Поговорим о сексе" -
community.livejournal.com/bordur_porebrik/15844...

community.livejournal.com/bordur_porebrik/15878... - питерцы и москвичи: "Можно и нельзя". Танец маленьких гадких утят.

---

Из Москвы пришла тяжеленная бандероль с несколькими экземплярами новой книги Марата нашего  Рустамыча.



Я, к сожалению, не знаком с отправителем, но страшно благодарен даме по имени Айше. Абдураимова? Абдурахманова? В любом случае, повеяло Гарун аль-Рашидом. Так ей и прошу передать.

Два экземпляра отправятся в Национальную библиотеку при Иерусалимском университете. Остальными, следовательно, я могу распоряжаться по собственному усмотрению?
Одна только незадача. Маратик, почему ни один экземпляр не подписан? Все-таки, поскольку один из рассказов, вошедших в сборник, посвящен лично мне, то я и рассчитывал на личный автограф. Безобразие! Придется тебе подписаться, когда приедешь к нам в следующий раз. Или когда я к вам приеду. В общем, придется, у тебя нет выбора.

Брат, огромное тебе спасибо. И неведомой мне Айше.

@темы: брат мой Рустамыч

---

Почитайте вот этот ужас - kornelij.livejournal.com/293473.html
Нет, вы почитайте. Многие полагают, что после того, что было, нового геноцида быть уже не может, и завтра будет лучше, чем вчера. Как в песне. А я думаю, что - может. И еще как. Например, там, где я живу. Почему - не может? С какой стати - не может? Скажу не стесняясь: именно там, где мы живем, мы живем_с предощущением_подобного_но_это_так_страшно_что мозги_отказываются_воспринять_саму_вероятность_того_что_это_может_случиться. И все же - если покопаться в мозгах не только эсхатологических, но и вполне тривиальных, принадлежащих тем, кто ходит на футбол и шумно пьет пиво в Дизенгоф-центр, то окажется, что мысль эта присуща всем. Это может случиться, и мысль об этом до такой степени непереносима, что говорят, что эта страна - единственное в мире убежище, что мы не допустим, что цивилизованные страны не допустят, что - э, да ты пессимист, что...
Я не хочу никого разубеждать, но единственное в мире убежище стало западней, но мы можем допустить, и не только это; а что касается цивилизованности неких стран, то... после прочтения текста, предложенного выше, иллюзий остаться, кажется, не должно. Ибо времена меняются, но психология остается неизменной во веки веков. И от этого можно сойти с ума.
И - да, я пессимист. Как хорошо информированный оптимист из анекдота.
А почему об этом вообще зашла речь? Ну, потому что она вообще никогда никуда от этой темы и не уходила, и в дневнике этом незримо и, возможно, неслышно присутствовала всегда, как бы на дворе ни светило солнышко - раз; потому что моя близкая, можно сказать даже - ближайшая подруга спросила нынче, известно ли мне что-нибудь о геноциде понтийских греков - два; потому что я по природе своей склонен к экстраполяциям - три; ну, и еще потому, что один мой прадед был греком. Это не суть важно, но все-таки повлияло. Микены там, Троя, рогатый македонец, остров Самос, остров Хиос, остров Родос, - я немало поскитался по волнам, всё такое. Хотя вовсе не о Элладе речь, бог с ней совсем.

---

что ты скулишь, моя память, словно зачумленный пёс,
сон отбираешь, путаешь правду и ложь,
будут еще крест и камень, помост и погост,
будет луна в небесах, в кармане шиш или нож,
будет калина цвести, а потом – пламенеть огнём,
звон колокольный будет по всей руси,
будут молчать старики, будут скорбеть о нём,
взвоет вдовица “господь, иже еси…”,
будут лететь над ним птицы – курлы-курлы,
будет сквозь сердце его прорастать трава-мурава,
горькая, как печаль, или как полынь,
будут ещё молва, хвала и хула,
будут ещё друзья, не чокаясь, пить,
внук на блошином рынке продаст ордена,
будет ещё моя память меня будить…
сукавойнасукавойнасукавойна…..

(с)

---

Морис Симашко, из книги "Четвертый Рим" (журнальный вариант) -
www.antho.net/html/jr/6.2000/07%20Simashko-06-5...

Когда-то у меня был пост об этом человеке:
www.diary.ru/~libdragon/p86517392.htm
Сегодня все утро проговорили о нем по телефону с Игорем Бяльским, редактором "Иерусалимского журнала".

@темы: книги

---

Поздравляем!!! Ваша страна Норвегия

Величественная, северная страна, родина фьордов и смелых путешественников.

Пройти тест

Ну, кто бы сомневался.
Жалко, что не Финляндия.

Ты избрал путь воина Света.

Держа в руке тяжелый боевой молот, ты обходишь дозором самые отдаленные районы Ар Каима. Едва почувствовав твое присутствие, Тьма расступается. Иногда ты посещаешь своих побратимов, воинов Порядка в Лютеции, и после обычных формальных приветствий вы вместе идете в шумную таверну.

Пройти тест

Не знаю уж, какой там из меня воин Света и кто такая Лютеция, но про таверну - совершенно точно.

---

Вы знаете, у нашей eden сегодня день рождения.
А я не знаю, что подарить... Лера, знаешь что, - подарю-ка я вот это:
www.netslova.ru/razumovskaya/metrazh.html

С днем рождения! : )

@темы: ДР ПЧ

---

Фотоотчет о предыдущем дне шестом

Экскурсии, которые я провожу по Старому городу, не будучи профессиональным экскурсоводом, с течением времени стали своеобразной традицией. Маршрут за двадцать лет выработался сам собой, и я не особенно отхожу от него. Полтора года назад я водил по нему дневниковцев (был такой плановый массовый выезд в Иерусалим), и это был первый случай, когда я воочию увидел таких моих читателей, как Леру eden, Галю teflonoviy, Сашу-Алика-Искандара Человека с ружьем и некоторых других - www.diary.ru/~libdragon/p60374860.htm
За время, прошедшее с того похода, в Старом городе ничего особенно не изменилось. В экскурсионном плане менялся только состав участников. Осенью прошлого года, например, к персонажам, впервые посетившим эти места, присоединился Рустамыч, в то время - просто скромный писатель, не имевший еще отношения к @дневникам - www.diary.ru/~libdragon/p82968100.htm

В прошлую пятницу все пять кварталов Старого города радовались единовременному появлению в пределах их стен многочисленных родственников Леры-eden. Лера посчитала необходимым заказать меня для показа святых мест, и я послушно готовился к мероприятию. Я был представлен бывшей Лериной однокласснице Лене, прибывшей из Петербурга для осмотра местных достопримечательностей (из-за нее, собственно, экскурсия и была организована); познакомился с Лериной двоюродной сестрой, известной на дневниках под кличкой olgah; а также увидел, наконец, воочию знаменитых Лериных родителей, ставших для читателей, благодаря перу eden, личностями воистину легендарными.
Констатирую факт: Женя и Стелла, Лерины папа и мама, совершенно замечательны и мне ужасно понравились. Они действительно именно таковы, какими их, с любовью и юмором, описывает дочка.
Olgah сперва навеяла на меня некоторую робость; скажу по секрету, дело в том, что эта ослепительная немногословная дама с внимательным прищуром прекрасных глаз оказалась математиком (с детства я дико боюсь дам - носителей точных дисциплин). При Оле имел пребывать сын Марик, который не только никому не мешал по ходу дела, но и понравился мне, причем сразу по двум причинам: во-первых, он удивительно похож на моего папу на фотографиях, сделанных в аналогичном возрасте, а также потому, что и зовут его именно так, как моего папу.
Что мне сказать о петербургской гостье, ради которой, по большому счету, и был затеян этот поход? Я могу сказать, что у Лены красивые длинные ноги.

Справа налево - eden, olgah и петербургская гостья у Стены плача.


Мы с Лерой и Олей у мечети Аль-Акса, в периметр которой на одном из участков вписана Стена плача, из-за чего в мире и творится столько беспокойства.


Происходит осмотр площади им. Старика Хоттабыча (в синем платье - Лерина мама).


У петербургской гостьи имело место желание сфотографироваться вместе с израильским спецназовцем. Во имя экзотики. Спецназовцев в Старом городе было хоть отбавляй, потому что в этот день ожидались, некоторым образом, беспорядки (которые, надо сказать, некоторым образом ближе к вечеру и произошли). Мечта гостьи сбылась.


Просто eden c видом на Масличную гору и Град Давидов, который теперь - просто арабская деревня Силуан.


С трудом можно себе представить, что в десятом веке до нашей эры именно здесь девочка Суламифь пасла своих коз и бегала на свидания к своему царю.


В армянском квартале Старого города.



На главной площади армянского квартала ежегодно 23 апреля проходят митинги памяти жертв геноцида. На картах обозначены районы, где проживали общины, полностью вырезанные в 1915-м году.


В переулках еврейского квартала - наши молодые художники из академии Бецалель работают "под старину", создавая соответствующий настроенческий фон этой части Старого города.


Когда мы уже находились на Виа Долороса и, стоя напртив Мартин Лютер шюле, я рассказывал о печальной участи, постигшей на исходе 30-х годов темплеров - палестинских немцев, к нам подошли две тётки, представившиеся заблудившимися туристками из России. О, чудо! - они обе даже оказались из Петербурга. Сперва они слушали про темплеров, а потом решительно спросили меня, являюсь ли я профессиональным гидом, на что я не менее решительно ответил, что - нет, не являюсь. Тогда покажите нам, где храм! - сказали тетки, - ибо мы заблудились. - Храма нет, - печально ответил я им, - его нет вот уже две тысячи лет, его сожгли, и от него осталась всего только одна стена...
Тетки так испугались, что даже немного закудахтали. Лишь с течением времени выяснилось, что им нужна Церковь гроба Господня. Я пригласил их следовать за нами, сообщив, что именно туда мы теперь и направляемся.

Сердце христианского мира. У входа в Церковь гроба Господня.

И внутри нее.






Напольная мозаика в армянской части Церкви гроба Господня, недалеко от основания Голгофы.


На вершине Голгофы


После того, как мы закончили экскурсию в самом сердце христанского мира, тетки отозвали меня в сторону и, понизив голос до шепота, спросили, как я себя чувствую. Насторожившись и тоже понизив голос, я ответил, что чувствую себя неплохо. Тетки пожевали губами и еще раз осведомились с сомнением, правда ли то, что я не беру денег за свои экскурсии; я сказал, что брать деньги за эпизодические путешествия по святым местам трех религий считаю дикостью, недостойной цивилизованного человека. Тетки еще больше понизили голоса и сообщили мне на ухо (пришлось наклониться к ним), что я делаю необыкновенно благородное дело, и что духовно я должен чувствовать себя великолепно. С облегчением кивнув головой, я заверил их, что именно так себя и чувствую. Тетки сообщили далее, что зовут их Катерина и Маргарита, и что они сестры; сестры ли они сами по себе или по некой обители, я постеснялся спросить, зато сказал совершенно как-то некстати, что у Орлеанской девы было слуховое видение - голоса св. Катерины и Маргариты, они тоже шептали ей кое-что на ухо. Услышав про Орлеанскую деву, тетки многозначительно поджали губы и переглянулись. Я совсем было собрался уходить и даже открыл рот, чтобы попрощаться и передать привет городу моего детства, как тетки хором сказали, что благословляют меня, чтобы я шел домой и ни о чем больше не беспокоился, ибо они останутся здесь еще на некоторое время и обо всем позаботятся.

...Пока мы медленно поднимались из полутемных глубин арабского рынка к полуденному солнцу, сверкающему над Яффскими воротами, я ломал голову над тем, точно ли были это святые Катерина и Маргарита, и если да, то что мне сулила сия встреча. Выйдя же за пределы Старого города, я подумал, что живу в совершенно уникальной, удивительной точке географической карты, что встречи такого рода происходят здесь непрерывно, бесконечной чередой на протяжении столетий, и что давно пора к этому привыкнуть, - так что ничего уж такого необыкновенного в сегодняшнем дне не было.
Но я ошибся. Когда мы прощались с утомленными и, кажется, довольными экскурсантами, Лера, ее гости и родители торжественно вручили мне громадную бутыль водки "Русский стандарт".

@темы: фотографии, Старый город, Эрец

---

С умилением перечитываю "Детей горчичного рая". Такая, казалось бы, лабуда, такая чушь собачья, такой бред сивой кобылы и социальный заказ в одном лице, - но так сильны сентиментальные воспоминания о детстве, что поди ж ты - специально скачал и распечатал. Это ж стыдно кому рассказать.

Еще распечатал "Мургин нутэнут", новую книгу писателя Сергея Ивановича Тымнэттыкая, обитающего в Вашингтоне. Чукотские издательства, как следует из аннотации, отказываются публиковать его книги по политическим соображениям. Надо посмотреть, в чем там дело.

Но вообще чем дальше, тем больше замечаю за собой: с удовольствием перечитываю старое, с детства и юности знакомое, и только со старыми книжками в руках могу отдохнуть, - помню героев, их словечки, поступки, атмосферу подвигов и подлостей помню, - а новые книжки воспринимаю все с большим трудом и напряжением, и даже если сперва восхищусь матерством, то спустя какое-то время глядь: ни автора не помню, ни названия, ни имен персонажей, и сюжет куда-то уплывает и растворяется. И рубежом в этом удивительном явлении было сорокалетие.

---

Ошибочка вышла

В последние дни по сети вообще, и по @дневникам в частности, во множестве копий распространяется текст "Мы - израильтяне", авторство которого ошибочно приписывается Игорю Губерману. Официально заявляю, что текст этот написан не Игорем, а совсем другим человеком - Иваном Нави, скульптором и бардом из Кирьят-Арбы.
Данный текст был написан в начале января прошлого года, в связи с реакцией прогрессивного человечества на события в Газе, получившие название операции "Литой свинец", и обрел второе дыхание в эти дни, - как я понимаю, в связи с совершенно аналогичной реакцией прогрессивной общественности на известные события с "флотилией мира".
Сам текст:
i-navi.livejournal.com/113569.html

Здесь - история недоразумения:
i-navi.livejournal.com/228911.html
i-navi.livejournal.com/229332.html?mode=reply
i-navi.livejournal.com/229616.html

Я нежно люблю обоих - и Игоря Мироновича, и Ивана Сергеевича - и констатирую, что два этих замечательных человека совершенно не в претензии друг к другу; Игорь, в интернет вообще не вылезающий, был до крайности удивлен, когда узнал, что авторство текста сей декларации приписывают ему; - надо же, - сказал он, - а ведь сделать такое может лишь человек, абсолютно незнакомый с моими текстами; по сути я со всем согласен, но это же совершенно не мой стиль, то есть это ясно даже и ежу.

Я это к тому рассказываю, что, ежели авторы перепостов, коих и среди моих читателей достаточно, увидят сей текст еще где-нибудь в сети, опять приписываемый Игорю Миронычу, то пусть уж не поленятся и оповестят публично, кому принадлежит авторство на самом деле. Понятно, что Иван Сергеич без этого не умрет, но существуют все-таки: авторские права, историческая правда, и все такое прочее.

Спасибочки за внимание.

@темы: наши люди

---

10.06.2010 в 20:54

Пишет  Nosema:

для Л.Д.
Ты принес мне игрушек? - спрашивает принцесса.
А, - говорит дракон. - Нет, забыл. Я все помнил, что надо их взять, отложил и проверял, чтобы не забыть, а потом забыл, так получилось, уж извини.
Принцесса смотрит на него недовольно и недоверчиво.
Ты принес мне конфет? - спрашивает она.
Ну, - говорит дракон. - Не совсем. На самом деле больше похоже, что нет. Дракону ведь некуда их положить, если бы я их принес, я бы знал.
Принцесса смотрит на него сердито.
Хотя бы можешь мне почитать? - спрашивает она.
Эх, - говорит дракон. - Не могу, я и очки забыл, я, понимаешь, все положил в мешок, а мешок забыл в сундуке, а сундук не взял.
Принцесса смотрит на него со слезами.
Ты хотя бы помнишь еще, как меня зовут?
Дракон неуверенно улыбается.
Нет, не помню, - говорит он. - Ты не знаешь, что я здесь делаю?

Короче говоря, мы тут посоветовались, и я решил, что это - гениально.

@темы: в мире сказок тоже любит булочки гном

---

Т.Р.

В своей одинокой квартире,
в последнем приюте своем,
в последнем убежище в мире
последние песни споем.

И снова поверим, как дети,
что смерти и тления нет,
что музыка музыку встретит,
поэта услышит поэт,

что снова, и снова, и снова,
как час этот тайный придет,
бредущее ощупью слово
на слово твоё набредет.

В просторах бескрайних и снежных
замерзнувшие налегке,
обнимутся долго и нежно
и руку подержат в руке.

И слушает всяк, кто достоин,
как чудо над миром парит,
как тихо звезда со звездою
во мраке ночном говорит.

(с)

---

Персидский вектор

Почитал я сегодняшние новости. Всё, хватит. У меня больше нервов не хватает. И так я трое суток не спал.
Хва-тит.

Лебединая песня


Ведь что вытворяли! И кровь отворяли,
и смачно втыкали под ногти иглу.
Кого - выдворяли. Кого - водворяли...
А мы всё сидим, как сидели, в углу.

Любезная жизнь! Ненаглядные чада!.
Бесценные клетки! Родные гроши!..
И нету искусства - и ладно, не надо, -
и нету души, - проживем без души.

И много нас, много, о боже, как много,
как долго, как сладостно наше житье!
И нет у нас бога, - не надо и бога, -
и нету любви - проживем без нее.

Пейзаж моей родины неувядаем:
багровое знамя, да пламя, да дым.
И мы всё сидим, всё сидим, всё гадаем -
что завтра отнимут? А мы - отдадим.

"Им был предоставлен выбор между позором и войной. Они выбрали позор. А вскоре получат и войну".
Черчилль, - после заключения Мюнхенского соглашения 1938 года.
*напоминает Клавиатурная мышь*

Политика умиротворения людоедов всегда так заканчивается. О дураки, скучнейшие в мире! (с)

---

Дружелюбно настроенные читатели осторожно спрашивают, какое у меня настроение.
Охотно отвечаю, что настроение мое - по Бродскому.

Я дважды пробуждался этой ночью
и брел к окну, и фонари в окне,
обрывок фразы, сказанной во сне,
сводя на нет, подобно многоточью,
не приносили утешенья мне.

---

У брата моего  Рустамыча новая книжка вышла. С чем его - поздравляем, а всем прочим - желаем прочесть.

@темы: книги, брат мой Рустамыч

---

Из утренней переписки с друзьями

Кстати, очень долго после переименования я всё равно называла город Ленинградом. Сейчас называю Питером. На Питер уже тянет, но - какой же из него СПб, прости господи? Вот переведут туда столицу - тогда и...) *помечтать-то можно?*
А почему ты не любишь "Питер"?

"Питер" не люблю потому, что... ну, не знаю. Мне кажется, что словечко это - не столько уменьшительно-ласкательное, сколько какое-то жаргонно-блатное. Скорее даже, приблатненное. (При всем моем уважении к старым питерским уголовным кланам на Лиговке.) Это внутреннее ощущение - название не соответствует городу. Мне кажется, Ленинград как явление сильно выпирает из такого рода определений (обозначений). Это как сказать про нашего всеми любимого Председателя - "человечек". Хороший, умный, юморной, талантливый, и - человечек. Ужасно мне не нравится такое.
С другой стороны, "Петербург" - да, конечно, это из другой эпохи. Это из серии "к нам едет ревизор", повсеместного употребления французского, благородных аристократов и пушек на Сенатской. Это совсем не вяжется с нынешним городом - при всех его традициях, бережно сохраняемых частью коренного населения. Но и "Петроград" мне не нравится тоже. Это - шелуха от семечек на мокрых скамейках, холодный, полуголодный город эпохи Гражданской войны, топка дровами, телеги по Невскому, мрачные личности в армейских шинелях со споротыми погонами. Беспризорники и по приютам я с детства скитался. Скорее, "Петроград" той эпохи и "Питер" как раз вяжутся друг с другом. Но та эпоха прошла. И, как ни отношусь я с предубеждением к первым двум слогам названия Ленинграда, все равно именно это название, мне кажется, лучше подходит к городу. Который я при этом все чаще называю просто Эс-Пэ-бэ. Не расшифровывая. И во избежание.

----------
Курил я с девятнадцати лет. Попробовал это дело впервые под чутким руководством моей первой жены Ирки и бывшего лучшего друга, Игоря. Они оба дымили не переставая. Я немедленно втянулся.
Бросал я курить трижды. В первый раз в армии (что это мне взбрело в голову, я теперь и сам уже не помню). Тогда я продержался три недели. Второй раз - вернувшись из армии домой, я не курил три месяца. Третий раз я не курил полтора года, уже живя в Иерусалиме. Было это во второй половине девяностых. Я растолстел, был гневлив, раздражителен и чувствовал себя несчастным. За полтора года я не написал ни строчки. Я вставал и ложился с мыслью о сигарете. В конце концов я вспомнил известное изречение Твена, махнул рукой на пророчества о том, что умру от рака, инфаркта, инсульта - и вернулся к пороку.
Прошло лет тринадцать.
Пару месяцев назад двое моих знакомых, заядлых курильщиков, бросили это дело после прочтения книги некоего Аллена Карра. Софа умоляла меня прочесть эту книгу. Меня это страшно раздражало. Я согласился, только чтобы отделаться от навязчивых просьб. Согласился после того, как она уже де-факто, не дожидаясь согласия, купила ее где-то за совершенно бешеные деньги, принесла и положила передо мной. Я стал читать, инстинктивно отбрыкиваясь от содержания. Я искал повод зацепиться за несоответствия. Меня априори злило всё: и здоровая белозубая улыбка автора на прилагаемой фотографии, и само название книги - "Легкий способ бросить курить", и утверждение статистики, что после ее прочтения курить бросает до 95% курильщиков - раз и навсегда. Шарлатанство какое-то, бормотал я сквозь зубы, затягиваясь сигаретой и, щурясь от дыма, пролистывал первые страницы. Я чуть ли не возликовал, узнав, что автор, куривший большую часть жизни, выкуривавший до ста (sic!) сигарет в день, бросивший это дело в одночасье при помощи своего нового метода и проживший после этого благополучно несколько десятилетий, не беря сигареты больше ни разу, в конечном итоге все-таки скончался именно от рака легкого.
Кроме того, я с наслаждением выудил в книге фразу о кругосветных плаваниях Колумба. Как можно хоть в чем-то доверять человеку, - кричал я жене и колотил по столу пальцем, - который путает Колумба с Магелланом?! - А ты все-таки прочти, - говорила она, стискивая на груди руки и искательно заглядывая мне в глаза,- ты про курение прочти, бог с ним, с сэром Френсисом Дрейком.
Уже уверившись в том, что и автор, и книга, и вся эта старательно разрекламированная система клиник "Легкий способ" - сущее говно, на которое уважающий себя человек тратить времени не будет, я стал читать - в автобусе и перед сном. Черт его знает, как это вышло, но в процессе чтения количество выкуриваемых в день сигарет спрева уменьшилось вдвое, потом втрое, и одной пачки стало хватать мне на три дня. Я изумлялся сам себе. В книжке, которую я ненавидел всем сердцем, было сказано, что я брошу курить в тот момент, когда дойду до конца последней страницы, - а пока читаешь, рекомендовалось продолжать курить, как и раньше. Я тянул с чтением. Мне не хотелось доходить до последней страницы. Я стал бояться. Последняя пачка сигарет тянулась у меня неделю. Последняя сигарета из пачки была выкурена сегодня утром, в аккурат перед прочтением последнего абзаца, как и пророчил автор. Я затушил окурок, вернулся в помещение; не осознавая, что делаю, сделал именно то, что всегда презирал в людях - я написал замечание на полях книги. На первой странице. Причем, не карандашом даже, а шариковой ручкой. (За такое нужно убивать, всегда полагал я.) Я написал:
"Вот так.
3 июня 2010 г.
8:30 утра."

---

РИМСКИЙ ВОДИТЕЛЬ

Я впрыгнул в грузовик, идущий к побережию.
Шофер длинноволос, совсем еще дитя.
На лобовом стекле — изображенье Цезаря.
Садясь, я произнес: «Приветствую тебя!»

Что знаешь ты, пацан, о Цезаре по сути?
Что значит талисман? Что молодость слепа?
Темнело. По пути мы брали голосующих.
И каждый говорил: «Приветствую тебя».

«Приветствую тебя»,— леса голосовали.
И сотни новых рук хватались за борта.
И памятники к нам тянулись с пьедестала.
«Убитые тобой приветствуют тебя».

А Цезарь пролетал, глаза от ветра сузив:
Что ты творишь, пацан, срывая скоростя?
Их всех не уместить в твой пятитонный кузов.
Убитые тобой преследуют тебя.

Отец твой из земли привстал благоговейно.
Сидело за рулем убитое дитя.
И хор перерастал в иные поколенья:
«Убитые собой приветствуют тебя».


1977

Умер Андрей Вознесенский.

@темы: гебуртстег ун йорцайтн

---

В голове у щуплого человека шевелились абсолютно не щуплые мысли, а наоборот толстые и упитанные. Из-за этого голова щуплого человека была тяжелой и кренилась то в одну сторону, то в другую. Так и шел по дороге человек, мыслями покачиваемый.

(Осенняя вишня)

Вот знаете, действительно как-то именно так.
В пятницу утром к нам привезли внука (если кто не помнит - Роника) и внучку (Шелли, если кто не помнит). И оставили до сегодняшнего утра, потому что сын с невесткой (имен упоминать не буду, потому что вы запутаетесь) делают у себя в квартире ремонт. Внук и так у нас почти каждый день, и это нормально, потому что ему уже пятый год; а внучку нам доверили на два дня впервые, потому что ей еще только два месяца. Оказывается, я совершенно забыл, каково это - сидеть с младенцем. У самого, казалось бы, совсем недавно был на руках младенец, собственная дочка, всего-навсего десять лет назад, но эти годы промелькнули как один день. В общем, поняли мы, что уже - пас. Постарели, значит. Двое суток в доме было три ребенка, и мне казалось, что я схожу с ума. У моей прабабки было одиннадцать штук, и, когда родился последний (моя бабуля), по слухам, старшая дочка кормила младшую своим молоком, потому что у нее у самой уже были дети, а у прабабки по возрасту своего молока уже не было. Я это к тому говорю, что - да, были люди в наше время, не то что нынешнее племя - богатыри, не вы. Хотя, знаете, нет: традиции - вещь цепкая. У одного моего знакомого, вполне ныне здравствующего раввина в доме - девятнадцать штук наследников, и я не понимаю, как у него хватает времени, сил и нервов на изучение Талмуда, в то время как у меня у самого за двое суток не то что на Талмуд времени не было, но вообще ни на что не было времени, кроме как на то, чтобы попытаться не сойти с ума. Сперва моя любимая дочка дралась с моим горячо любимым внуком за компьютер, и я переносил это стойко. Я держал внучку на руках и объяснял благодушно, что жить надо дружно. Сперва я объяснял это спокойно, потом занервничал. Я очень быстро начинаю нервничать, когда чувствую себя беспомощным. Они совершенно не слушали, а лишь тузили друг друга за право сесть в компьютерное кресло и ругали друг друга на двух языках. Дочке хотелось в "Фейсбук", внуку хотелось играть в какую-то компьютерную игру для малышей, мне хотелось выбить у них ногой из-под зада компьютерное кресло, а Софе хотелось просто лечь и умереть (ногой я хотел выбить это кресло потому, что руки у меня были заняты, - на руках я держал, если вы помните, внучку). Наконец, они уселись в кресло вдвоем, притиснув друг друга, и включили компьютер. Почему-то немедленно открылся сайт, к которому я не имею никакого отношения, и там стали показывать фильм для взрослых (клянусь, я его впервые видел, я даже не понимаю, откуда он взялся. Вирус, наверное). Я ногой вытянул кресло с детьми из кабинета и могучим ударом отправил его в полет по кухне. Тогда мне на голову с люстры свалилась кошка. Это очень добрая, совсем неагрессивная кошка персидской породы, она меня очень любит, и она принялась мурлыкать и вылизывать мне ухо. Я стряхнул ее на компьютер, и она ударила задней лапой по кнопке компьютера, да так ловко, что вырубила его. Не спуская с рук младенца, я встал на четвереньки и попытался включить компьютер носом. Он не включался. Я вышел во двор и заорал, призывая соседа из-за забора. Сосед отозвался каким-то полузадушенным голосом. Он вошел к нам в дом шаркающей походкой. Он пришел с младенцем на руках, с маладенцем на загривке, и за ним тянулась вереница других младенцев, уже ходячих. К нему тоже привезли на выходные внуков, и я чувством злорадства внутренне констатировал, что их больше, чем у меня. Его внуки стали драться с моими, и в доме говорили (вопили) уже на четырех языках. Не выпуская оседлавших его детей, сосед вяло склонился над компьютером. Он - чудо-техник, и слово его - закон. Через пять секунд он с трудом выпрямился и сообщил мне, что компьютер сломан. Мы стояли, подкидывая младенцев на руках, и смотрели друг на друга. Младенцы щипались. Сосед бледно улыбнулся и вышел. Я пинками выпроводил вереницу его потомков. Уходя через прихожую, они кидались тапками в моих внуков. Ни одной тапки в прихожей не осталось. Моя дочка плевалась через трубочку со второго этажа в картины, висящие на лестнице. Я закричал петушиным голосом, чтобы она немедленно прекратила портить произведения искусства, она ответила, что это не произведения искусства, а мазня, и что у меня нет вкуса, раз я повесил сюда эти картины. У меня не было контраргументов - картины прибил мой тесть. Он достал их на бесплатном складе для эфиопских репатриантов. У моего тестя бытует здоровый принцип: все, что ни видишь, тащи в дом - пригодится. Всё для семьи. Поэтому я промолчал. Картины, к слову сказать, действительно чудовищны. Если в Эфиопии их вешают на стены, то тамошние любители прекрасного, на мой взгляд, довольно странные люди. Дочке надоело плеваться, и она стала играть на гитаре, у которой вот уже пять лет нет двух струн. Внук подбежал к ней, чтобы отнять гитару, и через десять секунд у гитары не было уже трех струн. Софа стонала откуда-то из-под небес. Тесть решительно проследовал в свою комнату, принял упаковку успокаивающих таблеток, лег на кровать и немедленно уснул. Он поступил мудро. Я подкидывал внучку до потолка и с улыбкой ловил ее обратно. Мне было стыдно - я поймал себя на недостойной мысли, что улыбка у меня вымучена и фальшива. Дети - чуткие создания. Внучка распознала мою улыбку и заорала, и, сколько бы я ни тряс ее, она не желала успокаиваться. Чтобы заглушить ее вопли, дочка играла на гитаре все громче, внук же играл в машинки, заводя и пуская их по лестнице со второго этажа. Под лестницей сидела кошка и выла. Она призывала свою дочку, которая пребывает в том же возрасте, что и моя внучка. Котенок куда-то спрятался. Потом я увидел его - он (на самом деле, это она) сидел/а в каждом очередном заводном автомобиле на месте водителя, привязанная к месту ремнями безопасности. Ремни безопасности были наспех сделаны моим внуком из резинок. Я присмотреля - все резинки были вытащены из трусов. Терзаемый смутными сомнениями, я побежал в детскую - на полу валялась гора детских трусов и колготок, искромсанных кухонным ножом. Рядом находилась другая, более аккуратная кучка, состоявшая из резинок. Я заглянул в распахнутые настежь дверцы шкафа - ни одной целой пары трусов и колготок там не было. Там вообще ничего не было, кроме случайно забытой на самом верху зимней шапки. Дочка играла на гитаре все громче, машинки катились со второго этажа на первый, внук играл в истребителя-бомбардировщика и дудел в трубу, подражая пикирующему самолету. Он бомбардировал машинки, которые сам же и запускал. Он кричал, что пускает ракеты в автомобили террористов, перевозящие боеприпасы, и вырывался у меня из рук, когда я кинулся спасать главного террориста. Это не котенок, орал внук, это террорист, смотри, деда - у него даже усы, он закамуфлировался! Подкидываемая на руках внучка вопила по-прежнему. Все это напоминало некий эпизод из советского кинофильма "Родня".
"Дерет сынка любая мать за то, что он чихает..." - браво, но фальшиво запел я ("Гав-гав-гав-гав-гав-гав!" - бодро подхватила из своей комнаты дочка, обнаружив этим незаурядное знекомство с переводной детской классикой. Впрочем, за общим шумом в доме ее плохо было слышно). Я подумал, что пришла пора кормить ребенка, и выволок Софу из спальни на кухню. "Агукай! Агукай и умильно улыбайся, черт бы тебя побрал!" - кричала Софа полузадохшимся голосом. Черт бы меня побрал, я не умею агукать. Чтобы успокоить внучку, пока подогревается бутылочка с молоком, я отправился бегом в кабинет. Там я стал показывать внучке книжки. Увидев том Голсуорси, она от восторга описалась и замолчала. Я воспрял духом и показал ей двухтомник стихов Председателя. Она немедленно обкакалась.

Так продолжалось двое суток. С пятницы до воскресенья мы спали не более четырех часов, и то больше урывками. Когда выпадала свободная минутка, мы лежали в койке штабелями дров. Я имею в виду неподвижность. Мы лежали с каменным выражением лиц. По нам ползали потомки. Они играли в воздушный бой, и в партизанский отряд, и в Нателлу Болтянскую, и в дружбу народов. Из-за стены доносились странные звуки и потусторонние голоса. Сперва я не концентрировал на этом внимания, потом вспомнил, что соседу достается почище нас. Когда я понял это, то криво улыбнулся и с чистой совестью провалился в сон.
На рассвете я приковылял на работу. Я очень люблю своих детей и внуков, но на работу я шел с чувством глубокого облегчения. Все знают, что я люблю свою работу не меньше семьи. Я читал где-то, что для мужчины это совершенно нормально. Еще плетясь по коридору. я заметил, что все в архиве как-то непривычно - и запахи, и расположение мебели. Войдя в свой кабинет и дохромав до стола, я обнаружил на нем записку. Там было сказано, что в пятницу во всем здании была проведена дезинсекция, и поэтому все шкафы, копировальные машины, кресла, столы стоят не на своих местах. Мне предлагалось до начала рабочего дня расставить все по своим местам. Я стал расставлять мебель по своим местам. Шкаф, копировальную машину, кресла и компьютер, постанывая от напряжения, я поставил там, где они и должны были стоять. Оставался стол, огромный стол черного дерева. Это директорский стол для заседаний, который клопоморы, незнакомые ни с расположением кабинетов, ни с коллективом сотрудников, почему-то втащили именно в мою комнату. Возможно, они полагали, что я - директор. Польщенно улыбнувшись, я нагнулся, схватил стол и рванул его на себя. Он не двинулся с места. Зарычав, я навалился на него и стал толкать вперед. С неожиданной легкостью он заскользил по полу. Далее произошло по словам классиков: "Меня снесло с бильярда, и я всеми своими девяноста килограммами, плашмя, мордой, животом, коленями грохнулся об пол." На полу я лежал минут двадцать. Я не мог встать. Я орал. Орал я так, как обычно орет моя внучка, но словами: я орал матом. Русским матом, разумеется. Надеюсь, вы не рассчитывали прочесть, что сидя на работе в полседьмого утра, когда во всем здании, кроме меня, еще нет ни одного сотрудника, я буду ругаться на иврите? Дивный директорский стол от удара о стену развалился на восемь (именно восемь, я потом посчитал) кусков. Стена выглядела так, словно ее атаковали фаустпатроном.
Через четверть часа я понял, что ноги мне отказали. Я был уверен, что сломал их, обе одновременно. Они решительно не желали мне повиноваться. Я вообще их не чувствовал. Минут через двадцать я стал играть в безногого инвалида, и это помогло. К приходу первых сотрудников, при помощи рук, я уже взгоромоздил сам себя в собственное кресло. Встать из него я не мог, и решил немного поработать - авось ноги начнут ко мне прислушиваться. Часов в девять утра я захотел в туалет, но без посторонней помощи добраться до него мне было бы затруднительно, хотя кресло мое имеет колесики. В полдесятого я позвонил по телефону и вызвал директрису. Я хочу пи-пи, доверительно сказал я ей. Вместо того, чтобы помочь мне, она немедленно созвала общее собрание профсоюзного комитета, и весь коллектив, вместо того чтобы работать, стал обсуждать проблему производственных травм. Наш коллектив обожает собрания. Я терпеливо сидел в кресле, похожий на какого-то карлика Мука. В одиннадцать часов большинством голосов было решено вызвать скорую помощь, и скорая помощь была вызвана, и приехала. Она приехала довольно быстро, как, в принципе, всегда приезжает в нашей стране. Дело не в том, что сотрудники скорой помощи не любят профсоюзных собраний, а в том, что большинство их всегда вынуждено находиться в постоянной готовности на предмет вызова по поводу возможного теракта. Около часа мне делали массаж две очаровательные юные леди. Они сняли с меня штаны, и я чувствовал себя несколько неуверенно. Этот массаж напоминал мне тот, который я сам делаю собственной внучке, для развития ее опорно-двигательной системы, - я делаю его именно так, как рекомендуется в научной литературе. Вы знаете, в отличие от внучки, которая встанет на ноги, я думаю, еще только месяцев через десять, у меня это получилось почему-то уже через час. В принципе, я сейчас сижу в своем кресле, ощущая себя, по крайней мере, Тулуз-Лотреком. Идти мне, правда, боязно, потому что коленных чашечек я не чувствую до сих пор, но вставать и садиться с внушительным видом я уже могу. Надеюсь, к концу рабочего дня приедет Софа и заберет меня на машине домой. Возможно, на работе мне даже подарят палку. Думаю, вид у меня с ней будет куда как внушителен. Так постановил профсоюзный комитет.